— А ногу — в кипящее масло?

— Не колеблясь!

— В таком случае, это ухо не барона. Это ухо какого-то самозванца.

— А это меня уже не касается, — говорит врач. — Я сделал, что от меня требовалось.

— Какая-то загадка! — говорят друг другу двадцать четыре генеральных директора. — У нас есть все основания полагать, что самозванец занял место барона Ламберто. Его выдает фотография, его выдает ухо! Но какого черта этот самозванец соглашается подвергать себя такой мучительной операции? Зачем притворяться бароном, когда уже нет никакого смысла это делать и все потеряно?

Понаставив множество вопросительных знаков и повторяя поговорку о том, что ночь приносит мудрый совет, все отправляются спать на виллу в Миазино.

На следующее утро выясняется: кому-то снились белые кони, кому-то — Тихий океан, кто-то вообще ничего не видел во сне, а кто-то не помнит, что ему снилось. Так что старая пословица опять не сдержала своего обещания — никому не подсказала совет, который пришелся бы кстати.

— Получим второй кусок, — предлагает самый осторожный из генеральных директоров, — тогда и решим.

Второй кусок — это указательный палец правой руки. Главарь «Двадцати четырех "Л"», не получив положительного ответа на свое послание, присоединенное к уху, извиняется перед бароном:

— Ваши служащие не слишком-то беспокоятся по поводу целостности вашего тела. Кто из нас более жесток — я, когда отрезаю вам ухо, или ваши двадцать четыре директора, когда не считаются с этим фактом?

— По-моему, — говорит барон, — вы сыграли 1:1.

— За дело, доктор! — командует главарь.

Бандитский врач с улыбкой подходит к барону и берется за свои инструменты.

— Другое ухо? — спрашивает он.

Главарь объясняет новый план действий, и врач выполняет задание. А барон еще успевает подсказать:

— Смотрите, не ошибитесь пальцем! Указательный вот этот — между большим и средним.

Ансельмо опять отворачивается, чтобы не страдать, и видит в зеркало, как барон подмигивает ему.

— Как поживает Дельфина, Ансельмо?

— Она в хорошей форме, синьор барон, — лепечет мажордом.

— А остальные члены семьи?

— Все время трудятся, синьор барон. Сами знаете, когда надо заработать на жизнь…

Ансельмо поворачивается — операция окончена. Главарь банды облизывает края конверта, в который вложен отрезанный палец, а бандитский врач, перевязав барону руку, собирается сменить ему повязку на голове.

— Пусть меня хватит удар! — вдруг восклицает он. — Смотрите!

Барон изображает испуг:

— Что — плохо?

— Вот это да! Расскажи мне кто-нибудь такое в поезде, ни за что бы не поверил!

— Да в чем дело? — спрашивает барон. — Что случилось?

— А то, что у вас выросло новое ухо! — объясняет бандитский врач. — Если б я его не отрезал сам, своими собственными руками…

— Если б я сам не вложил его в конверт… — добавляет в растерянности главарь.

— А я, — говорит барон, — просто не понимаю, чему вы так удивляетесь! У ящерицы тоже отрастает хвост. Подрежьте сучья дерева, и его ветви начнут расти еще лучше. Осенью листья опадают, а весной распускаются вновь. Солнце вечером заходит на западе, а утром появляется на востоке. Все это старо, как мир.

— Возможно, возможно… — соглашается бандитский врач. — Но я впервые вижу, чтобы заново отросло ухо! Может быть, вы проводили недавно какое-нибудь специальное лечение?

— Да, я занимался восстановлением волос. Совсем, знаете ли, облысел, и один мой хороший приятель раздобыл мне какой-то восточный рецепт.

— А, эти китайцы всегда что-нибудь придумают, — говорит главарь. — Но не будем терять время на болтовню!

И он пишет записку, которая должна сопровождать палец:

При виде отрезанного пальца падают в обморок двадцать из двадцати четырех директоров. Остальные прячутся под стол. Секретари делают записи о происходящем, даже не моргнув глазом.

