– Теперь вы расскажете мне все, что вам известно о Габриеле, манускрипте и убийце!

Она вырывалась, попыталась ударить его свободной рукой, но Тим перехватил ее, завел обе руки за спину Делии и сжал тонкие запястья.

– Пустите, я уже все рассказала Сержу!

– Что? Говорите! – Он втащил ее в ближайшую спальню, краем глаза заметив, что это комната Клары. Широкая кровать, застеленная американским стеганым одеялом, вышитые белые подушки, фотографии в серебряных рамках – должно быть, ее сына. Похоже, Делия не сомневалась, что он способен ударить ее. И Тим действительно был готов искалечить ее, придав ее рукам сходство с бедром. Делия выглядела перепуганной, но кричать не посмела.

– У Габриеля был манускрипт?

– Не знаю, что у него было. Какая-то ценная вещь, которую он хотел продать на Блошином рынке.

– Которую он украл?

– Нет! Он не вор, а торговец. Он торгует книгами, так он сам сказал.

– Но не объяснил, какими именно?

– Нет. Пустите!

– И он получает комиссионные?

– Конечно.

– Сколько он мог бы получить с пятисот тысяч долларов?

– Откуда мне знать?

– Скажем, половину этой суммы. Есть ради чего рисковать. Что он сделал с деньгами?

– Думаю, это деньги для Сью-Энн, для ее группы. Откуда я могу знать? Он же их все равно не получил. Они достались убийце. Тот убил человека, чтобы заполучить деньги. – Она вырвалась и пнула его.

Тим преградил ей путь к двери.

– Сью-Энн? Помешанная дочь сумасшедшей опекунши Кристал?

– Никакие они не сумасшедшие. Хотя Сью-Энн действительно лечилась в психушке. Они входят в одну группу, но не делают ничего предосудительного: они покупают землю в восточном Орегоне, готовясь к миллениуму или боясь, что их выселят, а может, у них там ашрам… Я не вхожу в группу Сью-Энн.

– Так что же происходит? Вы связались с опытным грабителем, стали участницей международного скандала и убийства, вы знаете шайку орегонских хиппи – но какая связь между всем этим?

– Не знаю. Тим, откройте дверь.

– Связь Габриеля со Сью-Энн?

Этот вопрос задел Делию за живое. Ей было больно думать о Габриеле и Сью-Энн.

– По-моему, он ее просто жалеет, – сказала она.

– Ладно, он в Амстердаме. Почему он боится экстрадиции?

– Я же говорила, он боится ФБР. Он знает, что с ним рассчитаются, его убьют, а потом скажут, что он погиб при попытке к бегству. Такое часто случается.

– Но зачем им это?

– Я уже говорила. Он знает, почему они убили миссис Уивер, и многое другое. ФБР финансирует некоторые из групп и не хочет, чтобы об этом узнали.

– Значит, вам все-таки кое-что известно. – Тим никак не мог решить, помешана Делия, как те, кого она перечислила, или нормальна. Кто такая, черт побери, эта миссис Уивер?

– Я читаю газеты, как все. Как Серж. Спросите Сержа – это он узнал, почему Габриель боится ФБР.

– А может, вы услышали об этом от самого Габриеля, Сью-Энн или от кого-нибудь еще? От Сары?

– Нет! Мы с Сарой просто коллеги, мы вместе арендуем магазин. Его хозяева – простофили.

– О Господи! – простонал Тим, окончательно перестав что-либо понимать.

– В подробности я не вдавалась, – продолжала Делия, – но, кажется, они принадлежат к «церкви остатка». Наверное, так и есть. Но это не важно – все они одинаковы, они добиваются одного и того же. Они хотят разрешить проблемы нашего общества. Все они недолюбливают правительство и полицию. До русских им нет дела. Но они терпеть не могут планирование семьи и все такое. Иметь убеждения и навязывать их другим – не одно и то же. Знаете, а может, они и правы.

«Церковь остатка»… Это название озадачило Тима. Каковы убеждения ее приверженцев? И при чем тут Делия, которая воспринимает все это как должное и даже не пытается никого осуждать? Все происходящее кажется ей обычным делом. Может, это нормальный образ мыслей уроженки Орегона? Или нормальный американский образ мыслей?

