Чай в кабинете был накрыт снова. Как понимал князь, в первую очередь, для него. Августейший хозяин распорядился слугам угостить явно не позавтракавшего именитого служащего. Ну и сам потребовал чашку для приличия. За одним спросил из того же приличия о здоровье.
А что здоровье! Виделись в последний раз вчера, массовых болезней на улице не было. Так что все нормально! В ответ испросил о здоровье дражайшего императора, его жены, детей. Большая, кстати, честь. И разговаривать с августейшим монархом — тоже. Ну да князь уж потерпит. Сам высокородный, хотя и не такой.
Без церемоний присел к столу, поздоровавшись со своим начальником Бенкендорфом.
Если бы это был обычный князь Долгорукий, то даже со своей гордыней и потомственной честью, вряд ли бы осмелился так насыщаться перед императором. А попаданцу все одно.
Съел вкуснейшее картофельное пюре XIX века без искусственных добавок и нефтяных вкусностей. В Зимнем дворце это блюдо готовили специально для него. Знали, картофелеед он страшный. Будто не истинный русский, а настоящий немец.
Собственно, он и показал это блюдо кулинарной части дворца. Хотя картофель был известен аж с Петра I, но распространялся среди населения России весьма посредственно. Например, среди верхушки россиян он ходил только в форме, как это называлось позднее, «картофеля в мундире». И вообще, среди дворян это считалось блюдом простонародья и кушать было моветон.
Константин Николаевич это отверг, сначала на словах, потом на практике, собственноручно приготовив то же самое картофельное пюре и жаренный картофель с мясом. И хотя большого числа любителей он не приобрел, но картофель получил на кухне Зимнего дворца законную прописку.
А никто ему не посмеет вякнуть о простонародье. Ему — из рода Рюриковичей и уже близкого сотрудника императора!
Съел с пюре кусок говядины, залил все это чаем с миндальным пирожным и был готов к всеподданнейшему докладу. Про себя он называл эту кормежку как «завтрак с августейшим повелителем» и не очень-то жалел. Подумаешь, поел один раз, когда жена Елена Федоровна не покормила.
Затем был черед деловой части. Император, не шутя, ждал новостей по следственной части. Петербуржцы были не на шутку взволнованы и даже зачастую втихомолку злословили. Оказывается и августейшую семью можно обокрасть. И император ничего не может!
Понятно, что Николай очень надеялся на князя.
Шеф жандармов граф Бенкендорф, у которого не было секретов от монарха, тем не менее, рассказать мог не так уж многое. Ибо по большей части следствие пока было распространено на уровне мыслей и соображений господина действительного статского советника.
— Ваше императорское величество, ваша сиятельство, — не стал он утаивать будущие планы, — смею напомнить вам два направления нашей деятельности. Во-первых, полицейские облавы.
Константин Николаевич внимательно посмотрел на императора, стремясь понять его отношение к этой операции. Тот и в прошлые-то дни был не очень-то ЗА облавы, буквально стесняясь перед цивилизованным Западом. Хотелось верить, что вялый ход действий силовиков изменит его настроение.
Попаданец же, зная, что и западные страны, и западное общество будут относиться к России враждебно аж XXI веке, и поэтому нечего россиянам швырять так сказать жемчуг перед свиньями, вел с этими господами гораздо свободнее, считая, что деятельность внутри страны — это дело правительства России и на каждый роток не накинешь платок. Но последнее и решающее слово в стране, понятное дело, приходилось к императору.
К счастью для следственного дела и самого Константина Николаевича сегодня Николай I вел себя куда смелее. Вообще, окружение монарха, тот же Бенкендорф, просто удивлялись усилившего могущества князя за счет влияния на монарха.
Сам Константин Николаевич относил его к так сказать родственным связям, прежде всего, к своей жене — воспитаннице императора Елене Федоровне. Начав прислушиваться к ней по всяким мелочам, он начал слушать и в ее мужа. Тоже, в общем-то, по мелочи, но тем не менее!
