– Вы встретитесь с представителем прокурора, она объяснит вам, почему вас арестовали, – сообщил улыбающийся мужчина, легко касаясь ее локтя. Теперь Клара уже знала, что его глаза бесстрастны, а улыбка фальшива.

Ее передали дебелой женщине, которая ждала в вестибюле. Женщина сразу протянула к Кларе свои руки и обыскала ее. При этом Клара испытала настоящий шок. Она ничего не пыталась спрятать под одеждой! Сумочку она покорно отдала женщине.

Ее провели по коридору в помещение, похожее на больничный приемный покой, где уже ждала другая тучная матрона с полотенцем.

– Сюда. – Она втолкнула Клару в пустую комнату. – Prenez une douche, madame.[36]

На миг Клара забыла, что с ней говорят по-французски: слово «душ» она приняла за английское «спринцевание» – интимная процедура, в которой есть что-то от насилия. Но речь шла о купании под душем. Принять душ?

– Но… – возмущенно начала Клара. Она только что приняла душ дома! Неужели от нее пахнет потом? Или они решили, что у нее вши? Ее раздражение граничило с паникой. А вместе с паникой пришло осознание того, что паниковать бесполезно. Она попыталась проглотить ком в горле, подавить желание завизжать и начать отбиваться, когда ее толкнули в душевую. Женщина еще раз кивнула в сторону душевой кабинки с цементным полом и бросила Кларе тонкое полотенце.

В душевой было холодно, ноги скользили по цементному полу – а может, виной тому было отвращение и игра воображения. Краска на стенах потрескалась, они были испещрены царапинами, напоминающими древнюю клинопись. Клара сняла жакет, расстегнула блузку, а когда матрона вышла, пустила теплую воду. Видит ли ее кто-нибудь? Клара открыла воду посильнее, но не встала под душ.

Пусть вода льется. Капли забрызгали ей руки. В голове Клары крутилось все самое страшное, связанное с душем, – лагеря смерти и так далее. Когда вернется та женщина? На всякий случай подождав еще немного, Клара закрыла кран, вытерла руки и застыла. Через несколько секунд вошла женщина, ухмыляясь так, будто она точно знала, что Клара побрезговала тюремной водой.

Ее отвели в камеру. В камеру! Крохотная комната с койкой, грубым столом, ничем не отгороженным унитазом. Окурки на полу, застарелая табачная вонь. Клара просидела в оцепенении все утро, не в силах понять, что будет дальше. Ей никак не удавалось заставить мозг работать; скука ожидания сменилась странной безучастной апатией, из которой Клара старалась вывести себя, но вскоре погружалась в нее вновь. Прошел час, который показался ей вечностью.

В камеру она попала в девять часов утра. В половине второго ее повели по бесконечному коридору; ее шагам вторило гулкое и зловещее эхо, как в фильме по роману Кафки. Она вдруг осознала, что не может просто заявить, что с нее довольно, и уйти. С каждой минутой это понимание проникало все глубже в оцепеневший мозг, хранить самообладание становилось все труднее.

Клару ввели в кабинет, где сидела стройная эффектная женщина с папкой, как на собеседовании при найме на работу. Незнакомка жестом предложила Кларе сесть перед ней на складной стул. Клара поймала себя на том, что пытается произвести благоприятное впечатление, будто от выражения ее лица зависит ее жизнь.

– Вам известно, почему вы здесь находитесь?

– Нет, – с робкой улыбкой ответила Клара.

– Вы обвиняетесь в краже, – объяснила женщина. – В похищении собственности Франции и коммуны Валь-Ланваль. Вот список: девять каминов, девять зеркал, стенные панели из гостиной, паркет. Кроме того, вас обвиняют в осквернении памятника старины – вы нанесли ему ущерб тем, что разрушили камины и все остальное.

Некоторое время Клара не понимала, о чем говорит женщина, а потом до нее дошло: ее дом!

– Но когда мы купили этот особняк, в нем не было каминов, – запротестовала она. – Ни каминов, ни зеркал, ни всего остального!

– Это очень серьезные обвинения. Вам грозит тюремное заключение. Но думаю, часть обвинений удастся опровергнуть, хотя вам придется восстановить первоначальный облик шато.

– Но дом был пуст! В нем ничего не было! – воскликнула Клара.

