— Я не изменился.

— Нет. — Я посмотрела на него. — Ты изменился. Мэнни Родригес ни при каких обстоятельствах не стал бы приносить в жертву людей.

— Это было двадцать лет назад.

— На убийство нет срока давности.

— Ты сообщишь в полицию? — Его голос был очень тихим.

Светофор переключился, и мы влились в утренний поток машин — плотный, как обычно у нас в Сент-Луисе. Не лос-анджелесские пробки, конечно, но то и дело приходится тормозить и рвать с места. Очень раздражает. Особенно в это утро.

— У меня нет доказательств. Только слова Доминги. Я бы не назвала ее надежным свидетелем.

— А если бы у тебя были доказательства?

— Не надо меня провоцировать, Мэнни. — Я выглянула в окошко. Серебристая «миада» с опущенным верхом. Седеющий водитель был в лихой кепочке и гоночных крагах. Кризис среднего возраста.

— Розита знает? — спросила я.

— Подозревает, но не знает наверняка.

— Не хочет знать, — уточнила я.

— Наверное. — Он повернулся и взглянул на меня.

Красный «форд» был прямо перед нашим капотом.

— Мэнни! — заорала я.

Он ударил по тормозам, и только ремень безопасности не дал мне поцеловаться с приборной панелью.

— Господи, Мэнни, следи за дорогой!

Несколько секунд он сосредоточенно следил за дорогой, потом, уже не глядя на меня, спросил:

— Ты хочешь все рассказать Розите?

Я задумалась на мгновение. Потом отрицательно покачала головой, но, сообразив, что он не может этого увидеть, сказала:

— Вряд ли. В этом случае неведение — благо, Мэнни. Не думаю, что твоя жена это переживет.

— Она бросит меня и заберет детей.

Я в этом не сомневалась. Розита была очень религиозна и крайне серьезно относилась ко всем десяти заповедям.

— Она и так все время твердит, что, оживляя мертвых, я рискую своей бессмертной душой, — добавил Мэнни.

— Она об этом не задумывалась, пока Римский Папа не стал угрожать отлучить от Церкви всех аниматоров, если они не прекратят оживлять мертвецов.

— Церковь очень важна для Розиты.

— Для меня тоже; но теперь я — счастливая маленькая епископанка. Поменяй Церковь.

— Не так все просто, — сказал Мэнни.

Это уж точно. Мне ли не знать. Но каждый делает то, что может, — или то, что должен.

— Ты можешь объяснить, почему ты принимал участие в человеческих жертвоприношениях? Я имею в виду — так, чтобы это прозвучало для меня убедительно?

— Нет, — сказал он. Мы свернули в переулок. Казалось, так будет быстрее — но как только мы повернули, выяснилось, что, наоборот, медленнее. Закон дорожного движения Мерфи.

— И ты даже не попытаешься?

— Этого нельзя простить, Анита. Мне приходится с этим жить. Что мне еще остается?

В его словах была доля здравого смысла.

— Это повлияет на мое мнение о тебе, Мэнни.

— Каким образом?

— Пока не знаю. — Честность. При достаточной осмотрительности мы еще можем быть друг с другом честны. — Есть ли еще что-то, что мне следует знать? Что еще Доминга может на меня вылить?

Он покачал головой:

— Хуже этого — ничего.

— И то ладно, — сказала я.

— И то ладно, — повторил он. — Ну что, все? Допрос окончен?

— На сегодня — да. Может быть, и навсегда. — Внезапно я почувствовала себя очень усталой. Всего 9.23 утра, а я уже как выжатый лимон. Эмоциональное опустошение. — Не знаю, что я должна чувствовать, Мэнни. Не знаю, как это повлияет на нашу дружбу или наши деловые отношения — не знаю даже, повлияет ли вообще. Скорее всего да. О, дьявол, я просто не знаю.

— Вполне справедливо, — сказал Мэнни. — Но давай переключимся на менее скользкую тему.

— Например?

— Сеньора подошлет тебе в окно какую-нибудь гадость, как обещала.

— Я догадываюсь.

— Зачем тебе понадобилось ей угрожать?

— Она мне не нравится.

— Отлично! Просто отлично, — съязвил он. — Как мне это в голову не пришло?

— Я намерена ее остановить, Мэнни. И решила, что она должна об этом знать.

— Никогда не передавай противнику первый ход, Анита. Я же тебя учил.

— Еще ты меня учил, что человеческое жертвоприношение — это убийство.

