С каждым днем Мерен все больше терял силы от ран, полученных на Красной дороге. Таита обмотал ремнями его сломанные ребра, и они достаточно быстро зажили. Отрубленное ухо он пришил так аккуратно, что оно выделялось лишь незначительной кривизной, и Мерикара находила, что шрам в форме полумесяца делает Мерена старше и мужественнее. А вот оставленная уколом меча в подмышку рана беспокоила даже Таиту: исследовав ее угол и глубину, маг пришел к выводу, что клинок поразил легкое юноши. Дважды уже, казалось бы, зажившая рана открывалась снова, и из нее вытекали отвратительно пахнущая жидкость и гной. Иногда Мерен был в сознании и мог садиться и есть без посторонней помощи. Затем, когда смрадные жидкости вновь начинали сочиться, опять впадал в полузабытье и лихорадку.

Мерикара оставалась у его постели, меняя повязки и накладывая на раны мазь, приготовленную Таитой. Когда Мерену становилось лучше, она пела ему и сообщала все городские и военные новости, играла с ним в бао и сочиняла стишки и загадки, чтобы его развлечь. Когда рана опять открывалась, девушка кормила и купала его, как ребенка, и гладила по взмокшим от пота волосам, пока больной не успокаивался. Ночью она спала на полу у его лежанки, немедленно просыпаясь всякий раз, как он начинал метаться или бредить.

Мерикара изучила его тело так подробно, будто он был ее ребенком. Она чистила ему зубы зелеными веточками акации, собственными белыми зубками размочаливая их концы до состояния жесткой щетки. Она укладывала ему волосы и расчесывала их, пока они не выросли достаточно, чтобы их снова можно было заплести в косу. Она подрезала ему ногти и узнала и полюбила форму его пальцев, покрытых мозолями от рукояти меча и поводьев колесницы. Без тени отвращения вычищала царевна серу из его ушей и засохшую слизь из ноздрей. Пользуясь гребешком из слоновой кости, она расчесывала мягкие темные волосы, росшие густыми кустиками у него под мышками, вьющиеся по груди и примостившиеся у основания живота.

Каждое утро Мерикара омывала все части его тела, каждую складку, плоскость и выпуклость крепких мускулов, с горечью наблюдая, как в жаре лихорадки плоть его тает и из-под кожи начинают выпирать кости.

Сначала девушка отводила глаза от мужского органа, когда мыла его, но вскоре ей это показалось неуместным проявлением стыдливости. Тогда она взяла его в ладонь и рассмотрела. Это пробудило в ней нежность и сострадание. Он был такой мягкий и теплый, кожа была гладкой и чистой. Иные ощущения нахлынули на нее, стоило ей осторожно отвести кожу назад, как научила ее Минтака, и показался розовый кончик, шелковистый, словно лепесток олеандра. Орган стал напрягаться и раздуваться в ее руке, и вот уже она едва могла обхватить его большим и указательным пальцами. Когда это произошло, царевна ощутила странное чувство, от которого перехватило дыхание и жаркая волна окатила самые сокровенные части ее собственного тела.

Однажды ночью ее разбудил льющийся из окна лунный свет, серебряным слитком лежавший на каменном полу опочивальни. На мгновение ей показалось, что она у себя в спальне в речном дворце в Фивах, но затем услышала хриплое дыхание Мерена и несвязные возгласы, навеянные кошмаром, и память волной ужаса вернулась к ней. Голой она вскочила со своего матраса у ложа больного и бросилась к нему.

Когда она зажгла лампу, то увидела, что глаза Мерена широко открыты, но ничего не видят, лицо пепельно-серое и искажено гримасой боли, на губах белая пена, а тело блестит от пота. Раненый так сильно метался на смятых льняных простынях, что она испугалась, не повредит ли он себе. Она догадалась, что это и есть перелом, о котором ее предупреждал Таита.

– Таита! – закричала она. – Пожалуйста, ты нам срочно нужен.

Каморку Таиты отделял от них внутренний двор, а спал он всегда с открытой дверью, так что мог услышать ее зов.

– Таита! – снова закричала девушка и навалилась Мерену на грудь, чтобы успокоить его.

