На контрасте с этими мыслями пульсировал решимостью псиэм Араха. Симбионт не понимал моих колебаний и желал поставить привычную ему кровавую точку. Мной же завладел иной интерес.

Чувствуя, что негоже идти на доклад к руководству в таком несобранном виде, я мысленно проговорил второе четверостишие своей самодиагностики.

По улице ходят тени,

Не пойму — живут, или спят…

Прильнув к церковной ступени,

Боюсь оглянуться назад.

Концентрация на служебных приоритетах вернулась в норму. Образ необычной альсеиды стал одной из тех самых теней. Несколько раз моргнув, сделав серию глубоких вдохов и быстрых выдохов, я ощутил должную сосредоточенность.

Ответ на псиэм-запрос принёс мне свежую информацию, необходимую для предстоящего разговора. Дежурные псиэм-аналитики, на попечение которых я передал ночью спасённого пацана, хорошо поработали с ним под мягким гипнозом. Установили, что он — воспитанник социальной школы-интерната, сирота, причём его покойная мать оказалась альсеидой, которая была казнена четыре года назад. Прислали её данные — ничего примечательного.

Мальчик рассказал, что с ним хотел сделать "страшный дядя". И всё оказалось вовсе не так просто, как я думал. Мысленно присвистнув, повторно обратился к данным допроса. Выходило, что покойный амбал пытался подсадить на пацана насекомое, конкретно — м1-шершня. Но не успел, и тварь упорхнула, когда в ситуацию вмешалась моя странная альсеида.

— Охренеть! — выдал я в пространство интеллектуальный комментарий.

Предстоял чрезвычайно интересный доклад руководству.

Не мешкая, — к Главе не принято опаздывать — я переоделся, достав из шкафа форму ликтора, и поспешил к лифту, на ходу бросив в дверь Вэрма:

— Заткнись.

— Когда обратно пойдёшь, выскажусь, — раздалось мне вслед.

Приёмная Главы Конгрегации на двадцать четвёртом этаже встретила тишиной и полумраком. Арита, ликтор-секретарь, попросила подождать и, подмигнув, мимикой показала: "Сам — не в духе". Час от часу не легче — я прибавлю ему головной боли. Вырисовывалась более чем дерьмовая и сюрреалистичная картина.

Устроившись в удобном кресле и отказавшись от любезно предложенного Аритой кофе, я задумался о том, кого мы звали Сам. Кастор Вартимус стал Главой Конгрегации четыре года назад, до того пройдя cursus honorum[2] — карьерный путь — с блистательными успехами, показав себя одним из самых сильных и эффективных ликторов в истории нашей конторы. Когда ему было тридцать, как мне сейчас, он поднялся уже на восьмую ступень личной силы — куда там моей четвёртой… Теперь, в пятьдесят три, с подтверждённой одиннадцатой ступенью он оставил всех далеко позади. С такой силой псиэм-воздействия Вартимус мог бы отправить в глубокий нокаут разом дюжину альсеид, едва поведя бровью. Но сила и успех, помноженные на невероятное чувство ответственности, сделали из него руководителя-перфекциониста, с которым приходилось несладко всем подчинённым.

И теперь предстояло доложить ему о происшествии и начать вести процесс, которому явно будет присвоен гриф не ниже "Secretum virium"[3]. Легко не будет… Но я и не из тех, кто любит попроще. Такой процесс может сделать мне имя. Ну или сбросить в разряд неудачников. Тут уж как пойдёт.

Псиэм-сигнал Главы осветил зелёным панель над столом Ариты.

— Проходи, — кивнула она.

Подмигнув и улыбнувшись, я бодрым шагом направился в огромный кабинет, стены и потолок которого покрывали переплетающиеся символы псиэм-воздействия разных оттенков и смыслов. В который раз мимоходом подумал, что, если бы сюда завели альсеиду, она как минимум тут же распласталась бы по полу, не в силах вынести такого давления.

— Sanctum superior![4] — почтительно произнёс я, одновременно выдав уставное псиэм-приветствие.

— Садись, Сиор, и рассказывай, — быстро проговорил Глава, глядя на меня поверх идеально чёрного стола. — Псиэм-отчёта недостаточно, хочу слышать твои соображения. Опусти подробности. Суть!

