Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Было воскресенье, самый хлопотный день для Анны-Софи, но она попросила месье Лаваля подменить ее, и они с Тимом прибыли в замок к часу дня. Им открыла сеньора Альварес, хотя обычно она не работала по воскресеньям. По дому плыли запахи стряпни, ободряющие гостей, которые во дворе не переставали оглядываться по сторонам, опасаясь собак. Эстелла объявила, что она восхищена поздними цветами, красотой осеннего леса и аппетитными ароматами.

Анна-Софи напоминала розовую пастушку с картин Ватто и непрестанно улыбалась, переливаясь ямочками, но, увы, Крей был молчаливее, чем обычно, и не обращал никакого внимания на миловидную девушку. Тим размышлял, не является ли такое неприступное молчание характерной чертой всех знаменитых режиссеров. Но с самим Тимом Крей был весьма любезен, к тому же он оказал радушный прием Эстелле, к которой обращался не иначе как «мадам».

Они устроились на террасе возле кухни, озаренной слабым ноябрьским солнцем – всех вдруг охватило одинаковое желание погреться в его последних лучах. Клара появилась не сразу, а когда вышла, то держалась вежливо, но отчужденно, особенно с мужем. Судя по всему, она еще не оправилась от пережитого в тюрьме, чего и следовало ожидать, и, наверное, присутствие посторонних в доме раздражало ее. Поначалу беседа никак не клеилась.

– Ах, это осеннее умирание природы! Красноречивый намек на скоротечность человеческой жизни, который так способствует вызывающим вспышкам либидо! – произнесла Эстелла, но ее почин никто не поддержал.

Тим сделал ошибку, заговорив о путанице со шкафами, и сам поразился недовольству, которое вырвалось у него при воспоминании о необходимости заплатить еще пять тысяч долларов, и своей ненависти к продавцам, супругам по фамилии Флё.

– Судя по фамилии, они из Прованса, – отозвалась Эстелла таким тоном, будто это все объясняло. – Или из Ниццы. – Тим часто замечал, как французы произносят слова «уроженцы Ниццы» или даже «французы» так, словно речь идет о совсем другой нации. Прежде он считал это симптомом разобщенности, но в конце концов сообразил: это не что иное, как искаженный символ социальной солидарности – как буквальный перевод, при котором во французском следует употребить определенный артикль.

– Я понимаю, всему причиной мое незнание местных правил и обычаев, но от этого мне не легче, – заявил он.

– С французами надо быть предельно конкретным, – наставительно произнес Крей. – Иначе они отыщут лазейку в любом законе.

– Да, это вопрос принципа, – неловко поддержал его Тим.

Эстелла рассмеялась.

– У американцев все – «вопрос принципа», – сказала она. – Это их самая неприятная черта.

– А вы разорвали бы соглашение, если бы могли? – спросила Клара. Ее голос звучал задумчиво, будто она размышляла о чем-то другом.

– Пожалуй, да. Я нашел бы другую квартиру и сам подыскал бы книжные шкафы. – Только тут Тим понял, что говорит правду: купленная квартира стала ему ненавистна.

Анна-Софи изумленно уставилась на него:

– Позволь, Тим, но ведь она тебе так нравилась! Это мне не хотелось жить на втором этаже!

С несвойственным ему тактом, будто почувствовав, что беседа принимает неприятный оборот, Крей вдруг разговорился. На него временами накатывали вспышки веселья, как на человека, живущего на необитаемом острове, и теперь он пребывал именно в таком шутливом настроении. Ему нравились беседы, которые для большинства людей обычно прекращаются после окончания колледжа, – о нравственных проблемах, смысле жизни, искусстве и психологии. Он презирал психоанализ, но признавал, что кому-нибудь он может пригодиться.

– Что толку, если вы узнаете, что ненавидите родного отца или что вы голубой? – Странный пример, мелькнуло в голове у Тима. – В вашей власти поступать так, как вы считаете нужным.

Очень может быть.

Но Тиму пришлась по душе возможность непринужденно побеседовать об искусстве. Кино – искусство визуальных образов. Слова не занимают в нем хоть сколь-либо значительного места; самый важный образ современного мира – взрыв, а во времена Ренессанса таким образом были треугольник (Тим так и не понял почему) и гаррота. Поскольку мир возник в результате сцепления частиц вещества, то он и исчезнет, когда начнется обратный процесс. Тим спросил, неизбежен ли такой конец, как в апокалиптических пророчествах Иоанна Богослова. Ответа он не получил.