Затем она вспомнила: маг уехал в пустыню вместе с Нефером и отрядом колесниц с какой-то таинственной целью и вернуться мог едва ли раньше чем через несколько дней. Она подумала было сходить за Минтакой, но спальня подруги находилась в другом конце древнего дворца, а ей страшно было оставить Мерена.

Предстояло справляться самой. Она поняла, что жизнь Мерена в ее руках, и при этой мысли страх ее поутих. Его место заняла холодная решимость. Мерикара легла рядом с больным и крепко обняла его, шепотом поддерживая и успокаивая. Через некоторое время юноша затих, и она смогла ненадолго оставить его. Девушка подошла к сундуку около окна, нашла в нем склянку, оставленную для нее Таитой, смешала ее жгучее содержимое с вином и подогрела на жаровне, как учил маг.

Когда она поднесла кубок к губам Мерена, тот попытался было отказаться, но ей удалось заставить его выпить. Когда чаша опустела, Мерикара согрела воды, омыла пот с лица и пену с губ больного и собиралась обмыть тело, как у него случился внезапный приступ и юноша начал дрожать и стонать. Страх вернулся с прежней силой. Она бросилась к Мерену и отчаянно вцепилась в него.

– Не умирай, мой милый, – взмолилась она и заявила голосом более решительным: – Я не позволю тебе умереть. О Хатхор, помоги мне! Я собственными руками вытащу его назад из подземного мира.

Девушка знала, что вступила на поле боя, и боролась вместе с Мереном, не жалея сил и укрепляя его силы своими. Когда она почувствовала, что он обмяк в ее руках и его мокрое от пота тело начинает остывать, она закричала:

– Нет, Мерен, вернись! Вернись ко мне. Ты не можешь уйти без меня.

Она прижала губы к его губам и поделилась с ним собственным дыханием жизни. Юноша вдруг судорожно выдохнул, опустошив легкие, и она подумала, что все кончилось. Царевна обхватила обеими руками его исхудавшую грудь, а когда ослабила давление, он сделал шумный вдох, затем другой и еще один. Едва заметное трепетание сердца перешло в сильные, ритмичные удары, которые девушка ощущала всем своим туловищем.

– Ты вернулся, – прошептала она. – Ты вернулся ко мне.

Он все еще был холодный, и, когда его начала бить дрожь, Мерикара обняла обеими руками его грудь, а обеими ногами обвила его бедра, согревая своим телом. Мало-помалу дыхание Мерена стало глубоким и ровным, и она ощутила, как теплая кровь заструилась по его жилам. Она лежала на нем, испытывая чувство исполненного долга, поскольку знала, что спасла любимого и с этой ночи и навек он будет принадлежать только ей.

На рассвете свершилось еще одно чудо. Она почувствовала, что его тело пробудилось и что некий орган, некогда такой мягкий и маленький в ее ладони, теперь вновь налился кровью, став огромным и твердым как камень, и давит на нее, устремляясь вверх меж ее раздвинутых бедер.

Мерикара посмотрела на Мерена и увидела, что тот в сознании. Глаза его были темными, глубоко запавшими, но в них читались такое благоговение и такая нежность, что сердце расширилось в ее груди и она почувствовала, что вот-вот задохнется от силы нахлынувших чувств.

– Да? – спросил он.

– Да, – ответила она. – Я хочу этого больше всего на свете.

Она раскрылась и протянула руку, направляя его. Ощущая болезненное томление внутри, Мерикара приняла любимого глубиной своего естества, взлетела с ним как на крыльях на высоту, на которую никогда не поднималась прежде, и закричала, чувствуя, как он наполняет ее горячим потоком, как если бы с ним изливалась в нее вся его боль, все перенесенные страдания. И ощутила в нем великий покой, когда он прижался к ней и уснул.

Она тихо лежала рядом, стараясь не потревожить его, наслаждаясь звуком его дыхания и теплом худого, изможденного тела, сладко страдая от боли там, где он побывал глубоко внутри нее.

Почувствовав, что Мерен просыпается, Мерикара нежно поцеловала его в губы, поздравляя с возвращением. Он поднял веки и заглянул ей в глаза, сначала растерянно, а потом, вспомнив о минувшей ночи, с разгорающейся радостью.

– Я хочу, чтобы ты стала моей женой, – сказал он.