Ничто больше не выглядит безусловно черным или безусловно белым. Как можно сохранять благочестие, если я теперь вижу мир только как смесь разных оттенков серого? Как можно верить, если я способна мыслить?

Я думаю о Флейм Виндрайдер, дунмагии и нерожденном ребенке… Ничто больше не кажется мне ясным.

Не знаю, по какому признаку отбирались силвы; первые прибыли в Бретбастион по реке через две недели: две пожилые женщины в сопровождении небольшого отряда стражников. В тот же день явился мужчина с дочерью в сопровождении жены, которая не была силвом. Они пришли по собственному почину, услышав о необходимости регистрации.

Впервые я услышал о них, когда Лиссал приказала мне, не объясняя причины, отправиться в казарму, расположенную в лоджии Пиратов. Это был следующий жилой уровень, отделенный от дворца всего одной улицей. Я спустился по лестнице, назвал себя стражнику, после чего меня провели в тюремную камеру.

– Госпожа Лиссал распорядилась, чтобы я показал тебе пленников, – сказал тюремщик, – и ответил на все вопросы, если они у тебя возникнут.

Он провел меня к двум лишенным окон каморкам в конце коридора. Через двери – железные решетки – в них проникал свет от висевшего в проходе фонаря. В камерах все равно было темно, и мои глаза не сразу привыкли к сумраку. В каждом помещении находилось по хорошо одетой пожилой женщине, и обе они пылали гневом. Как только они увидели меня, на меня обрушился шквал возмущения: как смеют держать их взаперти, они не сделали ничего плохого, они просто в соответствии с приказом явились зарегистрироваться, вот и все, они – почтенные торговки тканями из Кизиса…

Я позволил потоку упреков прокатиться мимо. Кивнув тюремщику, я двинулся обратно: все, что нужно, я уже увидел. Каждая из женщин имела на правой руке багровый знак. Физические проявления осквернения дунмагией еще не стали заметны, так что женщины и не подозревали, чему подверглись, однако я уже чувствовал отвратительный запах и видел алые всполохи. Я дрожал, возвращаясь во дворец и разыскивая Лиссал.

Она была в конторе нотариуса, проверяя какието бумаги, и, увидев меня, знаком приказала тому удалиться. Бедняга, покорный оковам порабощения, наложенным на него, поклонился и выскользнул за дверь.

– Ну? – спросила Лиссал. – Как я понимаю, ты видел мою добычу?

– Добычу? – бросил я. – Они же люди, Лиссал.

– Они силвы, – самодовольно протянула она.

– Да.

– Они воспользуются иллюзиями для того, чтобы бежать. – Лиссал показала мне связку ключей. – Только никакие иллюзии не помогут им скрыться. Единственный ключ – у меня, и тюремщики предупреждены, что их пленницы – силвы, а потому не следует обращать внимание на то, что стражники видят… или чего не видят. Впрочем, безразлично, даже если этим женщинам и удастся сбежать: как только дунмагия укоренится в них, они вернутся ко мне, униженные и раболепные. Такова природа осквернения.

– Так же как ты в один прекрасный день будешь раболепствовать перед своим сыном? – резко напомнил я Лиссал. Я сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. – Но почему ты захотела, чтобы женщин увидел я?

– Хочу, чтобы ты ясно видел, пособником чего делают тебя твои молчание и бездействие. – Я почувствовал себя так, словно Лиссал сбила меня с ног. Она была права. Если я не делал ничего, чтобы ее остановить, тогда я был соучастником всего ею совершенного, и ее преступления становились моими. Каковы бы ни были мои мотивы, отмыть руки я не мог. Я обратил к ней полный муки взгляд, умоляя ее сам не знаю о чем… и она с улыбкой сказала: – Я наслаждаюсь твоим ужасом.

Я стоял на месте, беспомощный, бессильный, и ненавидел себя – и ее, ту тварь, которой она стала.

– Через неделю или две, – продолжала Лиссал, – когда они должным образом проникнутся дунмагией, я их выпущу. Тогда я смогу получить ту помощь, в которой нуждаюсь. Со временем у меня в распоряжении будет достаточно дунмагов, чтобы разослать по всему Брету. – Она позвонила в колокольчик, стоявший на столе, и приказала вошедшему слуге: – Приведи того силва и его семью.

