До сих пор мы рассматривали крестьянские языковые общности и наблюдали употребление в них ассимилированного языка. Следует добавить, что в дальнейшем большое значение для истории развития языка приобрел город. Одновременно с заселением земель в сельской местности идет процесс образования городов. Восточносредненемецкий город с его прямоугольной рыночной площадью занимает особое место в истории поселений; общеизвестно, что на интересующей нас территории города расположены неподалеку один от другого[290]. Горожанин обычно более подвижен, торговец имеет обширные связи, он быстро учится читать и писать. Как ни тесно привязаны еще эти полуаграрные бюргерские городки к деревне, все же свойственный им более широкий кругозор стал вскоре сказываться на городской речи. Формируется характерный для позднего средневековья деловой и обиходный язык. В устной и письменной форме в нем заметны следы его происхождения: с одной стороны, видна еще связь с данной местностью, а с другой стороны, восприимчивость к внешним влияниям, особенно с юго-запада, с Майна и Нюрнберга; наконец, свое воздействие оказала, очевидно, и письменная традиция, консервативный письменный язык, свойственный этой местности. По-видимому, уже на этой ступени развития исчезли некоторые элементы восточносредненемецкого ассимилированного языка (например, her «er», ossen «Ochsen», dreuge «trocken», nau «neu», wēse «Wiese», bar¿g, kal¿x «Berg», «Kalk»); те формы, которые, видимо, относились к деловому обиходному языку позднего средневековья, подчеркнуты в списке на с. 171 пунктирной линией. Таким путем в городах образовалась наддиалектная избирательная форма языка, сглаженный восточносредненемецкий вариант. Этот язык следует считать письменным (деловым) языком. Он долгое время был подчинен эрфуртскому своду правил (studium generale)[291], и мы встречаем его в канцеляриях (особенно у Веттинов), а кроме того, можно предположить, что он служил и устным (обиходным) языком, хотя прямые свидетельства того отсутствуют. Конечно, обе эти формы не были идентичными, но они родственны по своему происхождению и выступают как пара постоянно взаимосвязанных частей целого[292].

Восточносредненемецкий деловой и разговорный язык эпохи позднего средневековья становится основой общего нововерхненемецкого языка – национального литературного языка. Лютер обеспечил широкое признание мейсенскому варианту немецкого языка, который победил в соперничестве с общенемецким языком придунайских владений Габсбургов. Окончательно главенствующее положение языкового варианта Мейсена закрепилось вследствие быстрого политического, культурного и экономического развития этой области после XVI – XVII столетий. Это было время интенсивного развития в Рудных горах горных промыслов, положивших начало первым отраслям промышленности, время, когда саксонские курфюрсты лелеяли великодержавные мечты и стремились к захвату польской короны. Это было также время, когда в Дрездене творил Шютц[293], а позднее в новой дрезденской Опере – Гассе[294], когда были созданы Цвингер, храмы Фрауен- и Гофкирхе и была основана картинная галерея, когда в Лейпциге творил Бах, а университеты в Галле, Виттенберге и Лейпциге стали наряду с другими центрами научного образования.

В этот период верхнесаксонский диалект достиг кульминационной точки своего развития. Во второй половине XVIII века раздаются уже первые критические замечания. Наши классики, сами явившиеся венцом периода расцвета и началом заката этого развития, высказывают неодобрение. У Гёте находим:

Шиллер же в эпиграмме «Эльба» из серии эпиграмм под названием «Реки» так высмеивает притязания мейсенского диалекта на господство:

Это неприятие перешло в презрение (которое проявилось очень быстро, особенно со стороны северных немцев), потом в самоосмеяние (вспомним партикуляриста[296] Блимхена у Густава Шумана[297]) и, наконец, в передразнивание, которое нам повсеместно приходится терпеть.

Более глубокие, косвенные причины этого упадка также следует искать в особенностях политического и культурного развития. В ходе Семилетней войны Саксония утратила политическое влияние и понесла большой экономический ущерб; многие искусные ремесленники покинули в этот период Саксонию. Заключенный в 1763 г. Хубертусбургский мирный договор [которым закончилась Семилетняя война. – Прим. перев.] был в пользу Пруссии. Утешение, которое еще мог находить саксонец в культурном превосходстве, также утратило с течением времени свою почву. Но наибольшее значение, несомненно, имел тот факт, что крепнущая буржуазия связывала свои надежды на образование единого отечества с личностью Фридриха II и была поэтому «настроена профридриховски» («fritzisch gesinnt»), как мы читаем у Гёте. Таким образом, повсюду в широких кругах Германии распространялся прусский дух. Готлиб Грамбауэр, сын крестьянина-бедняка из Шпреевальда, и его друзья юности в середине прошлого века, как мы читаем об этом у Эма Велька в истории его отца, больше не хотели быть саксонцами (как то было во времена, предшествовавшие Венскому конгрессу[298]), но сознательно становились на сторону пруссаков. Происшедшее примерно 100 лет назад превращение Берлина в культурный центр Германии явилось лишь последним звеном в этой цепочке. В языке это отражается в том, что молодые люди намеренно говорят на берлинский лад, даже если они родом совсем не из Берлина или живут в радиусе 100 км от него.

После того как особенности верхненемецкого языка закрепились и стабилизировались и были зафиксированы в Дудене и у Зибса (в «Словаре произношения»), став тем самым общей нормой, – с тех пор верхненемецкий язык начал в свою очередь воздействовать на диалекты. Вероятно, вначале этот процесс коснулся лишь узкого бюргерского круга, но примерно уже 100 лет назад благодаря печати и литературе он принял широкие масштабы и продолжается в наши дни, когда письменный язык с помощью радио, кино, театра, школы и иных форм обучения, книг и газет стал общепринятым и поэтому всемогущим во всех областях языкового употребления. В то же время значение диалектов, опирающихся в своей основе на языковые общности, ослабевает вследствие многообразного смешения населения (в связи с индустриализацией, переселением) и диалекты отступают под натиском письменного языка. Порождением этого противоречия между диалектом и письменным языком явился местный разговорный язык, который, как мы видели, наделяет формы письменного языка диалектными звуковыми содержаниями и возможностями. Диалектное rąⁱn, rān при воспроизведении слова rēgǝn заменяется на räχn, диалектное grain, grīŋ при воспроизведении krigǝr – grīχn. Шуточная фраза räχn wärmɔ^r grīχn = Regenwürmer kriechen «Ползут дождевые черви» и Regen werden wir kriegen «Будет дождь» высмеивает, таким образом, вовсе не саксонские говоры, а разговорный язык городов. Впрочем, по интонации, мелодии и оттенку звучания оба совпадают, точно так же как синтаксис разговорного языка в своих существенных чертах совпадает с синтаксисом диалектов. Специфическое звуковое наполнение создает местную окраску, которая передается разговорному языковому потоку от старого, омываемого им диалектного русла.