А время идет. Обстановка складывается всё более непонятная. Вот уже и солнце скрывается на западе, за горами. По озеру пробегает свежий вечерний бриз, и те, у кого есть свитер, спешат надеть его. В барах все меньше заказывают пиво и мороженое и все больше — горячительные напитки. День был полон непредвиденных событий и непонятных предметов, но переговоры не продвинулись ни на шаг.

Затем наступает ночь, и тут уж ничего не поделаешь. Ночь к тому же безлунная. В темноте Сан-Джулио, берега которого слабо освещены осаждающими (свет фар уменьшен, чтобы не беспокоить сон барона), кажется островом призраков, посмотришь на него, и даже мурашки пробегают по коже.

Поздно ночью одному из журналистов, дежуривших на площади, показалось, что он видит над виллой барона какую-то большую черную тень. Но журналист этот так молод, что никто не придает его словам никакого значения. Более солидные его коллеги даже носа не высовывают из кафе, где так тепло и можно поиграть в карты.

— Черная тень, говорите? Ну так, наверное, сам дьявол.

— А рога у него есть, не видели?

— Запаха серы не было?

Спустя некоторое время этот журналист и сам не видит больше эту странную черную тень.

— Мне кажется, она была там, прямо над крышей. Наверное, это был оптический обман.

На самом же деле это был большой воздушный шар, поднявшийся в воздух. Никто не видел ни его, ни «двадцати четырех Ламберто», спрятавшихся под ним в двадцати четырех корзинах для белья. Холодный ветер, который обычно дует над озером с юга на север, относит шар в горы. Тихо, беззвучно, необыкновенно спокойно путешествует он в ночи. Еще несколько часов полета, он пересечет границу, даже не заметив ее, и окажется в швейцарском воздушном пространстве, даже не уплатив таможенного налога. Да, именно так все, наверное, и произошло бы… Но случается ведь, в какой-то момент события приобретают совершенно неожиданный оборот.

На вершине одной из гор расположился детский спортивный лагерь. И ребята задумали ровно в полночь запустить ракету, чтобы приветствовать своих товарищей, которые раскинули лагерь на вершине другой горы.

Одна из ракет ярко освещает величественный аэростат с его двадцатью четырьмя корзинами. Вторая ракета случайно задевает шар, и он загорается. К счастью, в этот момент пассажиры его находятся всего в нескольких десятках метров от вершины горы. Пожар постепенно раздувается… Короче, еще до того, как шар взорвался, двадцать четыре Ламберто успевают приземлиться и сдаться юным спортсменам, которых они принимают за полицейских. А сдавшись, они уже не могут, разумеется, закричать: «Чур, не игра!»

В течение некоторого времени эта новость передается с одной любительской радиостанции на другую, все не попадая, однако, на «официальную» волну. Один радиолюбитель из Домодоссолы не совсем точно понял, как обстоит дело, но тут же передал, что на вершину горы Моро опустилась летающая тарелка. А другой радиолюбитель из Локарно, на севере Лаго Маджоре, тоже не очень хорошо расслышал передачу и передал своим партнерам, что двадцать четыре спортсмена уплетают сосиски в долине Виджеццо. Все радиолюбители Пьемонта, Ломбардии и Кастель Тичино прильнули к аппаратам и своими бесконечными «перехожу на прием», «заканчиваю прием» устраивают в эфире такую невероятную свистопляску, что ничего нельзя понять.

Уже почти рассветает, когда и в Орте получают наконец точное и ясное известие о том, что банда из двадцати четырех Ламберто без единого выстрела захвачена в горах на высоте две тысячи метров над уровнем моря группой мальчишек в коротких штанишках. Немедленно отдаются распоряжения и контрраспоряжения. Моторная лодка с полицейскими и вооруженными людьми в штатском осторожно приближается к острову, как раз вовремя, чтобы увидеть, как с шумом распахивается окно и появляется всклокоченная голова мажордома Ансельмо, который что-то кричит.