Я почувствовал дурноту.

– Новые жертвы? Лиссал кивнула.

– И ни слова от тебя, Головастик, иначе я убью их по одному у тебя на глазах.

Я двинулся к двери, чтобы уйти. Я не мог вынести вида того, что собиралась сделать Лиссал.

– Нет, – мягко сказала она. – Ты останешься.

Я почувствовал, что бледнею, когда снова повернулся к ней.

– Флейм, не надо…

– Надо, Головастик. Ты останешься.

Потом она повернулась к людям, которых привел слуга.

В тот момент, когда они вошли, я сразу понял, что ктото совсем недавно пользовался – и очень много пользовался – силвмагией. Серебристоголубое сияние и сильный благовонный запах были не менее сильными, чем миазмы дунмагии, исходившие от Лиссал. На мгновение я испытал надежду: может быть, эти люди смогут противостоять ей. Правда, дунмагия была деструктивной, в отличие от силвмагии, но обычному злому колдуну было бы нелегко преодолеть сопротивление одаренного силва.

Первыми в комнату вошли две женщины; я предположил, что это мать и дочь. По сравнению со следовавшим за ними мужчиной мы все казались карликами. Он был очень высок и буквально сиял серебристой голубизной. Я решил, что ему, должно быть, лет сорок, хотя определить его возраст было трудно: он использовал иллюзию, чтобы выглядеть моложе и привлекательнее. Я обнаружил, что не могу точно определить, что истинно, а что нет – его черты расплывались в тумане силвмагии. Длинные каштановые волосы мужчины были завязаны в хвост лентой, двигался он с непринужденной грацией. Скользнув по мне взглядом, он повернулся к Лиссал, сорвал с головы шляпу и отвесил изящный низкий поклон. Лиссал поднялась изза стола и протянула ему руку, которую он и поцеловал. Этот мужчина был очень благовоспитан.

Я вспомнил багровые отпечатки на руках женщин в камере, но на этот раз прикосновение Лиссал, казалось, не несло в себе осквернения.

– Как тебя зовут? – спросила Лиссал.

– Сирсилв Керен Кирос, странствующий целитель с Эбета, – ответил он, назвав один из дальних островов архипелага. – Позволь представить тебе мою семью: это моя жена Тризис и дочь сирсилв Девенис.

Его дочери было, должно быть, около тринадцати лет. Лицо ее выражало недовольство, как если бы она не хотела быть там, где оказалась. Одежда ее выглядела вычурно, с обилием бантов и оборок, давно вышедших из моды; подозреваю, что это девочке было известно. Она явно ненавидела свой наряд и раздраженно теребила банты.

Жена Керена, Тризис, оказалась очень миниатюрной, что производило забавное впечатление, учитывая рост ее мужа. Ее лицо тоже скрывала иллюзия – вероятно, работы мужа или дочери, поскольку ее саму представили без почетной приставки «сир». Мне трудно было разглядеть ее лицо сквозь туман магии, но мне показалось, что я заметил морщины и седые волосы. Значит, она была старше, чем хотела выглядеть. Как ни странно, иллюзия не делала ее красивее – всего лишь моложе и невзрачнее. Возможно, сама Тризис об этом и не подозревала: такая иллюзия могла быть мелкой местью дочери за вышедшее из моды платье.

– Пожалуйста, прости нас за то, что мы неподобающим образом одеты для аудиенции у самой супруги властителя, – продолжал Керен. – Нам сказали, что следует зарегистрироваться, если мы собираемся продолжать свою работу: я – как целитель, моя жена – как повитуха. Я и представить себе не мог, что мы будем тебе представлены, сирвластительница. – Его хриплый голос звучал тише, чем я ожидал.

– Формальности, – небрежно ответила Лиссал, – могут подождать.

Я стал беспокойно переминаться: чтото в словах Керена вызвало во мне непонятный отклик. Это было странное ощущение, похожее на то, которое я испытывал в присутствии обладающих Взглядом.

«Да помогут мне все птичьи боги, – подумал я, – неужели ктото из них обладает Взглядом? Тогда это должна быть Тризис, потому что двое остальных – силвы».