И барон Ламберто убегает, подпрыгивая, как мальчишка. Его белокурые локоны празднично развеваются на ветру.
— Он в прекрасной форме, — говорит Оттавио. — Никто не поверит, что ему девяносто три года.
— Завтра в семнадцать двадцать пять ему исполнится девяносто четыре, — уточняет Ансельмо.
«Ситуация трагическая, — думает Оттавио, растянувшись на постели в своей комнате и пересчитывая балки на потолке, — я надеялся увидеть умирающего старика, а передо мной олимпийский чемпион со стальными мускулами, крепкими зубами и своими собственными волосами. Наследство отодвигается. Кто же заплатит очередной взнос за мою внесерийную машину? И на какие деньги я буду играть в кегли? Надо что-то предпринимать».
Первое, что он предпринимает после ужина, — крадет на кухне резак, с помощью которого Ансельмо готовит фазана под коньяком, и прячет его у себя под подушкой. Затем он ложится спать, но ставит будильник на двенадцать часов ночи. Будильник — музыкальный. Он не звонит, а исполняет «Гимн Гарибальди»: «Разверзнутся могилы и восстанут мертвые из них…» Дослушав гимн, Оттавио тихо встает и босиком осторожно подходит к спальне дяди Ламберто. Он слышит, как тот громко храпит.
Час пробил. Оттавио прокрадывается в комнату, подходит к постели, освещенной ярким лунным светом, льющимся в окно, и серебряным резаком перерезает дядюшке горло. Затем возвращается к себе, ложится в постель и не заводит будильник.
Утром, едва открыв глаза, он слышит, как кто-то громко поет:
«О, как я счастлив этим утром, как я счастлив! Пора пришла поставить парус!»
О небо! Это дядя Ламберто, еще более молодой, чем вчера, в костюме моряка! На шее не видно даже царапины.
— Вставай, Оттавио! Пойдем со мной на яхте!
Оттавио отказывается под предлогом, что на воде у него начинается морская болезнь, а сам лихорадочно соображает: «Эти современные резаки не способны разрубить даже бульонный кубик! Попробую чем-нибудь другим, понадежнее».
В эту ночь он намерен убить дядю автоматическим ружьем, взятым в оружейном зале. Он заводит будильник, спит часа два, чтобы к решающему моменту быть спокойным и отдохнувшим, затем, даже не дослушав «Гимн Гарибальди» до конца, опять осторожно пробирается в комнату дяди Ламберто, который храпит, ничего не подозревая, приставляет дуло ружья к тому месту груди, где находится сердце, нажимает на курок и делает семь выстрелов. Вернувшись к себе, он потирает руки: «Ну, на этот раз все в порядке!»
И кто же будит его утром? Опять дядя Ламберто! Бодрый и веселый, он снова поет:
«О, как я счастлив этим утром, как я счастлив! И потому я поплыву сейчас легко!»
Он в купальном костюме. На груди у него нет следа даже от комариного укуса.
— А ну-ка, Оттавио, давай вольным стилем? Два круга по озеру? Даю тебе полкруга форы.
Оттавио отказывается под предлогом, что от озерной воды у него начинается крапивная лихорадка. И остается дома — размышлять. Размышляя, он бродит по комнатам. Шарит в шкафах, роется в комодах, заглядывает под ковры, разыскивая тайное лекарство дяди Ламберто. Наконец заходит в музыкальную гостиную и тут слышит чудесный, нежный голос, который доносится из-под крышки рояля:
— Ламберто, Ламберто, Ламберто…
Он не верит в призраки и в говорящие рояли, поэтому внимательно обследует инструмент и в конце концов находит скрытый динамик, из которого звучит этот нежный голос, без устали повторяющий:
— Ламберто, Ламберто, Ламберто…
Оказывается, барон, нажав кнопку, чтобы убедиться, что под крышей работают усердно и в полном соответствии с контрактом, забыл выключить динамик, который и продолжает звучать:
— Ламберто, Ламберто, Ламберто…
«Очень интересно, — думает молодой исследователь, — хотя и несколько монотонно. Посмотрим, куда же тянется эта ниточка».
