Ну и кроме того, мой срок пребывания во «Второй реальности» уже почти истек. До моего возвращения домой осталось всего три дня.

Ты меня позовешь —

ни единого слова в ответ.

Не обнять, не коснуться ладонью,

не глянуть во след.

И глаза ты закроешь

и станешь молить в тишине,

Чтобы я появился,

вернулся, хотя бы во сне.

И протянешь ты руки,

и воздух обнимешь ночной…

И тогда ты поймешь,

что навеки рассталась со мной.

И поднимется солнце,

и день пролетит без меня.

И наступит закат,

и опустится ночь над землей.

И тогда над твоей

одинокой постелью, звеня,

Пролетит позабытая песня,

что сложена мной.

И умчится она,

и опять зазвучит в тишине,

И холодное сердце твое

запылает огнем.

И слезами глаза изойдут,

позабудут о сне,

И у самого горла, дрожа,

остановится ком.

Будет горькая память,

как сторож, стоять у дверей,

И раскаянье камнем

повиснет на шее твоей.

Назрул Ислам.

Сегодня предпоследний день моего здесь пребывания, совсем скоро, на рассвете я исчезну, и таймер уже ведет счет не сутками, а часами. Мне кажется, что стоит остаться в тишине — и я услышу тиканье убегающих секунд.

Мы не спали всю ночь — занимались любовью, разговаривали, целовались. Поэтому утром, глядя на мои закрывающиеся глаза, повелитель со смехом приказал мне идти отсыпаться. А я даже возразить толком не могу — язык заплетается. Дожидавшийся у выхода Раджа накинул на меня плотное покрывало, и я даже не стала отводить его от лица — так было темнее — и кажется, засыпаю прямо на ходу.

Просыпаюсь я от чьих-то криков, мгновенно вскакиваю на ноги и выбегаю во двор. Невольницы в панике мечутся по саду, словно испуганные курицы. Мне удается поймать одну за край развевающегося платья, и приходится несколько раз встряхнуть ее, чтобы она пришла в себя и перестала истошно визжать.

— Что случилось⁈

— На дворец напали! — наконец удается мне добиться ответа.

Всего несколько секунд мне нужно для того, чтобы вернуться назад, схватить перевязь с мечами и одним махом перелезть через ограду, практически взбежав по стене. Со всех ног несусь к выходу, слыша за спиной изумленное аханье. Евнухи-воины, сторожившие ворота, ведущие из гарема, не успевают даже рта раскрыть, настолько быстро я пробегаю мимо.

Обеденная зала, кабинет, зал для приемов — пусто. Меня охватывает паника, где же повелитель? Дворец в этой части словно вымер, а ведь обычно здесь едва можно протолкнуться среди слуг и просителей, ожидающих аудиенции. Коридоры здесь длинные, помещения огромные, и я сто раз успеваю проклясть того, кто спроектировал дворец таким огромным. Даже звуки боя и крики нападавших не услышишь, если будешь в соседнем крыле.

В коридорах перед главными воротами тоже царит напряженная тишина и нет следов сражения, значит, враги прошли не тут, похоже, кто-то пропустил их через боковые двери для слуг. Наконец, пробежав, наверное, пару километров, я слышу отдаленный звон мечей и крики.

У дверей в малую тронную залу я вижу множество распростертых тел в униформе стражников и людей в незнакомой мне одежде. И кровь на полу, очень, очень много крови. Похоже тут произошла крупная стычка, причем совсем недавно, кровь еще продолжает растекаться, возможно среди раненых еще есть живые. Только вот мне до них и дела нет, мне нужно как можно скорее найти Фатиха.

С силой распахиваю деревянные створки, и все внутри холодеет от увиденной картины. Мой повелитель — белые-золотые царские одежды стали красного цвета — стоит на коленях, удерживаемый двумя наемниками за плечи. И видно, что только их руки не дают ему упасть, настолько он ослабел от ран. Перед ним с надменным торжествующим видом стоит какой-то щуплый подросток, и своим появлением я, видимо, прервала напыщенную его речь.

