В конце трапезы Трок хлопнул в ладоши, призывая к вниманию, и был вознагражден мигом воцарившейся тишиной.

– У меня есть подарок для царевны Минтаки.

– О нет! – Девушка пожала плечами. – И что на этот раз?

– Мне сдается, что он понравится вашему высочеству больше, чем прежние мои жалкие приношения.

Трок выглядел таким довольным собой, что царевна забеспокоилась.

– Твоя щедрость растрачивается не там, где нужно, господин мой. – Она избегала называть его каким-либо из многочисленных царских титулов. – Тысячи твоих подданных, жертвы войны и чумы, умирают с голоду и нуждаются в помощи гораздо больше, нежели я.

– Это подарок особый, имеющий ценность только для тебя одной, – заверил ее Трок.

Минтака протестующее вскинула руки.

– Я лишь одна из множества твоих преданных подданных, – заявила она, не скрывая иронии. – Если ты настаиваешь, как могу я отказать?

Трок снова хлопнул в ладоши. Двое его охранников, стоявших на носу, подошли к пирующим, таща большой мешок из недубленой кожи. От него тянуло жуткой вонью. Девушки разразились возгласами отвращения, но Минтака невозмутимо посмотрела на остановившихся перед ней воинов.

Трок кивнул, стражи сняли с мешка завязку и вытряхнули его содержимое на палубу. Служанки в ужасе завизжали, и даже некоторые из мужчин охнули.

Под ноги Минтаки покатилась отрубленная человеческая голова и остановилась, глядя на нее широко раскрытыми остекленевшими глазами. Пряди длинных темных волос топорщились от запекшейся крови.

– Ласон! – прошептала Минтака.

Неловкий фокусник, с которым она передала послание в Фивы…

– О, ты знаешь, как его зовут. – Трок улыбнулся. – Видимо, его трюки впечатлили тебя не меньше, чем меня.

В летней жаре голова начала уже разлагаться и источала сильный смрад. Мигом налетели мухи и стали ползать по открытым глазам. У Минтаки подкатил к горлу тошнотный ком, и она с трудом сглотнула. Потом заметила клочок папируса, торчащий из алых губ Ласона.

– Увы, последний его фокус получился самым забавным. – Трок наклонился и вытащил перепачканный кровью листок.

Он повернул его так, чтобы царевна увидела оттиск собственной печати, которым она запечатала послание, потом бросил папирус в жаровню, где готовился кебаб из мяса ягненка. Записка сгорела дотла, обратившись в серый пепел.

Трок знаком велел убрать голову. Воин поднял ее за волосы, сунул обратно в мешок и унес. Долгое время собравшиеся сидели в гнетущей тишине, нарушаемой лишь всхлипыванием одной служанки.

– Ваше высочество, ваш блаженной памяти божественный родитель, наверное, предчувствовал свою судьбу, – с серьезным видом обратился к царевне Трок. Та была слишком потрясена, чтобы ответить. – Перед своей трагической кончиной он обратился ко мне и поручил вас моей защите. Я поклялся ему оберегать вас и принял на себя этот священный долг. Вам нет нужды обращаться за помощью к кому-то еще. Я, фараон Трок-Урук, буду вашим телохранителем.

Он положил правую руку на ее склоненную голову, а левую поднял, держа в ней пергаментный свиток.

– Вот мой царский указ, отменяющий помолвку между царевной Минтакой из дома Апепи и фараоном Нефером-Сети из дома Тамоса. Далее там объявляется о предстоящей свадьбе между царевной Минтакой и фараоном Троком-Уруком. Указ этот скреплен печатью вельможи Наджи, принявшего и одобрившего его от имени фараона Нефера-Сети.

Он вручил документ своему управляющему и дал ему строгие наставления:

– Изготовь сто копий этого указа и расклей их в каждом городе в каждом номе Египта.

Затем обеими руками фараон поднял Минтаку на ноги.

– Ты не будешь больше одинока. Прежде чем наступит луна Осириса, мы станем мужем и женой.

Три дня спустя фараон Трок-Урук прибыл в Аварис, военную столицу Нижнего царства, и деятельно принялся прибирать к рукам все стороны власти и управления державой.