Он продолжает поиски, и ниточка приводит его в конце концов в комнату под самой крышей, где сидит хорошенькая рыжеволосая синьорина с зелеными глазами. Она разглядывает картинки в журнале и чистым, звонким голосом непрестанно повторяет:
— Ламберто, Ламберто, Ламберто…
— Синьорина, а ведь меня зовут Оттавио, — обращается к ней племянник барона.
— Очень остроумно, — отвечает ему молодой Армандо, появляясь в дверях. — Уйдите и не мешайте работать. Моя смена, Дельфина.
Дельфина встает, слегка потягивается, Армандо садится на ее место и продолжает:
— Ламберто, Ламберто, Ламберто…
Оттавио заинтригован и хотел бы узнать еще кое-что.
— Синьорина, — он следует за девушкой в другую комнату, — почему вас зовут Дельфина?
— Мой отец был великим королем. Королем Франции. Это был очень благородный человек. Он носил парик, сделанный из золотых нитей. Во Франции первенца короля всегда называют Дельфином.
— Почему?
— Потому что король Франции — он же король дельфинов. И когда акушерки увидели, что родилась девочка, а не мальчик, они испугались: «А вдруг король очень рассердится!» Но мой отец все равно очень обрадовался и решил назвать меня Дельфиной. И хорошо сделал. Потому что я, чтобы оправдать это имя, научилась хорошо плавать и нырять.
— Не верю ни одному слову из того, что вы говорите, хотя это и очень красиво.
— И правильно делаете, что не верите. Конечно же, я не дочь короля. Мой отец простой рыбак. Однажды ночью он вышел в Индийский океан ловить рыбу. Когда он ушел уже очень далеко от берега, то заметил, что его настойчиво преследует дельфин. У отца был большой кусок хлеба — запас на несколько дней. Он разломил его пополам и угостил дельфина. Но, оказывается, дельфин этот был вовсе не дельфин, а английский король, превратившийся в дельфина по злой воле какой-то колдуньи. Он был обречен плавать по морям и океанам до тех пор, пока какой-нибудь рыбак не разделит с ним свой последний кусок хлеба. Дельфин съел хлеб, превратился в английского короля, забрался в лодку к моему отцу, вернулся с ним на берег, пошел на станцию, сел в поезд и поехал убивать злую колдунью.
— А как он поблагодарил вашего отца?
— Он подарил ему приятные воспоминания. Когда я родилась, отец в честь этого английского короля и назвал меня Дельфиной.
— Тоже красивая сказка. А теперь, однако, я хотел бы, чтобы вы сказали мне правду. Почему вы сидите тут и без конца повторяете имя моего дяди Ламберто?
— Мы не знаем, зачем это надо.
— А может быть, вы оба просто сошли с ума?
— В таком случае мы все шестеро сошли с ума. Это наша работа. Нам за это платят. Плюс питание, жилье и сколько угодно карамели на выбор.
— Странная работа!
— Бывает еще более странная. Я знала, например, одного человека, который всю жизнь только и делал, что считал чужие деньги.
— Наверное, это был кассир в банке. И давно вы так работаете?
— Вот уже восемь или девять месяцев.
— Понимаю.
— В таком случае вы просто молодец, потому что я, напротив, ничего не понимаю. Я согласилась на эту работу из-за того, что здесь хорошо платят, лучше, чем в других местах. Но, по правде говоря, мне это очень надоело, Мне кажется даже, что я заболеваю. И у моих сменщиков тоже появились разные недомогания, колики то там, то тут, тошнота по утрам, головокружение…
— Наверное, потому, что вы все время сидите в помещении.
— Может быть. До свидания.
— Как до свидания! Куда вы?
— Спать. Я сегодня встала очень рано — так начиналась моя смена.
Оттавио пытается задержать девушку, побольше расспросить ее, но она уходит. На обратном пути Оттавио видит, что молодой Армандо рисует в тетради квадратики. Нет, не рисует, раскрашивает. И не раскрашивает, а замазывает черным один квадратик за другим. И в то же время хорошо поставленным голосом беспрестанно повторяет:
