– Благодарю, – пробормотала она, – к сожалению, я опаздываю… мне надо уйти… я не согласна… мой муж…

И, пошатываясь, она покинула комнату. Ее противники были изумлены и не остановили ее, а только, приподнявшись, молча смотрели ей вслед. Женщина за библиотечным столом долго колебалась, не зная, стоит ли произнести риторическую формулу прощания – «Bonne fin d’après-midi, madame»,[24] но промолчала. Клара выбежала на усыпанный гравием двор и торопливо села в машину.

По понедельникам Блошиный рынок работал, но как-то вяло, не в полную силу, облегченно вздыхая оттого, что воскресные посетители вернулись к работе, а толпы туристов рассеялись. Торговцы беседовали между собой и с немногочисленными посетителями рынка, которые вернулись за приглянувшимися им вчера вазой, столиком, терракотовой статуэткой. Завязывались серьезные переговоры, наличные в конвертах перекочевывали из нагрудных карманов в ящики столов, паштет и тертая морковь распространяли острый чесночный аромат.

Завтрак Анна-Софи провела в обществе торговца гравюрами из Лиона, в ресторане «Перголезе», но это был единственный повод покинуть наблюдательный пост, откуда хорошо просматривалась дверь, ведущая к лестнице, и где она могла заметить всякого, кто поднимается на второй этаж склада или спускается оттуда.

Утром, когда Анна-Софи пришла на работу, сторож уже отпер дверь, и узнать, провел ли кто-нибудь ночь на складе, было невозможно. Не известно, там ли еще тот американец и был ли он вообще. Нераскрытая тайна приобрела особый шарм, дразнящее очарование, которое отвлекало Анну-Софи от обычных дел. После завтрака она сходила наверх одна, хотя из осторожности сообщила месье Пекюше, куда идет. На складе никого не оказалось. Анна-Софи почувствовала, что здесь побывал незнакомец, хотя и не заметила реальных следов его пребывания. Как и вчера, ее охватило боязливое возбуждение. Почти с сожалением она опустила жалюзи в конце рабочего дня и отправилась по делам, помня, что сегодня ей предстоит ужинать с матерью и обсудить некоторые вопросы, касающиеся ее свадьбы.

Стоял октябрь, а свадьба Анны-Софи и Тима была назначена на десятое декабря. Большую часть приготовлений расторопная Анна-Софи уже выполнила, советуясь с Тимом и мадам Луизой Экс, специалистом по организации свадеб, офис которой находился в универмаге «Бон Марше». Рыжеволосая мадам Экс отличалась пышностью форм, одевалась в черное, носила очки на цепочке и излучала серьезность, особенно ободряющую Анну-Софи по сравнению с беспечным равнодушием ее матери. С приглашениями возникло немало проблем. Было уже пора – и даже немного поздно – заказывать их, но текст еще не успели составить, тем более что семья одного из новобрачных была англоязычной.

Хотя Эстелла признавала саму идею брака, Анна-Софи так и не могла понять, какие из атрибутов традиционной церемонии ее мать считает нелепыми. Мать презрительно рассмеялась, когда Анна-Софи заговорила о визитке для Тима. Ее героиня Раймонда в «Плодах» вообще восставала против мэрии и церкви! «На что мне сдались эти тупые законники!» – восклицала она, демонстрируя восхитительную пылкость.

Со своей стороны, мадам Экс быстро распознала в Анне-Софи молодую деловую женщину, лишенную материнской опеки, но нуждающуюся в советах. Они так сблизились, что мадам Экс давала Анне-Софи советы по самым разным вопросам, выходящим за рамки формальностей. Подобные отношения мадам Экс поддерживала с множеством молодых женщин и зачастую с их матерями, не на шутку опасающимися допустить во время свадебной церемонии какую-нибудь непростительную ошибку.

– Вы будете в белом? – спросила мадам Экс.

Анна-Софи кивнула, и ее собеседница слегка нахмурилась.

– Этот цвет больше подошел бы… юной девушке.

Неужели Анну-Софи мадам Экс сочла староватой для невесты? Этого Анна-Софи и опасалась, зная, что несколько запоздала с первым браком.

– Для очень юной девушки, почти подростка, – добавила мадам Экс, стараясь соблюсти тактичность. – Дело в том, что белый цвет – старинный символ девственности. Эта ассоциация настолько глубоко укоренилась в сознании людей, что невеста в белом вызывает немало догадок и порой даже насмешек, люди приходят к самым нежелательным выводам, понимаете? Именно поэтому я предложила бы атлас оттенка слоновой кости или даже розоватый. Он чудесно сочетался бы с цветом вашего лица и румянцем, и, в конце концов, он ничем не хуже белого.