Попаданец, однако, прекрасно понимал, что чувства могут, как приходить, так и уходить и поэтому хотел укрепить отношения с августейшим монархом на деловой основе. То, что их позиция все более сходится, его порадовала, и он твердо продолжил:
— Облавы принесли неплохой результат, в частности, задержано и арестовано изрядное число противоправных элементов, кои сейчас допрашиваются по предложенной схеме. Однако видимый результат будет виден только через неделю.
Другое направление — работа в рамках следственного дела оказала куда более действенный результат. Тут, правда, мы разошлись в итогах, — он вопросительно посмотрел на Бенкендорфа.
Тот правильно понял своего через чур самостоятельного подчиненного и взял инициативу на себя:
— Мне кажется, ваше императорское величество, что именно дворцовый истопник Захаров стал соучастником кражи. Помните, я вам его показывал вчера. Страшная такая морда. А вот подозреваемую Константином Николаевичем Анюту Ковалеву, эту миленькую девушку с характером ангела и красивыми глазами, надо, по-моему, просто отпустить, предварительно извинившись.
— Я так не считаю, — сухо ответил князь и предложил: — и чтобы нам нечаянно кардинально не разругаться, необходимо провести следственный эксперимент и, учитывая «бритву Оккама», найти, наконец, виновного во дворце. А потом уж арестовать этого соучастника грабителя.
Николай I был в некотором сомнении. Посмотрев на шефа жандарма и встретив в его глазах такое же впечатление, он твердо сказал:
— Право же, Константин Николаевич, я не против предлагаемых вами действий, но перед этим, прошу прощения, вы объясните свои слова. Ничего ведь не понятно!
Попаданец мысленно хмыкнул, согласился с замечаниями. Люди XIX века да еще непрофессионалы. Что с них возьмешь?
— Ваше императорское величество, принцип «бритвы Оккама» позволяет отбрасывать уж совершенно фантастические предположения и домыслы. Например, что девицы прилетают на воровство именно на метлах. Ну а следственный эксперимент — это деятельность полицейских чинов по проведению розыскного следствия.
Константин Николаевич внимательно посмотрел на собеседников — понятно ли он пояснил. Нет ли каких либо фраелогизмов будущего времени, подозрительных во второй четверти XIX века?
Нет, кажется, собеседники сидят спокойно. А некоторую скованность можно отнести к излишней теоретизированности его слов. Не профессор, чтобы сложную теорию давать простыми словами!
После длительного молчания и переглядок с Бенкендорфом Николай I, наконец, заговорил:
— Трудны ваши юридические прошпекты, как-то зубодробительно. Но на практике, надеюсь, все же разберем. Константин Николаевич, начнем с вас, вы у нас единственный профессионал.
Вот здесь император угадал. И даже больше, чем он думал. Вторая жизнь в милиции/полиции! Столько набрал розыскного опыта, как распутывал сложные узелки, вам не понять!
И первое, что воспринял так сказать потомственный следователь — никогда не спешить и всегда пускать в разговоре первыми непрофессионалов. К кормилу реального следствия их все равно не пустят, а так хоть выговорятся и утихнут.
И он, перебросив мяч, предложил дать слово Бенкендорфу. Точнее сказать, он предложил поговорить всем собеседникам, а самому помолчать. Но умным и расчетливым был не только князь. Император Николай I предпочел вообще не участвовать в текущем разборе следствия, хотя, как он четко подчеркнул, сам он собирался и далее постоянно помогать господам розыскникам.
Что же, тут Константин Николаевич никак не мог ни помочь, ни подтолкнуть и потому лишь спокойно кивнул и предпочел слушать шефа жандармов.
Александр Христофорович, учитывая сложное положение — единственный зритель мог совершенно не учитывать его логику, а сам он был отнюдь не уверен в собственных доводах — стал предлагать меры к действию очень осторожно. Константин Николаевич даже бы сказал, что меры эти были никакие. Бенкендорф полагал шаги следствия, хотя и внешне громкие, но бесполезные. Например, повести обыск у обслуги, предварительно предупредив их об обязательной помощи розыску, обговорив господ посетителей Зимнего дворца об опасности вторичной кражи, предложив их под письменную расписку о сотрудничестве с полицией. Зачем? Нет, ну он так не согласен! Розыскные-то мероприятия где?