— Что вы говорите? Громче, громче!

Ансельмо машет зонтиком, будто это может усилить его тихий, ослабевший от испуга и волнения голос.

— Барон умер! — кричит он. — Но что вы делаете? Не приближайтесь! Они будут стрелять! Они способны на все!

— Успокойтесь, — отвечают полицейские. — Успокойтесь! Опасность миновала. Бандиты пойманы.

Ансельмо уже не слушает. Он бежит в мансарду к шести соням, но они продолжают крепко спать. Все, что Ансельмо может сделать, это написать печатными буквами записку и положить ее на видное место, чтобы они увидели ее, когда проснутся:

Затем он открывает комнату, в которой заперт Оттавио. Тот, в свою очередь, спит как ни в чем не бывало.

— Который час? — спрашивает он, проснувшись оттого, что Ансельмо распахивает окно.

— Половина шестого.

— Уже вечер?

— Утро, утро! Вставайте скорее!

— Зачем? Что может быть срочного в такое время?

— Вы забыли, что умер барон, ваш дядя?

— Конечно, — говорит Оттавио, — надо позаботиться о похоронах.

Пройдет много лет и, наверное, даже много веков, прежде чем голубые воды озера Орта вновь увидят такие похороны, какие были устроены барону Ламберто, — лучше, чем цветной фильм. Даже день выдался какой-то совершенно необыкновенный, неповторимый. Солнце, скрытое в легком тумане, освещало окрестности каким-то особым, серебристым светом, а горы словно подняли свой зелено-голубой театральный занавес, отчего вдали за их вершинами возникла величественная Монте Роза, подобно великану, смотрящему со своей высоты на маленьких людей.

Близкие и далекие, на берегу и на холмах, повыше и пониже в горах — сколько колоколен вокруг озера? Больше тридцати наверняка. И все они с самого раннего утра обмениваются торжественным перезвоном. И с каждой колокольни любуется зрелищем какой-нибудь пономарь или служка.

Пятьдесят тысяч человек собралось на восточном берегу озера и по меньшей мере столько же на западном. Мыс, на котором расположен городок Орта, так заполнен людьми, что, не будь в его основании прочного утеса, он, наверное, опустился бы в воду. Барона Ламберто все знали еще до захвата острова бандитами. Он был хорошо известен при жизни. Нетрудно представить, каким знаменитым стал он теперь — после смерти.

Прах его должны перевезти на лодке с острова в Орту и отсюда в Домодоссолу, где находится семейный склеп Ламберто.

Между островом и Ортой всего каких-нибудь пятьсот метров — слишком мало, чтобы похоронный кортеж мог растянуться во всю длину, поэтому было решено, что он будет двигаться не по прямой, а поворачивая то вправо, то влево, на манер тех китайских мостиков, которые, ведя вас из пункта А в пункт Б, все время делают зигзаги, чтобы дать вам возможность полюбоваться панорамой с самых разных точек.

Открывает кортеж большая лодка, в которой сидят священник и служки. Среди них особенно выделяются внуки лодочника Дуилио, которые всюду суют свой нос. Они такие непоседы, что, кажется, сейчас побегут по воде и не утонут. Они ссорятся с другими детьми из-за ведерка со святой водой и получают от священника пару хороших подзатыльников.

Затем следуют двадцать четыре совершенно одинаковые лодки. В каждой сидит генеральный директор банка со своим секретарем. Всего, следовательно, сорок восемь чиновников в черных костюмах с мрачнейшими лицами. Дело в том, что, когда они прибыли на остров, гроб Ламберто был уже закрыт.

— Но как же так, — удивились они, — а мы?

— Что вы? — спросил Оттавио с каменным лицом.

— Но… Мы… Мы хотели бы отдать должное… И кроме того, официально удостоверить, что это барон…

— Официально удостоверили это члены семьи, то есть я, его единственный племянник, и мажордом Ансельмо.