Неужели она никогда не остановится?

Хорошо, признаю: морское путешествие – вещь чрезвычайно скучная. Я знаю всех на корабле. Я знаю их имена, их жизнеописания, их хвори… обо всем этом снова и снова бубнят их нудные голоса. Какая же я неблагодарная тварь – жалуюсь, когда получила именно то, о чем мечтала…

По милости Бога я могу ускользнуть на Райские острова, когда только пожелаю. Я могу слушать далекие голоса людей, большую часть своих жизней проживших давно и в другой стране, я могу шептаться с ними, посылать им свои наилучшие пожелания и сообщить, что еду к ним.

В настоящий момент мое воображение захвачено Девой Замка. Флейм Виндрайдер – сколько романтики в одном этом имени, в том, что говорят о ней другие, ведь со мной она разговаривает только их голосами. Может быть, это значит, что она мертва?

Я могла бы спросить Шора, конечно, но не буду. Наверное, Натан рассказал бы мне о ней, если бы я попросила…

120 Тленда Ларк но тоже не стану, я лучше буду читать дальше и все узнаю сама.

Милосердный боже, как же я за нее переживаю! Я дрожу при одной мысли о том, в каком ужасном положении она оказалась. Иногда даже я удивляюсь себе: было чистым безумием покинуть безопасный Келлс ради такой варварской и загадочной страны, как Райские острова… Бедняжка Флейм! Я буду молиться за нее сегодня, и пусть сестра Лескаль сочтет меня благочестивой.

Я на всякий случай взял на кухне нож и отправился в каюту Лиссал.

Стучать я не стал; я просто открыл дверь и вошел. Она чувствовала себя в полной безопасности: об этом говорило то, что она не заперла дверь изнутри.

Уже давно началась полуночная вахта, но Лиссал еще не ложилась. Она стояла у кормового окна и смотрела на белую пену, которую оставлял в темном море позади себя корабль. В каюте горела лампа, чувствовался легкий запах горящего масла. Лиссал стояла ко мне спиной, но, услышав, как открылась дверь, повернулась. Она явно уже некоторое время не пользовалась магией: багровый туман вокруг нее был еле заметным, так что я мог разглядеть ее лицо. Ночная рубашка, позаимствованная из добычи Мортреда, была очень изящна: на плечах ее поддерживали тонкие ленточки, складки шелка и кружев падали до полу. Стоя в мягком свете лампы, Лиссал была потрясающе красива.

Впервые в жизни я ощутил пробуждение человеческого мужского желания. Мне хотелось позволить себе обдумать это новое чувство, хотелось, чтобы мое тело привыкло к нему. Я сделал движение, пытаясь обхватить ее крыльями, коснуться ее груди. Только с большим усилием мне удалось изменить направление движения и сосредоточиться на более важной цели.

Должно быть, Лиссал удивилась, увидев меня: обычно Головастик никогда не входил без разрешения, – но на ее гладком лбу не появилось ни морщинки.

– Что тебе? – спросила она. Думаю, она еще не вполне поверила в то, что я позволил себе подобную дерзость.

Я закрыл за собой дверь и молча стоял – немножко слишком долго.

Лиссал слегка нахмурилась.

– Чтонибудь случилось?

Я знал, что должен заговорить, знал, что другого шанса у меня не будет. Я заставил свой язык приготовиться и выдавил:

– Флейм… – Для меня самого мой голос прозвучал неожиданно глубоко и звучно, как и полагается голосу мужчины.

В тот же момент все переменилось. Холодный взгляд, самообладание, жестокость безразличия растаяли, словно их и не было. Она была просто Флейм, моя Флейм. И она узнала меня.

– Руарт? – раздался недоверчивый шепот. – Ты Руарт?

Я кивнул.

То, что я потом увидел, перевернуло мне душу. Мгновенная вспышка чистой радости… попытка багровой скверны захватить власть… борьба с ней Флейм – и победа! Однако за отчаянием и любовью в ее глазах таилась жестокость ее будущего, готовая снова овладеть Лиссал.

Я хотел заговорить, но у меня еще не было нужных слов. Поэтому я засвистел. Это получалось у меня легче и естественнее, чем косноязычная речь. Я высвистывал слова на языке птицдастелцев, добавив к ним жесты языка знаков. Я не беспокоился о том, что выгляжу смешно. Ничего не имело значения, кроме одного: я говорил с Флейм.

«Ты можешь побороть скверну. Мортред не имеет больше над тобой власти, этот негодяй мертв. Ты теперь сама себе хозяйка. Ты можешь выиграть».

