— Господин, — шепнул ему слуга, — вам бы не следовало петь, ведь умерла наша добрая хозяйка.

— Что? Кто умер?

Словом, Геракл все узнал и очень удивился, что Адмет не сказал ему, как обстоят дела. Бедная Альчести! И бедный Адмет! Он чуть не расплакался, когда подумал…

— А зачем, собственно, плакать! — воскликнул он, выскочив из ванны. — Тут надо действовать, а не плакать! Эй, кто там… Слуга! Где моя палица? Кажется, я оставил ее в прихожей, рядом с зонтиком.

Геракл схватил свою палицу, побежал на кладбище и спрятался у могилы, где должны были похоронить Альчести. И когда увидел Смерть, бесстрашно набросился на нее и давай дубасить своей палицей. Смерть защищалась ударами косы, но так как она была умна, то быстро поняла, что Геракл сильнее ее, и пошла на попятную.

Геракл радостно рассмеялся и, напевая песенку, вернулся в королевство. Люди неодобрительно смотрели на него: кто же поет, когда в стране траур! Но он знал, что делает.

— Адмет! Адмет! Все в порядке!

— Что в порядке?

— Я прогнал эту старуху с косой! Альчести будет жить!

Адмет побледнел так, что белее уже и нельзя быть. И страх вновь обрушился на него. Он услышал чьи-то шаги. Обернулся… Это была Альчести! Живая! Она шла к нему с таким видом, будто хотела попросить прощения…

— Так вы недовольны? — растерялся Геракл. — В чем дело? Давайте же веселиться.

Но где там! Казалось, похороны только начались. Адмет упал в кресло и задрожал так, что на него было жалко смотреть. Альчести стояла, виновато опустив глаза.

— Ну так я же… — сказал Геракл, вытирая со лба пот. — Я же хотел порадовать вас, а выходит вроде наоборот… Да, в наши дни не всегда угадаешь, как вести себя с друзьями! Ну ладно, я, пожалуй, пошел… Пишите, если что…

И он ушел недовольный, помахивая своей палицей. Адмет прислушался. Ему показалось, он слышит какой то очень далекий шум… Где-то далеко, на своем балконе три старушки прядут… Прядут… Интересно, для кого…

Лежит среди гор озеро Орта. Посреди озера — остров Сан-Джулио. А на острове стоит вилла барона Ламберто, человека очень старого — ему девяносто три года, очень богатого — ему принадлежат 24 банка в Италии, Швейцарии, Гонконге, Сингапуре и т. д. — и очень больного. Болезней у него тоже ровно две дюжины. И только его мажордом Ансельмо помнит их все. Они перечислены у него в записной книжечке в алфавитном порядке — астма, атеросклероз, артрит, артроз, бронхит хронический и так далее, до конца алфавита — до хромоты. Рядом с названием болезни Ансельмо указал лекарства и время их приема днем и ночью, отметил, что можно есть и что нельзя, и также записал советы врачей:

Когда у барона Ламберто начинает где-нибудь что нибудь болеть, сам он не решается определить, с какой болезнью это связано, и зовет мажордома:

— Ансельмо, у меня болит вот здесь и вот тут. Что это значит?

— Номер семь, синьор барон, двенадцатиперстная кишка.

Или же:

— Ансельмо, у меня опять кружится голова. В чем дело?

— Номер девять, синьор барон. Печень. Но может быть также и номер пятнадцать, щитовидная железа.

Сам барон к тому же путает номера.

— Ансельмо, сегодня у меня очень плохо с двадцать третьим.

— Тонзиллит?

— Нет, панкреатит.

— С вашего разрешения, синьор барон, панкреатит у нас значится под номером одиннадцать.

— Что ты говоришь! Разве номер одиннадцать — это не цистит?

— Цистит — это номер двадцать четыре, синьор барон. Посмотрите сами.

— Ладно, Ансельмо, ладно. Какая сегодня погода?

— Туман, синьор барон. Похолодало. В Альпах выпал снег.

— Пора собираться в Египет, не так ли?

У барона Ламберто есть вилла и в Египте, в двух шагах от пирамид. Есть вилла и в Калифорнии, и на Солнечном берегу в Каталонии, и на Изумрудном берегу в Сардинии. У него есть также хорошо отапливаемые особняки в Риме, Цюрихе и Копенгагене. Однако зимой он чаще всего уезжает в Египет — погреть на солнце свои старые кости, особенно конечности, в частности мизинец на правой ноге, который так важен, потому что является фабрикой красных и белых кровяных шариков.

Так что и в этот раз они едут в Египет. Однако остаются там недолго. Дело в том, что во время путешествия по Нилу они встречают одного арабского святого и некоторое время беседуют с ним. После этого барон Ламберто и мажордом Ансельмо первым же самолетом возвращаются в Италию и уединяются на вилле, что на острове Сан-Джулио, чтобы провести кое-какие эксперименты. Проходит некоторое время, и на острове появляются новые обитатели. В мансарде под самой крышей виллы сидят теперь шесть человек, которые день и ночь без устали повторяют имя барона:

— Ламберто, Ламберто, Ламберто…

— Ламберто, Ламберто, Ламберто…

Начинает синьорина Дельфина, продолжает синьор Армандо, подхватывает синьор Джакомини, за ним следует синьора Дзанци, далее один за другим синьор Бергамини и синьора Мерло и, наконец, снова наступай очередь синьорины Дельфины. Каждый работает ровно час, ночью — два часа.

— Ламберто, Ламберто, Ламберто…

— Ламберто, Ламберто, Ламберто…

Синьорине Дельфине все это кажется очень смешным. Ложась спать, она думает: «Что за дурацкая работа? Какой смысл в ней? Эти богачи просто сумасшедшие люди!»

Другие пятеро не смеются и не задают себе никаких вопросов. Им хорошо платят. Каждый получает, как президент республики, плюс питание, жилье и сколько угодно карамели на выбор. Карамель для того, чтобы не пересыхало в горле. О чем, спрашивается, им еще думать?

— Ламберто, Ламберто, Ламберто…

И в воскресенье работают. И даже в рождество. И в новогоднюю ночь.

Они не знают, что во всех комнатах мансарды установлено множество крохотных невидимых микрофонов, которые связаны с маленькими динамиками, спрятанными в разных местах по всей вилле. Один лежит даже под подушкой в постели синьора барона, другой спрятан в рояле в музыкальной гостиной. Два других — в ванной комнате барона: в кране с горячей водой и в кране с холодной водой. В любую минуту, где бы он ни находился — в винном погребе или библиотеке, в столовой или туалете, — барон Ламберто может нажать кнопку и услышать:

— Ламберто, Ламберто, Ламберто…

И мажордом Ансельмо тоже, по крайней мере, каждые полчаса проверяет, хорошо ли идет работа там, наверху под крышей, нет ли пауз и достаточно ли четко произносится имя барона: надо, чтобы каждый слог звучал громко и ясно, чтобы все шестеро честно зарабатывали свой хлеб и свою карамель.

Синьор барон вообще-то не очень доволен.

— Согласись, Ансельмо, — жалуется он, — заглавная буква ведь не слышна!

— К сожалению, синьор барон, нет никакого способа произносить прописную букву иначе, чем строчную. Есть такой недостаток у разговорного языка, ничего не поделаешь!

— Знаю, но это очень досадно. Заглавное «Л» моего имени звучит совершенно так же, как «л» в словах лошадь, людоед, ляжка. Это просто унизительно. Я не понимаю, как мог великий Наполеон мириться с тем, что «Н» в его императорском имени звучит так же, как в словах навоз, немощь, неряха!