С прямой спиной я опустился в жёсткое кресло и без всяких предисловий выпалил главное:

— Пресечена попытка насильственного детского инсекцикла. В ситуацию вмешалась аномальная альсеида, остановив всё до вживления м1-шершня. Совершивший покушение не был инсектантом, иначе вышел бы серьёзный поединок. А она его легко раздавила. Посмертный слепок псиэма подтвердил — обычный человек под чьей-то доминацией. Устанавливаем личность по базам, пока не опознали.

— Аномальная? — приподнял бровь Глава.

— Лир определяется с беспрецедентным разбросом — двадцать шесть или шестнадцать. Простите, но у меня нет адекватного комментария. Разве что отказала способность точно замерять радикализацию, и я настолько ошибся…

— Такая ошибка — профнепригодность, — качнул головой Вартимус. — Я пока в твоей служебной эффективности не сомневаюсь. Будем считать, столкнулись с парадоксом.

Подавшись вперёд и жёстко сместив акцент с резким колебанием псиэма, Глава спросил:

— Почему отпустил?

Я невольно вздохнул. Вопрос не в бровь, а в глаз. Действительно, почему? Знать бы. Беспокойно пошевелилась татуировка на предплечье.

— В ситуации я исходил из того, что альсеида не проявляла агрессии, спокойно отступала, а мотив её поступка…

— Не додумывай мотивы за других, пока информации мало, — предостерёг, перебив, Глава. — Мальчик спасён. Но что за этим стоит, неясно.

— Кроме того, — продолжил я, — противостоять в одиночку двадцать шесть лир — это почти самоубийство. Наверное, осторожность подсказала…

— Лукавишь, пытаешься оправдаться, — неодобрительно покачал лысой головой Вартимус. — Знаю тебя. Осторожность не остановит. Это ведь поединок-легенда. А в тебе есть жажда славы.

Я слегка склонил голову, признавая правоту. Сукин сын действительно слишком хорошо изучил каждого из нас.

— Она тебя заинтриговала. Хочешь её, — Глава мог позволить себе прямоту в высказываниях. — И это здорово. Мы используем твой интерес.

Я вскинул глаза, чувствуя, как уголок губ приподнимает кривая усмешка. Опять ловля на живца, как скажет Вэрм?

— Начинай процесс. То, что я скажу сейчас, налагает на него гриф "Secretum mortis"[5]. Пояснять серьёзность тебе не надо.

Я мысленно ругнулся, псиэм невольно выдал удивлённый всплеск. Глава только что повысил мой допуск до предпоследнего в иерархии секретных грифов. Теперь я на крючке собственного любопытства и его доверия.

— Идёт запись. Для протокола постановки задач начну с известных вещей. Так что потрудись послушать, на них строится всё, что предстоит распутать. — Глава выпрямился в кресле, положил руки на стол, его голос зазвучал ровно и безэмоционально, псиэм стал транслировать сопутствующий визуал.

— Мужчины и женщины, достаточно смелые и развращённые для экспериментов над собой, когда-то открыли способ радикального увеличения силы псиэма, которую изначально дала людям сама атмосфера планеты. Симбиоз с эндемиками этого мира — носителями зачаточной формы разума — паукообразными и насекомыми. Наши предки, первые ликторы, избрали пауков, с которыми возможно телесное сосуществование.

Симбионт Главы — огромный неотарантул, почуяв, о чём зашла речь, шевельнул хелицерами и педипальпами, они показались над воротником форменной куртки. Арах тоже заёрзал. Благо, особые ферменты пауков приспособили нервную систему и верхние слои нашей кожи к безболезненному проникновению и выходу пластичной живой ткани симбионтов. Ощущения были даже приятными, будто об ноги трётся пушистый кот.

— Другие, в том числе наши дражайшие альсеиды, решаются порой на психоэмоциональное слияние, возможное при подсадке насекомых. Помнишь, естественно, в чём там суть.

Я кивнул. Машинально прокрутил в голове известное каждому ликтору ещё с Академии: цикл такого слияния — инсекцикл — временное соединение разума с проторазумом насекомого. В этом состоянии — в особых условиях изменённого сознания — человек живёт около месяца, вступая в глубокий симбиоз. По завершении подсаженное насекомое гибнет, вернее — отмирает тело, но отпечаток его псиэма навсегда остаётся в человеке, которого мы и называем инсектантом. Этот симбионт искажает псиэм — общепринятое сокращение строгого термина "психоэмоциональный паттерн" — носителя, но даёт в итоге огромную силу.