И это притом, что до революции православная церковь была прямо вписана в жизнь общины, выполняя функции ЗАГСа, Дома культуры, школы, психиатрической клиники и даже отчасти органа правопорядка в одном лице.
В результате, хотя православие как официальная религия было неотъемлемым элементом государства, но, тем не менее, оно не смогло реализовать свои претензии на роль главного морального авторитета русского народа. Не случайно самый популярный русский писатель, глубоко верующий Лев Толстой выступил против церкви как института, за что был подвергнут ею анафеме.
Сегодня совершенно невозможно представить, как РПЦ, возродив стиль деятельности дореволюционной православной церкви, сможет обеспечить духовное и моральное возрождение россиян, которые:
• имеют (за исключением священнослужителей и очень маленькой прослойки активных верующих — преимущественно бедных и нередко одиноких пенсионерок) современное светское образование и культуру;
• живут, работают и отдыхают в мире современных технологий, в освоении которых (а от этого сегодня прямо зависит уровень жизни — а нередко и само существование — их и их семей) церковь ничем не может им помочь;
• и, наконец, в большинстве своем практически не ходят в церковь или ходят очень редко.
Оказалось, что сегодня быть верующим для большинства россиян почти то же самое, что в годы застоя быть членом партии — только со свободным доступом для всех и без обязанности платить взносы и ходить на партсобрания. В результате большинству верующих россиян вера в бога заменила веру большинства советских людей в коммунизм, а православие стало своего рода идеологической заменой марксизма.
Не случайно нынче главные светские идеологи православия — и они же главные идеологи борьбы с врагами русского народа — бывшие «убежденные» коммунисты из числа советской элиты и среднего класса, чей профессионализм в постсоветской России девальвировался: специалисты по марксизму-ленинизму, представители соцреалистической культуры и, наконец, отставные военные и бывшие «секретные» ученые и инженеры.
И, конечно, из советского среднего класса и, как правило, из людей с партбилетом вышло и большинство тех православных идеологов, кто сегодня осужден или находится под следствием за пропаганду экстремизма и ксенофобий.
Как вчера партийность и вера в коммунистическое будущее не делала гражданина СССР порядочным человеком, так и сегодня вера не мешает россиянину легко нарушать религиозные заповеди — а его духовнику отпускать ему грехи.
Возник своего рода заколдованный круг отношений с РПЦ считающего себя верующим и регулярно прибегающего к институту отпущения грехов россиянина. Священнослужитель, как правило, легко отпускает ему грехи за большую или меньшую мзду; он снова грешит и кается; снова получает отпущение грехов; и так до бесконечности.
Конечно, отпускающий грехи священнослужитель не виноват в том, что «отпущенный» им грешник грешит снова и снова. Но возникают два вопроса: во-первых, в чем сакральный смысл этого отпущения грехов; во-вторых, что делает священнослужитель для того, чтобы грешник перестал грешить.
Как известно, главные грешники (бандиты и коррупционеры) ходят в «солидные» церкви, в которых священнослужители слишком перегружены, чтобы работать с каждым грешником индивидуально — притом, что их этому практически не учат — в отличие от католической и протестантской церкви.
Таким образом, РПЦ сегодня не только не помогает главным грешникам исправиться, но фактически избавляет их от угрызений совести.
В то же время те россияне, кто не считает себя серьезным грешником и не нуждается в регулярном посещении церкви по другим причинам (потребность в самоутверждении, времяпровождение, самоутверждение, семейная традиция), посещают церковь лишь по большим праздникам или для совершения различных треб (крещение, венчание, отпевание).
Достаточно велико число россиян, считающих себя верующими православными, но (как в свое время Лев Толстой) в принципе не посещающих церковь.
Ответ на вопрос, почему сегодня де-факто к РПЦ за решением своих проблем не идет даже та часть россиян, которая де-юре признает себя православными, прост — сейчас у большинства россиян и у РПЦ разные жизненные проблемы.