Врач, вызванный для экспертизы, заявляет:

— Палец указательный правой руки, превосходно сохранившийся. Разрез точный, ровно посередине фаланги. Палец принадлежит человеку с отменным здоровьем, в возрасте от тридцати пяти до сорока пяти лет.

— Опять самозванец!

— Уплотнения на пальце, — продолжает врач, внимательно изучая его с помощью пятидесятикратной лупы, — представляет собой мозоль, типичную для боксера.

— Что?

— Это значит, что хозяин пальца занимается боксом. Во всяком случае, тренируется с грушей. Посмотрите сами.

— Синьор барон никогда не занимался боксом. Больше того, вот уже десять лет, как он является президентом общества, выступающего против силовых видов спорта. Он финансировал кампанию в печати против охоты и вольной борьбы. В Индии ему была вручена Медаль кротости.

— Что еще можно сказать о пальце?

— Тут есть и другие заметные уплотнения, которые вызваны длительной работой на веслах и трением о канат…

— Канат?

— Парус, господа. Парусный спорт.

— Моряк, значит?

Строятся и разные другие догадки о самозванце. Когда врач, получив свой гонорар, уходит, остается основной вопрос — с какой стати этот самозванец дает резать себя по частям вместо барона?

— Святой, может быть… Ведь остров носит имя святого, который приехал сюда, чтобы построить на нем свою сотую церковь.

— Барон Ламберто несомненно человек высоких достоинств, покровитель вдов и сирот, инициатор кредита. Он безусловно набожен, боготворит финансы и так далее, и так далее. Но до того, чтобы само небо заступилось за него, ему все-таки еще далеко.

— Надо бы поговорить со священником.

— Когда дело касается барона, то уж лучше с архиепископом.

— Господа, — заявляет чей-то энергичный голос, — не будем смешивать земное и небесное. Для нас самозванец есть самозванец. Мы можем сделать сейчас только одно — отвергнуть его самозванство.

— Прекрасно! Вернем палец отправителю и напишем, что не признаем его собственностью барона Ламберто.

Предложение принято.

— Мы требуем, — добавляет еще кто-то из самых смелых, — чтобы нам показали всего барона целиком!

— Очень правильное предложение!

— Сразу снимает все проблемы!

— Будем надеяться, что после этого требования барону не отрежут еще что-нибудь.

— Но ведь речь идет о самозванце.

— Ах, да, я забыл.

И вот Дуилио уже вновь летит вверх по лестнице особняка мэрии и затем спускается обратно, преследуемый журналистами, фотографами и телерепортерами обоего пола.

— Что происходит?

— К чему привели переговоры?

Дуилио показывает запечатанный конверт, в котором лежит палец барона, записка главаря банды и ответное послание двадцати четырех генеральных директоров.

Снимок получается отличный, но конверт так и остается для всех загадкой. Он слишком маленький, чтобы в нем могли уместиться двадцать четыре миллиарда. Он слишком пухлый, чтобы в нем лежал только листок бумаги.

Со всех близлежащих холмов в морские подзорные трубы и астрономические телескопы тоже видны конверт, Дуилио с поднятой рукой и особняк мэрии. Вновь прибывшие (все время ведь кто-нибудь подъезжает) наивно спрашивают:

— Кто это?

— Да это же знаменитый лодочник Дуилио, по прозвищу Харон.

— Интересно. А что это он делает с конвертом в руках? Охотится за сокровищем?

Оттавио, не так ли? Что делает милейший Оттавио? Как поживает? С тех пор как на острове появились бандиты, он все время как на иголках. Там, наверху, по-прежнему продлевают жизнь дяди. Значит, прощай наследство!

В кармане у него снотворное, с помощью которого он сам собирается одолеть крепость, захватив сначала мансарду. Но он не может сделать ни шагу. За ним повсюду, буквально по пятам, ходит бандит.

— Куда вы?

— Подышать воздухом.