— Это жестоко, Анита, — сказал он.

— Да, — сказала я. — Это жестоко.

— Ты должна быть готова, Анита. Она пошлет какую-нибудь тварь. Просто чтобы тебя пугнуть — вряд ли, чтобы убить.

— Потому что ты заставил меня признать, что я не хочу убивать ее?

— Нет. Потому что на самом деле она не верит, что ты ее убьешь. И она заинтересована в твоих способностях. Я думаю, она предпочла бы перетянуть тебя на свою сторону, чем прикончить.

— Подключить меня к своему конвейеру по производству зомби?

— Да.

— Только не в этой жизни.

— Сеньора не привыкла, чтобы ей говорили «нет», Анита.

— Это ее трудности.

Он бросил на меня быстрый взгляд, потом вновь стал смотреть на дорогу.

— Она сделает это твоими трудностями.

— Как-нибудь справлюсь.

— Я на твоем месте не был бы так уверен.

— А я и не уверена. Но что ты хочешь — чтобы я билась в истерике? Я буду думать об этом, когда какая-нибудь тварь влезет в мое окно. Если это, конечно, случится.

— Ты не в состоянии справиться с Сеньорой, Анита. Она могущественна — гораздо более могущественна, чем ты можешь себе представить.

— Она меня напугала, Мэнни. Я этого не забыла. Если она натравит на меня кого-то, с кем я не справлюсь, я дам деру. Годится?

— Не годится. Ты не знаешь, ты просто не знаешь…

— Я слышала эту тварь в коридоре. Я чувствовала ее запах. Конечно, я испугалась, но Доминга — простая смертная, Мэнни. Весь зомбизм-момбизм не спасет ее от пули.

— Пуля может сразить ее, но не уничтожить.

— Что это значит?

— Если ее застрелить — скажем, в голову или в сердце — и она покажется мертвой, я бы обошелся с ней, как с вампиром. Отрезать голову, вырезать сердце. Тело сжечь. — Он искоса поглядел на меня.

Я ничего не сказала. Мы обсуждали, как лучше убить Домингу Сальвадор. Она ловила души и помещала их в трупы. Это было мерзко. Скорее всего она нападет на меня первой. Какой-нибудь сверхъестественный борец за справедливость проберется в мой дом. Она злобная баба и постарается напасть первой. Будет ли считаться убийством, если я устрою ей засаду? Угу. Остановит ли меня это соображение? Я подождала, пока мысль оформится в моей голове. Покатала ее, как леденец на языке, чтобы распробовать. Не-е, не остановит.

Мне должно было бы стать не по себе — ведь я планирую убийство и даже не морщусь. Но мне не было не по себе. Наоборот, мне было приятно знать, что если она меня прищучит, я могу прищучить ее в ответ. Кто я такая, чтобы бросать камень в Мэнни за преступления двадцатилетней давности? И действительно — кто я такая?

Была середина дня. Мэнни молча высадил меня у подъезда. Он не попросил разрешения войти, и я не предложила. Я все еще не знала, что мне думать о нем, о Доминге Сальвадор и неразлагающихся зомби, начиненных душами. Я решила пока вообще ничего не думать. Сейчас мне как никогда была необходима хорошая физическая нагрузка. И — вот ведь удача — как раз сегодня у меня занятие по дзюдо.

У меня черный пояс; впрочем, звучит это гораздо внушительнее, чем есть на самом деле. В школе, где есть правила и рефери, я неплохо дерусь. Но в реальном мире, где плохие парни обычно тяжелее меня на сотню фунтов, я больше доверяю оружию.

Я уже собиралась выходить, когда прозвенел звонок. Поставив набитую всякой всячиной спортивную сумку у двери, я посмотрела в глазок. Для этой цели мне всегда приходится вставать на цыпочки.

Искаженное оптикой лицо, которое я увидела, было белокурым, светлоглазым и смутно знакомым. Это был Томми, мускулистый телохранитель Гарольда Гейнора. Да, денек становится все лучше и лучше.

Я обычно не беру оружие на занятия по дзюдо. Если они проходят днем. Летом в это время светло. Настоящая опасность начинается только после наступления темноты. Я отвернула край красной фуфайки, на которую сменила розовый топ, и снова нацепила свою внутрибрючную кобуру. Карманный пистолет калибра 9 мм слегка врезался в тело. Если бы я знала, что он мне понадобится, надела бы джинсы посвободнее.