Смотрю, он успел надеть варежки тёплые, зимние. Зачем, думаю? Наклонился я, прикоснулся к железке одной, а она обжигает, словно из печки её недавно достали.

“Вы будете что-то делать с волками?” — буркнул приезжий.

“Что мы должны с ними делать?” — тревожно спросил кто-то. Остальные тоже уже подошли к нам.

Приезжий бросил последнюю часть стержня на землю.

“Не должны, но можете. Шкуры снять, например. Только бурого не трогайте”.

Я отшатнулся.

“Что ты говоришь? Не притронемся мы к волкам этим!”

Он пожал плечами.

“Все так думают?”

Мы переглянулись. И у всех было одно желание — убраться скорей отсюда.

“Проклятье на того ляжет, кто их коснётся!” — сказал самый старший из нас.

“Как знаете”, - сказал приезжий. — “А вот мне надо кое-что забрать”.

Подошёл он к мёртвым волкам, оглядел их. Варежки с рук стянул. Потом наклонился над бурым, достал клещи, которые я ему дал, поднёс к шее волчьей. Тут звякнуло что-то, и сдёрнул чародей с волка цепь — ошейник на нём стальной оказался.

Чудной, помню, был ошейник. Звенья плоские, квадратные. В каждом звене — такое же квадратное отверстие. Подержал он ошейник на весу, встряхнул, так что лязг раздался, и убрал в суму к себе.

И ещё я заметил, вроде слеза у него на щеке блеснула. Перехватил он взгляд, рукой махнул и стёр её. Впрочем, может и показалось мне.

“Ну что, — спрашивает, — сами до дому доберётесь?”

Закивали мы все, доберёмся, мол. Нам бы с прогалины убраться.

Спустился он вместе с нами с холма и ушёл в сторону скал.

А мы к деревне двинулись. Однако чуть зашли за деревья, как ливанул наконец дождь, как из ведра. И мы точно уже не шли, а плыли, будто напустила какая-то недобрая сила на наш лес воды морские. Но тому были рады, что тучи перестали быть такими чёрными, страшными, а обрели обычный серый цвет, как и положено тучам. И когда до деревни добрались, ни одной сухой нитки на нас не было.

Волки с тех пор нас не беспокоят. Но к большой прогалине никто не ходит с той поры.

Мальчики долго молчали, про себя переживая услышанное. Молчали и взрослые, смотрели в оранжевый закат.

— А чародей? — спросил, наконец, Каська.

— Он и сейчас изредка появляется в деревне. Но боятся его люди.

— Почему боятся? Он же помог от волков спастись.

Кузнец покачал головой, удивляясь Каськиной недогадливости.

— Хоть и благодарны, да всё равно боятся. Такая власть человеку дана — молнией распоряжаться. А если он разгневается на что-то? А если силы, которые он призывает, не захотят повиноваться ему? Много непонятного тут. А непонятное — страшно.

Чародей и сам знает, что боятся его, редко приходит, говорит только о самом необходимом. Да он и раньше был неразговорчив.

Странный человек, конечно, из далёких краёв. И монета, которую он дал, чудная была, со знаками непонятными, я таких раньше и не видывал.

— А что с монетой стало?

— Разменял на ярмарке.

Каську ужасно напугала эта история.

Он пришёл к бабушке Маре и спросил у неё про чародея.

— А ты откуда про него знаешь? — спросила бабушка.

— Кузнец рассказывал.

— А, кузнец. Он же тогда ходил в лес-то, видел всё.

— Ты боишься чародея?

Бабушка Мара, кругленькая, уютная, сидела на лавке у окна, вышивала, накладывала цветные нитяные чёрточки на белый холст. Из этих чёрточек потом складывались жар-птицы, летающие змеи, львы, избы, замки, леса и многое-многое другое. Любое страшное создание могла приручить бабушка Мара, выткав его на своём холсте.

— Я не боюсь, — задумчиво ответила она, быстро-быстро орудуя иглой. — Чародей — мудрый человек и не злой. Но многие боятся.

— А если я встречу его в лесу?

— Встретишь, и что с того? — строго сказала бабушка. — Поздороваешься.

— И не убегать?

Бабушка Мара оторвалась от шитья, посмотрела на Каську долгим взглядом.