Она, казалось, поняла. Я сделал шаг к ней; мне так хотелось коснуться ее, ласкать ее волосы и кожу… прижаться клювом к ее щеке…

– Я думала, что ты погиб, – заикаясь, выдавила она. – Я видела, как дастелцы падали на причал. Я думала, что ты оказался одним из них. – По ее щекам текли слезы. Я сделал еще шаг к ней, желая обнять, как это делают люди, но она подняла руку, останавливая меня. – Нет. Этому не суждено быть.

Я видел, как она борется. Флейм тяжело дышала, пытаясь сдержать дунмагию, отразить ее наступление. Флейм прошептала, словно надеялась, что так ее слов не услышит ее оскверненная часть:

– Руарт, ты должен меня убить. Видит Бог, я пыталась сделать это сама, но он мне не позволяет…

«Он мертв, Флейм. Он ничего больше не может тебе сделать!»

Флейм покачала головой с такой мучительной печалью, что это заставило меня умолкнуть. Тогда я понял, что есть еще чтото, чтото более ужасное, чем то, что было мне известно, и что мне предстоит научиться жить с этим новым знанием. На мгновение мне показалось, что я задохнусь от ужаса еще до того, как она сказала:

– Не Мортред. Теперь уже не он. Его сын. Руарт, ты должен убить меня. Я уже не надеялась, что ктонибудь мне поможет. Сделать это самой он мне не позволяет… Я пыталась, я много раз пыталась. Но ты можешь! Во имя любви, которую ты ко мне питаешь, ты должен меня убить.

Я ничего не понимал. Я сделал еще шаг к Флейм, но она поспешно отступила.

– Не смей! Иначе я не смогу сдерживать его. Если только ты меня коснешься… Проклятие, Руарт, ты должен положить этому конец! Если ты когданибудь любил меня хоть немножко, ты должен положить этому конец немедленно! Неужели ты можешь смотреть, как я превращаюсь в злую колдунью? – Даже тогда сквозь ее страдание прорывалась ненависть, которую ко мне питала Лиссал.

«Они все трудятся, чтобы спасти тебя, Флейм. Блейз, Тор, Гилфитер… ты не должна терять надежды».

В ответ она прошептала так тихо, что я едва расслышал ее слова за шумом ветра и волн и скрипом досок обшивки:

– Я не сумею выжить так долго… он с каждым днем становится все сильнее.

Я не задумался тогда о ее словах. Я так боялся, что снова ее потеряю, что Флейм, которую я знал, снова окажется во власти дунмагии… к тому же мне нужно было сказать ей то, ради чего я пришел.

«Послушай, я буду сопровождать тебя, когда ты высадишься на берег. Ты можешь быть уверена… твоя оскверненная часть может быть уверена, что с моей стороны тебе ничего не грозит. Взамен ты отпустишь Кайеда и его команду».

Я запинался: не мог помогать себе движениями хвоста, руки мои двигались неуклюже, а ноты, которые я высвистывал, так отличались от птичьих трелей, что даже для моих собственных ушей казались чужестранным языком. Я не был уверен, что Флейм понимает меня.

«Скажи ему, что проклятие дунмагии убьет их всех, если они расскажут о тебе, когда принуждение потеряет силу. Благодаря этому они будут молчать: моряки – народ суеверный».

– Руарт, прошу тебя…

И тут, ослабев и не выдержав напора дунмагии, Флейм исчезла – как будто ктото задул горящую у нее внутри лампу. Теперь на меня смотрела Лиссал, злая колдунья. Она задумалась, надув губы. Я видел, как она взвешивает: возможен ли такой обман и стоит ли к нему прибегать, принесет ли ей такая сделка выгоду.

– Хорошо, мы заключим соглашение, – наконец сказала она. – Мне нет дела до того, что с ними случится, если они не помешают моим планам. Что касается тебя… будет так замечательно смотреть, как ты мучаешься. Руарт. Головастик. Кто бы мог подумать? – Она рассмеялась и подошла ко мне. Ее пальцы скользнули по моему лицу в пародии на ласку возлюбленной. – Да, оставайся со мной, охраняй меня. Ты хоть представляешь себе, каким смешным выглядишь? Тощие ножки! Кожа, как рыбье брюхо! Как ты мог подумать, будто такая женщина, как я, полюбит подобного мужчину? – Ее насмешка была едкой и унизительной. Она пробудила все мои прежние страхи. – Жду не дождусь дня, когда в моей постели снова окажется настоящий мужчина, – добавила она. – Каково будет тебе в следующий раз? Будешь ли ты страдать от ревности, зная, что на его месте мог бы быть ты – но никогда не будешь?