Анна-Софи знала сама и слышала от Тима, что и во Франции, и в Америке бытуют одни и те же обычаи, а когда дело доходит до выбора свадебного платья, символическим значением белого цвета обычно пренебрегают. Свое белое атласное платье от Инес де ла Фрессанж Анна-Софи приобрела в Доме моды на авеню Монтень, где ее школьная подруга возглавляла отдел рекламы. Венчание должно было состояться в церкви Сен-Блез, в деревне Валь-Сен-Реми, где еще жила бабушка Анны-Софи, мать ее отца, уже благополучно впавшая в маразм. Прием с коктейлями – напротив церкви, в ресторанчике папаши Норана, а ужин – в доме бабушки Анны-Софи в той же деревне. Шампанское заказали месье Браке, поставщику ее отца; оставалось только решить, кому заказать закуски и где провести медовый месяц.

Эстелла почти не участвовала во всех этих приготовлениях, только жаловалась на лицемерие и суету пышных свадеб – лично она предпочла бы регистрацию или скромное венчание в какой-нибудь крохотной альпийской церквушке. Но как справедливо замечала Дороти Майнор, Эстелла считалась в семье авангардисткой. Видя отчужденность Эстеллы, Тим сочувствовал Анне-Софи: подобно большинству мужчин, он был убежден, что приготовления к свадьбе должны доставлять особую радость девушкам и их матерям. Именно в предсвадебный период сблизились его сестра и мать.

Что касается самой свадьбы, Тим придерживался обычных мужских взглядов, помогал невесте по мере возможности, демонстрировал сентиментальность и смирение. Он одобрил выбор марки шампанского и блюд и решительно настоял на церковной церемонии. Эстелла пожурила его за такую настойчивость, заявив, что ее мог проявить только истинный американец, воспринимающий религию всерьез. Тим и правда не видел существенной разницы между американскими и французскими бракосочетаниями – ни в предпосылках, ни в таких деталях, как платье невесты, пирог, тент, если дело происходит летом, полосатый навес, под которым – Тим сам это наблюдал – некоторые его товарищи по колледжу, американцы, превращались в молодых супругов. Через все это предстояло пройти любому мужчине, и он спокойно относился как к традициям, так и к выбору будущей жены. Анна-Софи еще не успела побывать в Америке, у родных Тима, но его отец часто приезжал в Париж, познакомился с семьей невесты сына и сообщил ему, что Анна-Софи – прелестная девушка, хотя ее мать несколько эксцентрична. Мать Тима и Анна-Софи знакомы были заочно, поддерживали вежливую переписку.

Тим и Анна-Софи явились к Эстелле пораньше, опередив остальных гостей, чтобы обсудить с ней нечто важное – квартиру, которую они нашли. Наконец-то подыскав квартиру, оба испытали огромное облегчение, поскольку каждому пришлось потратить уйму времени на поиски довольно просторного, но вместе с тем приятного и не слишком дорогого жилья, пригодного для семейной жизни.

Тиму не очень-то нравилось заниматься поиском квартиры. В его обязанности входил осмотр квартир в те дни, когда Анна-Софи была занята; ей же оставалось изучать в «Фигаро» объявления о сдаче трех– или четырехкомнатных апартаментов в приемлемых округах (пятом, шестом, седьмом), а также бегло просматривать объявления, где были указаны первый, второй, восьмой и девятый округа, и, пожалуй, четырнадцатый, хотя при этом они поселились бы совсем рядом с maman. Несколько раз побывав в предлагаемых квартирах вдвоем, они поняли, что такие осмотры лучше поручать Тиму, более сдержанному человеку. Все непривычное, своеобразное, неприглядное повергало Анну-Софи в уныние. «Как люди могут жить в таких условиях!» – стонала она, чувствуя, что они с Тимом оказались на краю пропасти, куда так легко упасть и погрязнуть в трясине нищеты и убожества. Она мечтала не об этом, не такими были ее представления об идеальном союзе, уродливая квартира казалась ей олицетворением всех неудач и компромиссов мира, насмешкой над чаяниями людей. Ее эмоции озадачивали Тима: он думал, новобрачные должны быть равнодушны ко всему, что творится вокруг. Он напоминал, что им просто нужен свой угол, чтобы как можно чаще заниматься любовью. Однако он смирился с необходимостью ограждать Анну-Софи от волнений во время поиска квартиры. И в отличие от нее у Тима был свободный график работы.