Будние дни Анна-Софи посвящала ремонту новой квартиры, забросив свой магазинчик на Блошином рынке. К счастью, у нее был достаточный запас статуэток и гравюр, но она знала, что вскоре его придется пополнить. Понедельник она провела в магазине, во вторник они с Тимом съездили в Арль на ярмарку антиквариата, где Анна-Софи надеялась разыскать отличную старинную упряжь, а Тим – собрать материал для статьи. Обоим было приятно вновь остаться вдвоем, как прежде, и не вспоминать про орегонцев, Креев и свадьбу. Анна-Софи наконец убедилась, что Тиму ничего не удастся выяснить про Габриеля, и оба решили на время забыть об этом запутанном деле.

Но продлить приятную поездку им не удалось. Во-первых, квартира доставила им немало хлопот. Анна-Софи считала, что прежние хозяева совсем запустили ее, и стремилась избавиться от всех следов их пребывания – ведь она не кто-нибудь, а антиквар! Поэтому пришлось не только перекрашивать стены, но и приводить в порядок все остальное, однако работы отставали от графика, а переезд был намечен за неделю до свадьбы.

Кроме того, в четверг ожидалось прибытие матери Тима, опередившей всех прочих гостей из Америки. Она собиралась побывать в Брюсселе у родных, слишком дальних, чтобы приглашать их на свадьбу, окунуться в почти забытый мир французского языка, побродить по магазинам и, конечно, помочь Тиму, Анне-Софи и ее матери, с которой Сесиль не терпелось встретиться. Она прочла одну или две книги Эстеллы, стараясь не составить предвзятого мнения о бедняжке Анне-Софи, которая, несомненно, ничем не походила на их героинь.

Несмотря на привязанность к матери, Тим не слишком радовался ее предстоящему приезду. Мать для него была еще одним человеком, за которого он нес ответственность. К таким людям он относил Анну-Софи, а еще – Крея, Делию, Клару и даже Габриеля Биллера, поскольку арест последнего лежал на его совести. Он надеялся, что его мать приятно проведет время, что они с Анной-Софи понравятся друг другу, что Сесиль и Эстелла подружатся, что его мать поладит с отцом и его второй женой, что каким-то образом он разберется с делом Габриеля, исцелится от гложущего желания, которое вспыхивало в нем всякий раз, когда он видел Клару Холли или думал о ней, что журнал «Доверие» опубликует его статью о растущей неприязни французов к американцам, что «Мир путешествий» заинтересуется его заметками о поездке в Арль, что он выберет время для посещения испанских монастырей – но когда же, черт возьми? – и что его отец здоров, несмотря на эмфизему. Эти беспокойства в беспорядке, как шарики пенопласта из разломленной плиты, выскакивали на поверхность его обычных мыслей и подолгу не исчезали, мешая Тиму спать ночью и сосредоточиться днем.

Эстелла пригласила их на ужин в первый вечер после приезда матери Тима – на ранний ужин, помня о том, что Сесиль еще предстоит привыкнуть к разнице во времени. Тим и Анна-Софи приняли приглашение, считая, что их матерям давно следовало бы познакомиться, и втайне опасаясь, что они возненавидят друг друга, несмотря на общий французский язык: одна презирала Америку с ее моралью и тучностью, а вторая придерживалась традиционных взглядов и была поклонницей гольфа, то есть человеком, которому, на взгляд Эстеллы, не следовало возвращаться в Европу после развода. На что еще тут можно рассчитывать? Конечно, о своей неприязни Эстелла никогда не заявляла вслух, ведь она не идиотка, но намекала на нее каждым вопросом: «Скажите, а ваша мать не будет расстраиваться, если мы не найдем ей здесь партнеров для гольфа? Конечно, в Нормандии таких немало – к примеру, Джеки Борд…»

К недостаткам Сесиль Барзан-Нолинджер относилось и то, что после развода она предпочла остаться в Бей-Сити, штат Мичиган, в то время как отец Тима и его мачеха Терри поселились в Гросс-Пойнте, пригороде Детройта. И Анна-Софи, и Эстелла считали вполне естественным желание человека жить в городе, отличающемся французским названием, и потому пришли к выводу, что, хотя отец Тима не говорит по-французски, все-таки он гораздо умнее своей бывшей жены. Названия «Гросс-Пойнт» и «Детройт» они произносили на французский манер – «Гросс-Пуан» и «Детруа», чем раздражали Тима.