— Ааа… Это и есть та самая демоница? Да это же просто какая-то чужеземная девка, — он надменно смеется, запрокидывая голову, наверное, хочет казаться внушительнее, чем есть. — Говорят, она отменно хороша на ложе, раз уж мой любимый братец потерял от нее голову. Я подарю ее тому, кто первым объяснит этой чужеземке, что рабам запрещено брать в руки оружие.

Наемники, усмехаясь, приближаются ко мне, но я даже не смотрю на них, мой взгляд словно прикипел к неподвижной фигуре на полу — одной из многих.

Не знаю, как именно этим людям удалось пробраться сюда и пронести оружие, но сразу видно, что здесь только что было жестокое сражение. Похоже, мать младшего принца не просто так стала столь смелой, что решилась устроить покушение на повелителя. Она явно нашла где-то союзников, которые помогли ей все организовать. И у этих помощников явно были не только деньги и связи, но и немало прекрасно обученных воинов, раз даже личная стража властителя не сумела их остановить. Удивительно лишь, что они начали действовать сразу же после первой неудачной попытки. Хотя, возможно, дело в младшем принце, который поспешил отомстить за мать.

Десятки убитых — почти вся личная стража — лежали вперемешку с нападавшими захватчиками. Мне вдруг начинает казаться, что кровь из их ран просачивается прямо в воздух, и все вокруг словно накрывает алой мерцающей пеленой. На ее фоне двигаются темные силуэты, уже не люди, а лишь мишени. Убить, уничтожить, разорвать… И может быть тогда мне станет хоть немного легче.

Краем сознания я еще успеваю понять, что со мной происходит что-то странное, возможно, это то самое «боевое безумие», о котором я читала в учебнике, выданном учителем. Однако мне сейчас совершенно все равно, пусть это состояние и опасно не только для окружающих, но и для самого бойца. Сейчас уже ничего, кроме мести, не имеет значения.

Мои клинки поют, а скорее даже воют, требуя крови, и я с удовольствием утоляю их жажду. Я больше не вижу в противниках людей, они — лишь мишени, которые нужно поразить. Я не слышу их криков, не вижу их ярости и крови, хлещущей из ран. Остается только биение моего сердца, и движения, отработанные за много лет тренировок. И почему-то именно сейчас они даются легче всего. Каждый взмах меча находит свою цель и снимает кровавую жатву.

Когда мой Танец закончен, в зале не остается никого, способного держать оружие в руках. Я только что убила одиннадцать человек, причем один из них был царского рода, и при этом ровным счетом ничего не почувствовала. Может, дело в том, что они просто неигровые персонажи, а может, и в том, что после увиденного мне уже и настоящих людей было бы не жалко.

Мне просто повезло, что они устали от предыдущей битвы, к тому же многие были ранены, иначе мне даже «боевое безумие» не помогло бы. Порубили бы меня на куски не хуже, чем тех стражников, пытавшихся защитить повелителя.

И уже можно подойти, опуститься обессилено на пол рядом, прикоснуться. После боя все тело словно налилось свинцом и стало неподъемным, и приходится заставлять себя двигаться из последних сил.

— Прости меня… — я плачу, осторожно укладываю голову Фатиха себе на колени, невесомо касаюсь закрытых глаз, бровей, угольно-черных волос.

Мои слезы капают на его лицо, от самого виска перечерченное алой полосой, которая продолжается красной, пропитавшейся кровью, прядью бороды.

— Виалль…

Сердце пропускает удар, а потом начинает биться сильно и радостно, когда его ладонь неожиданно сжимает мою. Наши руки в крови — липкой, противной, еще теплой — и камень в моем любимом кольце на большом пальце становится розово-красным. Ладонь Фатиха разжимается и безвольно падает на пол.

— Нет!!! Нет! Я не хочу видеть твою смерть! Не смей! — мой плач переходит в рыдания, я ложусь рядом, обхватывая его руками, с такой силой, что чуть не ломаю себе кости, — я не позволю!