Когда Крей начал разглагольствовать об искусстве и Апокалипсисе, Клара извинилась и зачем-то ушла на кухню, а Анна-Софи, которая встревожилась, услышав об отношении Тима к их новой квартире, ушла в сад, блуждая взглядом по грядкам, спрятанным от посторонних глаз за домом.

Сегодня она читала повесть, которая начиналась так заманчиво – о послевоенных годах и бедной голодной француженке, которой посчастливилось встретиться с богатым американцем. Тот повел ее обедать в ресторан. И как раз когда девушка уже гадала, придется ли ей переспать с ним или с кем-нибудь из его друзей, Анну-Софи постигло разочарование: история девушки вдруг сменилась повествованием о каком-то Джейке, который ничуть не походил на Тима, и подлой англичанке леди Бретт. Анна-Софи давно потеряла интерес к этим персонажам, но продолжала лениво читать, стараясь не думать о том, что сказал Тим. А на обложке этой дурацкой книги было напечатано, что ее изучение входит в программу всех американских колледжей. Подумать только!

* * *

Они услышали вопль.

Вскочив, они обежали вокруг дома. Тим несся первым. Ошеломленная Анна-Софи сидела на железном садовом стуле; какой-то незнакомец склонился над ее окровавленной рукой. Отдуваясь, Тим схватил его за воротник и отбросил в сторону, к нескрываемому удивлению самого незнакомца. По недоуменному выражению его лица и второму крику Анны-Софи Тим понял, что слишком поспешил. Рука Анны-Софи лежала неподвижно, кровь пропитывала ее белую блузку упругими толчками в такт биению сердца. Тим растерялся; он обнял бы невесту, если бы не боялся причинить ей боль. Все вдруг закричали и потрясенно уставились на Анну-Софи, не зная, чем ей помочь. Несколько возгласов раздались почти одновременно:

– В чем дело?

– Тим!

– Он укусил ее! – выкрикнул незнакомец. – Собака укусила ее!

– О, mon Dieu!

Крей появился из-за угла дома, за ним ковыляла Делия. Анна-Софи вдруг начала всхлипывать. Незнакомец достал носовой платок (причудливая подробность!) и предложил перевязать ей руку.

– Габриель! – воскликнула Делия, увидев человека, которого отшвырнул Тим. Габриель Биллер наконец-то приехал!

Тим чертыхнулся. На руке Анны-Софи виднелись отметины собачьих зубов, но раны были неглубокими.

– Чертовы собаки! – беспомощно выпалил он, обращаясь к Крею, не в силах отвести взгляд от красного пятна на рукаве невесты. Но ее укусил не один из ротвейлеров, а домашний любимец Крея, рыжий добродушный лабрадор Фредди, который теперь стоял у живой изгороди, оскалив зубы.

– Фредди, сидеть! – приказал Крей, разглядывая руку Анны-Софи. Запоздалая попытка вмешаться. – Ему сделаны прививки от бешенства.

Анна-Софи продолжала всхлипывать, но скорее от потрясения, чем от боли. В том, что пес напал на нее, ей виделось что-то оскорбительное – ведь она всегда прекрасно ладила с животными!

– Извините, – произнес Тим, обращаясь к незнакомцу, который отряхивал брюки. Делия радостно льнула к нему. – Надо наложить швы. – И он помог Анне-Софи подняться. Она уже успела принять привычный беззаботный вид наездницы, которой не привыкать падать с лошади. Габриелю Анна-Софи послала очаровательную, смелую улыбку.

– Месье с моего склада! – воскликнула она. – А ведь мы знакомы! Вот уж не думала, что мы снова увидимся, да еще при таких обстоятельствах!

Ее повели в дом. Крей отказывался верить, что Фредди способен укусить человека. Но Анна-Софи заверила его, что ее укусил именно Фредди, и попросила простить несчастное животное, которое плелось за ними, всем видом выражая намерение выпрашивать прощение целый день.

43
{"b":"94453","o":1}