А потому идти за помощью в решении своих проблем в православную церковь для большинства россиян так же нелепо, как было идти для этого в партком для советских людей времен застоя.
РПЦ сегодня (в отличие от других христианских конфессий, имеющих большой позитивный опыт в социальном служении) практически не может оказать реальную социальную помощь россиянам, т. е.:
• помочь им материально и/или в приобретении профессионализма;
• излечить их, их детей и внуков от алкоголизма и наркомании;
• защитить их от преступников (в том числе и от криминала в МВД, и от коррумпированных чиновников);
• и т. д. и т. п.
Именно поэтому после взрывного обозначения себя православными и даже некоторого роста посещения церкви россияне явно стали охладевать к ней как социальному институту, посещая ее только в некоторых особых случаях.
В то же время в секулярном западном обществе роль религии и, соответственно, церкви растет — при этом ее умеренных, а не экстремистских направлений. И причина этого очевидна. Церковь наряду с муниципальными образованиями стала частью жизни большинства community, а священнослужители являются во многом лидерами социальной работы в своих community и даже прямо социальными работниками.
Так, более 40 % американцев регулярно (т. е. не реже раза в неделю посещают церковь (мечеть, синагогу) и только 15 % никогда не переступают порог храма[31]. Для сравнения — согласно недавнему опросу Левады-центра, «не посещают религиозные службы 59 % россиян, а посещают раз в неделю — 2 % (раз в месяц — 4 %, раз в год и реже — 16 %)»[32].
Приведу мнение из одного из историков церкви Сергея Филатова:
Исторически церковная община была основным (или, по крайней мере, одним из основных) институтов гражданского общества и в Восточной, и в Западной Европе, и в Америке. Процесс секуляризации постепенно выводил из церковного прихода общественную жизнь, но и сейчас и в секуляризованной Европе, и тем более в менее секуляризованной Америке она остается одной из важнейших ячеек ГО. До 1917 г. это утверждение было в равной степени справедливо и в отношении России.
Полноценная церковная община одновременно выполняет широкий спектр социальных функций. В ней осуществляется психологическая и социальная солидарность ее членов, вырабатывается их позиция не только по узко религиозным, но и по широкому кругу общемировоззренческих проблем. В ней в разной степени вовлеченности (от церковных общеобразовательных учебных заведений до воскресных школ, курсов или кружков) обучаются дети и взрослые. Община может выступать как активный самостоятельный член социума за достижение определенных социальных и политических целей. Развитая церковная община занимается благотворительностью по отношению к людям, не являющимся ее членами. И в этой области и в прошлом, и ныне на Западе она продолжает играть очень существенную для общества роль.
Деятельность общины далеко не является прямым воплощением целей и задач, поставленных церковным руководством, намеченных им приоритетов. Она формируется в результате воплощения интересов, ценностей и убеждений членов общины, которые обладают определенной степенью самостоятельности от официальной позиции церкви. Эта позиция не является прямым отражением религиозности населения, и тем более авторитета, церковного руководства. В этом отношении достаточно привести два примера из современной жизни западноевропейских стран. При постоянном падении численности практикующих верующих в последние десятилетия в большинстве стран заметно растет церковная благотворительность (причем этот рост отмечается не только по объему осуществляемой работы, но и по числу вовлеченных в эту деятельность людей). В наибольшей степени это явление характерно для Италии и Франции. В этих странах в 80-е годы заметно выросло число добровольцев католических благотворительных организаций. Рекордсмены в этом отношении — итальянское «Милосердие» (рост за 10 лет с 7 тыс. до 3 млн участников) и французские «Католические общины за веру и развитие», превратившиеся за 10 лет из малозаметной церковной инициативы в крупнейшую в стране неправительственную организацию с бюджетом более 83 млн долларов (На пути к свободе совести. М.: Прогресс, 1989. С. 278).
Другой европейский пример — рост популярности, в связи с кризисными явлениями в системе государственного образования, церковных учебных заведений во многих европейских странах[33].
