нервную систему (такую сложную, что просто действует на нервы),

пищеварительный тракт (теперь барон способен переварить и скорлупу улитки),

кровеносную систему,

лимфатическую систему,

эндокринные железы,

гениталии.

Все в порядке — от нервных окончаний в коже, которые передают в мозг сведения о том, насколько горяча или холодна вода в ванне, до каждого из тридцати трех позвонков, как подвижных, так и неподвижных.

Все части тела, все компоненты этих частей, все элементы этих компонентов исследуются тщательно и придирчиво, чтобы в них не затаилась какая-нибудь болезнь, какое-нибудь повреждение и не скрылась попытка саботажа. Оба исследователя, словно отважные путешественники, пробираются по лабиринтам вен и артерий, заглядывая в желудочки сердца и в предсердия, смешиваясь с толпой эритроцитов и лейкоцитов.

— Синьор барон, ретиколоцитов становится так много, что просто не нарадуешься!

— А что это такое — ретиколоциты?

— Самые молодые красные кровяные шарики.

— В таком случае, вперед, к молодости!

Барон и мажордом проникают в кортиев орган и попадают в уши, высаживаются на островах селезенки, около поджелудочной железы, забираются на Адамово яблоко, блуждают в мальпигиевых клубках, приютившихся в почках, с помощью кислорода и углекислого газа входят в легкие и выходят из них, по мосту Варолио поднимаются в мозг, дуют в евстахиеву трубу, играют на органах Гольджи, натягивают сухожилия, отражают рефлексы, упаковывают фагоциты, щекочут ворсинки кишечника и закручивают двойную спираль ДНК. Время от времени они теряют друг друга из виду.

— Синьор барон, где вы там прячетесь?

— Открываю выход из желудка в кишечник. А ты где?

— Тут рядом. Собираю желудочный сок. Сейчас встретимся в двенадцатиперстной кишке.

Ансельмо ведет бортовой журнал путешествия. Во многих случаях, однако, контроль не так уж необходим. Достаточно помощи зеркала. Любой человек, увидев сейчас барона Ламберто, дал бы ему самое большее лет сорок. И отметил бы, что он здоров во всех отношениях.

Несколько недель назад он был дряхлым старцем, державшимся только на лекарствах и на своих знаменитых палках с золотыми набалдашниками, а теперь это полный здоровья, стройный, высокий молодой блондин, прекрасный спортсмен. У него уже давно стало привычкой каждое утро плавать вокруг острова, чтобы держаться в форме. Он безо всякого труда исполняет на рояле самые сложные произведения. Много занимается гимнастикой. Сам колет дрова для камина. Охотно садится за весла и легко управляет парусом, не путая кливер с бизанью. Бесстрашно прыгает с трамплина, а если надо, то и с дерева. Между тем все двадцать четыре его банка аккуратно каждую неделю присылают ему отчеты о доходах. А в мансарде под самой крышей шестеро ничего не ведающих тружеников по-прежнему день и ночь без конца произносят его имя, не зная зачем (только Дельфина все еще задается этим вопросом):

— Ламберто, Ламберто, Ламберто…

— Старый египтянин был прав, — с удовлетворением говорит барон. — Как он сказал? «Имя должны произносить…». «Имя живет…» Что-то в этом духе, по-моему.

— Я записал его мысль дословно, — говорит Ансельмо, листая свою записную книжечку. — Вот она:

— Прекрасно, — соглашается барон. — «Человек, имя которого произносят…» Прекрасно и, судя по результатам, верно. Ах, как мудры эти древние обитатели пустыни!

— Если я правильно понял, — уточняет Ансельмо, — речь идет об одном из секретов фараонов.

Барон задумывается.

— Однако все они умерли. Как же так? Если они знали этот секрет…

— Очевидно, они не верили в него. Думали, должно быть, что это просто старинная поговорка, а не рецепт от всех болезней.

— Возможно, — соглашается барон. — Но какой странный был, однако, этот святой. Я принял его за нищего.

— Да, выглядел он именно так. И хижина, в которой он жил, походила на курятник. Куры чуть ли не на голове у него сидели.

— Наверное, чтобы клевать вшей, — смеется барон. Он опирается руками на рояль и ловко перепрыгивает через него, восклицая: — Оп-ля! Если когда-нибудь я появлюсь на свет заново, то стану выступать в конном цирке.

— Ну что вы, синьор барон! Вы ведь теперь не умрете!

— Да, я об этом не подумал.

Барон нажимает кнопку.

— Ламберто, Ламберто, Ламберто…

Каждое утро у него появляется новый зуб, старая искусственная челюсть давно уже выброшена в мусорный бак. Теперь он может запросто грызть орехи своими собственными крепкими, молодыми зубами.

— Ламберто, Ламберто, Ламберто…

«Человек, имя которого произносят, продолжает жить…»

Если подняться на крышу собора святого Петра в Риме, знаменитого своим куполом, и если знать, в какую сторону смотреть, то можно увидеть красивое здание, окруженное большой террасой. Там сидит под тентом молодой человек лет тридцати пяти и грустно о чем-то размышляет. Это Оттавио, племянник барона Ламберто. Он проиграл в кегли последние остатки состояния, доставшегося ему от бедной мамы. Сегодня хозяин гостиницы пришлет ему счет за газированную воду, которую он выпивает в невероятных количествах и которой щедро угощает друзей. Как он оплатит этот счет?

«Я погиб, — думает Оттавио. — Вся моя надежда — это дядя Ламберто. Может быть, он решит умереть и оставит мне в наследство свое состояние. Или хотя бы парочку банков… Сейчас ему, наверное, уже лет сто. Хорошо бы показаться ему. Напомнить, что я единственный сын его единственной сестры. Что делать? Ехать или не ехать? Пусть решит эта моя последняя монета в сто лир. Орел или решка? Орел. Еду!»

Пять часов езды на машине, пять минут пути на лодке, пять минут пешком по узким улочкам острова Сан-Джулио, и вот уже Оттавио звонит у подъезда виллы барона.

Ему открывает молодой человек атлетического сложения.

— Добрый день, вам кого? — спрашивает он, улыбаясь.

— Мне нужен барон Ламберто.

Молодой атлет с поклоном удаляется, но тут же возвращается с прежней улыбкой:

— Скажите, пожалуйста, кого вы хотите видеть?

— Да что это, вы смеетесь надо мной? Я же сказал — барона Ламберто. Где он?

— Но он же здесь, перед тобой! Оттавио, племянник мой, единственный сын моей единственной сестры, ты не узнаешь своего любимого дядюшку?

От удивления Оттавио теряет сознание и падает как подкошенный. Придя в себя, он встает и пытается извиниться:

— Слишком велика была моя радость, дядюшка, видеть тебя таким цветущим. Сердцу не прикажешь! Ах, но я действительно очень рад! Как это тебе удалось? Ты нашел какое-нибудь новое лекарство?

— Новое и в то же время древнее, — соглашается барон.

— Нашел секрет, — добавляет мажордом Ансельмо, появившийся в дверях. Он подмигивает хозяину, как бы вежливо напоминая ему об осторожности.

— Китайский секрет? — допытывается Оттавио.

— Холодно, холодно, — говорит Ансельмо.

— Индийский?

— Холодно, холодно.

— Персидский?

— Холодно, синьор Оттавио, холодно.

— Ну ладно, — говорит барон, — я вижу, ты рад. А теперь извини, я отлучусь на минутку. Ансельмо, предложи ему что-нибудь — апельсиновый сок, настой ромашки, что захочет.

— Газированной воды, пожалуйста.

Когда Ансельмо приносит газированную воду, возвращается и барон. Он в костюме для подводного плавания.

— Не хочешь ли прогуляться со мной по подводному царству?

— Спасибо, дядя. От маски у меня болят зубы.

— Тогда располагайся. Ансельмо покажет тебе твою комнату. Увидимся за ужином.