Народ ликовал, узнав о заключенном в храме Хатхор мире и уповая на годы грядущего покоя и процветания. Но радость сменилась недоумением и разочарованием, когда одним из первых своих указов новый фараон распорядился провести еще один большой набор в войска. Вскоре стало известно, что Трок намерен вдвое увеличить количество пехотных полков и построить еще две тысячи боевых колесниц.

Все спрашивали, но не у самого Трока, к войне с каким врагом готовится фараон, раз Египет снова объединился и примирился. Призыв в армию вызвал недостаток рабочих рук на сорговых полях и на пастбищах, что привело к нехватке продовольствия и резкому росту цен на рынках. Расходы на новые колесницы, оружие и военное снаряжение неизбежно привели к увеличению налогов. Пошли разговоры, что Апепи, при всей его воинственности, поборах и богохульстве, был не таким уж и плохим правителем, как казалось раньше.

Спустя несколько недель Трок распорядился начать работы по расширению и украшению дворца в Аварисе, где он собрался поселиться вместе со своей невестой, царевной Минтакой. По прикидке архитекторов, работы обещали обойтись в два лакха золота. Ропот в народе усилился.

Прекрасно осведомленный о растущем недовольстве, Трок ответил на него объявлением о своей божественности. Неделю спустя началось возведение храма в его честь. Место было выбрано рядом с величественным святилищем Сутеха в Аварисе. Трок решил, что его храм должен превзойти в роскоши обиталище его собрата-бога. Архитекторы посчитали, что строительство потребует пяти тысяч рабочих, займет пять лет и будет стоить еще два лакха золота.

В дельте вспыхнул бунт. Воины пехотного полка, которым целый год не платили жалованья, перебили начальников и двинулись на Аварис, призывая народ восстать и свергнуть тирана. Трок встретил мятежников под Манаши с тремя сотнями колесниц и порубил в куски в первой же атаке.

Пятьсот бунтовщиков он велел оскопить и посадить на кол. Наводящим жуть лесом выросли колья по обеим сторонам дороги, протянувшись на половину лиги от деревни Манаши. Зачинщиков фараон велел привязать позади колесниц и тащить в Аварис, чтобы они там изложили свои обиды. Никто из них не пережил путешествия – к концу пути тела их почти уже не напоминали человеческие. Кожа и почти вся плоть оказались содраны, пока несчастных волокли по неровному грунту. Куски мяса и раздробленные кости были разбросаны на двадцать лиг вдоль дороги, на радость бродячим псам, шакалам и воронам.

Несколько сотен мятежников разбежались и рассеялись по пустыне. Трок не отрядил за ними погоню к восточным границам, потому как это ничтожное происшествие и так отняло у него много времени и на несколько недель задержало его свадьбу. Он поспешил в Аварис, загнав в лихорадочном нетерпении три упряжки.

Пока Трок отсутствовал, Минтака предприняла еще две попытки отправить гонцов к Таите в Фивы. Первым посланцем был один из евнухов гарема, толстый добряк-негр, знавший ее с колыбели. Между евнухами обоих царств существовала особая связь, не признававшая границ и расовых различий. Даже когда два царства враждовали друг с другом, Сот, как звали евнуха, не порывал сношений с Таитой, будучи его другом и доверенным лицом.

Но шпионы Трока не дремали. Сот не добрался до Асьюта, его привезли обратно в кожаном мешке, едва живого. Потом несчастного предали казни, засунув его голову в котел с кипящей водой. Его череп, с которого предварительно выварили всю плоть, кости выбелили и отполировали, а в глазницы вставили шарики из ляпис-лазури, поднесли царевне Минтаке как особый дар от фараона Трока.

После этого Минтака не решалась искать нового гонца, зная, что обречет его или ее на мучительную смерть. Тогда одна из ее рабынь-ливиек, по имени Тана, зная о любви госпожи, вызвалась пойти сам. Тана не считалась самой красивой из девушек, с бельмом на глазу и крупным носом, но была преданной, любящей и верной. По ее предложению Минтака продала ее купцу, отправлявшемуся на следующий день в Фивы. Торговец взял Тану с собой, но три дня спустя она вернулась в Аварис, прикованная за запястья и лодыжки к боковине колесницы пограничных стражей.