Женщину ее слова ничуть не тронули. Она пошуршала бумагами и переглянулась с полицейским, стоящим у двери.

– Временное заключение до суда. Вы пробудете в тюрьме до слушания дела. Хотите побеседовать с адвокатом? Он объяснит вам, как будет происходить слушание, и огласит ваши права. Пожалуйста, подпишите эти бумаги вот здесь, внизу.

Клара сидела, широко раскрыв глаза.

– А я могу позвонить мужу? Могу связаться со своим адвокатом?

– Со временем – разумеется. Но существуют правила ареста, и вы обязаны подчиняться им, как все. – Голос женщины звучал строго, но не зло, будто она пыталась вразумить взбунтовавшуюся марионетку.

Клара уставилась на бумаги. Не видя другого выхода, она подписала их. Женщина ждала, явно досадуя на медлительность Клары. Наконец Клара встала, вышла из кабинета и огляделась, не зная, как быть дальше. Тут же перед ней возникла какая-то толстуха и крепко взяла ее за предплечье.

Проводив взглядом машину, увозящую Клару, Делия вернулась в дом. Она стояла посреди кухни, скорее озадаченная, чем встревоженная неожиданным поворотом событий, которых и следовало ожидать в этой странной, ненадежной стране, чьей жертвой оказалась и сама Делия. Клару Холли куда-то увезли французские полицейские. Очевидно, в этой стране не существует понятия о правах человека. Теперь Делия тревожилась не только за Габриеля, но и за Клару. Она была убеждена, что арест Клары имеет какое-то отношение к тому, что случилось с Габриелем, а может, и к ее счету за пребывание в отеле, к двум Фрэнкам, агентам ФБР, которых она не видела с тех пор, как они покинули отель. Как и в случае с Габриелем, Делия считала своим долгом помочь Кларе, и этот долг предписывал ей не паниковать, а оставаться спокойной и хладнокровной, чтобы дать исчерпывающие показания и тем самым спасти честных американцев, попавших в лапы французской полиции.

– Я все видела, – заверила она Крея. – С ней обошлись грубо.

– Постарайтесь хорошенько запомнить все, что вы видели, – попросил он.

Днем Крея, который все утро провисел на телефоне, навестил месье Бриак. Мэра сопровождал секретарь – молодой человек с блокнотом. Крей провел их в маленькую, заставленную книжными шкафами комнату. Здесь были и кожаные кресла, создавая подходящую обстановку для деловой беседы.

– Сожалею о том, что случилось с мадам Крей, – имел дерзость сказать мэр. Садиться в кресло он не стал.

– Лицемеры, – процедил Крей. – Что вам нужно?

– Положения закона действуют одинаково во всех случаях. Законы следует соблюдать, вот и все. Вы нарушили закон Вердейля, преградив охотникам доступ в ваши владения, а в ответ коммуна взяла на вооружение закон о памятниках старины. Какого бы мнения вы ни придерживались, закон един и для американцев, и для всех остальных.

– Вы хотите сказать, что этот закон имеет какое-то отношение к тому, что случилось с Кларой?

– Вот именно.

Мэр заверил Крея, что коммуна готова пересмотреть обвинения, выдвинутые против Клары, если Крей пересмотрит свое отношение к охоте. Яростный рев Крея разнесся по всему дому. Делия, находившаяся в кухне, посмотрела с тревогой на сеньору Альварес.

– Я не потерплю, чтобы в моих владениях охотились, месье! – кричал Крей. – Только трусам могло прийти в голову отыграться на женщине!

Смуглая женщина принесла скудный ужин – картофельное пюре с корнишонами, водянистое на вкус, несъедобное, с несколькими комками слизистого мяса. Ужинать Кларе пришлось в одиночестве, но позднее ее вывели в коридор, где прогуливались несколько женщин. Что это – привилегия или просто время прогулки? Все женщины были белыми, лицо каждой хранило печать пережитых невзгод. Аккуратные прически, мешковатые брюки или бесформенные платья. Незнакомки уставились на Клару, одна или две улыбнулись, и Клара улыбнулась в ответ, но не подошла к ним. Даже в тюрьме французы остаются французами, подумала она, – сдержанными и учтивыми. Эти женщины не были похожи на проституток или воровок; Клара не смогла определить, кто они такие.