— Можно убегать от неизвестности, — сказала она, наконец. — Но тогда не узнаешь никогда ничего и не поймёшь. Это как те несчастные, которые от Белого оленя отвернулись.

— А те, кто пошёл за ним, разве счастливые?

— Ишь, ты, разговорился, — проворчала бабушка Мара, поняв, что сравнение с Белым оленем не очень удачное. — Они-то бывают счастливыми, только редко, да и ненадолго. Впрочем, что болтать? Наступит день, сам выберешь, что делать.

— А ты когда-нибудь видела этого чародея?

— Конечно, видела и говорила с ним.

Каська подпрыгнул от волнения.

— Что ты удивляешься? — покачала головой бабушка Мара. — Я хоть с самим царём могу поговорить, если он в нашу деревню заглянет.

— А какой он, чародей? Как выглядит?

Бабушка Мара на минуту задумалась.

— Высокий, очень высокий. Больше похож на воина, чем на чародея. И одежду носил воинскую, стёганку[2] с нашитыми пластинами железными. Не старый ещё. Но волосы уже с проседью. Глаза синие, и взгляд такой проницательный, будто он всё про тебя знает, что ты и сам не знаешь.

Каська потом долгое время провёл в тревожном ожидании. Вдруг сейчас из-за дерева выйдет чародей и обратится к нему? Как тогда поступить?

Однако чародей не встречался мальчику, ни в лесу, ни в деревне. Проходили дни, дни складывались в месяцы, ничего страшного не происходило, и Каська успокоился. К тому же у него начались другие неприятности.

Мачеха с мужем очень уж были недовольны, что он у них место занимает. Начала мачеха выдумывать разные поручения, каждый день новые, а порой прямо противоположные. Сегодня сделал одно, завтра переделывай. И всё время Каська был виноват.

Сегодня велит дерево срубить. Завтра шум — зачем срубил? Велит поленницу перетаскать из одного места в другое. Завтра — зачем так сделал, таскай обратно. Дала задание кормить кур. Через несколько дней обвинила Каську в том, что они несутся плохо. И так во всём.

Уж не знал Каська, что и делать.

Больше всего ему в эти дни нравилось коровье стадо пасти. Коров собирали со всех дворов и пасли по очереди. Но как-то само собой получилось, что Каська стал то одного соседа подменять, то другого, и к середине лета стал пасти стадо почти каждый день. Вставать надо было рано, зато он надолго уходил из дома, от мачехиных нападок.

Пасти коров не так уж легко. Это со стороны кажется, будто пастух ничего не делает. На самом деле всё не так-то просто. Коровы с виду только медлительные, а отвернулся на минуту — и сбежала уже коровка. Домой захотела пойти или, наоборот, на другой луг, где трава ей послаще показалась.

Все они по характеру разные. Какая-то будет гулять по пастбищу целый день, и ничего ей больше не надо. А бывают такие любопытные мошенницы, вроде и на луг её привели, и трава замечательная, вкусная — а она так и норовит в путешествие отправиться, посмотреть, а что там, за перелеском?

Вот корова с их двора такая и была, непослушная. Была она вся чёрная, как туча грозовая, и так и звали её — Тучка.

Вообще Тучка эта стала Каськиной любимицей. Раньше, когда он пастушеством не занимался, то думал, что коровы глупые. Но Тучка была ужасно хитрая. Захочется ей, например, уйти на водопой раньше времени, и начинает она незаметно перемещаться к краю луга. Тихо-тихо пошагивает и порой косит на Каську лукавым глазом.

Каська уже к таким штучкам привык, обегал её так, чтобы спереди зайти, шугал и возвращал в стадо. Тогда Тучка принимала такой невинный вид, что Каська порой начинал хохотать.

“А я что, а я ничего… — словно говорила Тучка. — Я всего лишь травку щиплю, травку да клевер белый”.

И мычала добродушно, оглядываясь на Каську. Она действительно была очень добрая, ласковая, любила, когда хвалят её. И имя своё знала.

У многих коров были колокольчики. Когда стадо паслось на лугу, то стоял удивительно мелодичный звон, будто они друг с другом договорились, в каком порядке головой крутить, чтобы лучше получалось. Значительно позже уже взрослому Касьяну много довелось прекрасной музыки услышать, но никогда ничего не казалось ему чудесней этого звона, сопровождаемого шелестом ветра в листве.