Часть нитей достигла бутылок и бокалов, находившихся за барной стойкой кафе, которые вмиг словно взорвали их вдребезги, и стекло разлетелось во все стороны. Часть нитей ударяло в стены и пол, оставляя на полу следы, словно ожоги, а от стен после удара отлетали части штукатурки. Несколько нитей добралось даже до витражных окон в пол кафе, проникнув сквозь плотные жалюзи, которые были выжжены пятнами от предыдущих попавших в них нитей, ударили в стекло, которое с огромным треском и шумом разлетелось во все стороны, в том числе и наружу. Сразу после взрыва со стороны улицы послышались крики людей.

Увидев, что у меня появился выход из кафе, я резким движением вырвал клинок, и пока охранники прятались, а Самойлов собой прикрывал упавшую на пол Алину после удара столом, я воспользовался моментом и бегом устремился в разбитое окно.

Не добежав метра до окна, я почувствовал сильный морозный шквальный ветер в спину, который подхватил меня и вытолкнул словно ядро из пушки из кафе, откинув на десяток метров прямо на проезжую часть, изрядно обморозив мне спину.

Приземлившись и сильно ударившись спиной об асфальт, в первую секунду я вскрикнул от боли, а во вторую кинул взгляд вовнутрь кафе, где стояла Алина, направляя на меня свой клинок, из которого неслась следующая волна морозного ветра в мою сторону.

Оглянувшись вокруг, я заметил позади в нескольких метрах припаркованную машину. Превозмогая боль, я быстро встал с дороги, где на меня уже неслась машина и громко сигналила, я развернулся назад и, быстро прыгнув, проскользнул по багажнику машины, свалился позади машины, укрывшись от морозного ветра, устремившегося в меня.

Поднявшись с земли, я заметил, что багажник машины превратился в ледяную глыбу. К машине со всех сторон прирос лед толщиной с мою ладонь. Страх обуревал меня и единственное, что пришло в тот момент в голову, это только бежать в метро. Навряд ли ее и охранников туда пустят с клинком, да и навряд ли у них есть карта «тройка».

Сорвавшись с места, я побежал со всех ног так, как никогда не бегал в своей жизни. Станция метро была недалеко, но на середине пути к ней я вспомнил, что в моей руке ведь тоже клинок, и вряд ли меня тоже с ним пустят. Как только эта мысль пришла ко мне, я вмиг выкинул клинок из руки и продолжил бежать, слегка улыбнувшись.

Когда оставалось бежать уже порядка тридцати метров, при очередном поднятии руки вверх я заметил, что вновь держу в руке чертов клинок. Выругавшись про себя, я понял, что мне от него так просто не избавиться, и, вспомнив слова Иваныча, я, закрыв глаза, принялся воссоздавать то воспоминание в голове, которое в прошлый раз позволило мне успокоиться.

Через несколько секунд я, ударившись о бордюр, смачно свалился на твердый каменный пол. Открыв глаза, я увидел, что лежу в нескольких метрах от дверей, ведущих внутрь метро. Вспомнив про клинок, с трудом поднял голову и посмотрел на свою правую руку. Клинка в ней не было, и я улыбнулся, но чувство удовлетворенности было недолгим. Лежа на полу, позади себя я видел, как разъяренный Самойлов метрах в пятидесяти приближался ко мне. Встав с пола, я влетел на станцию метро, пробежав до турникета, я быстро достал карту и прислонил ее панели турникета. Проход открылся, и я, не теряя времени, пробежал внутрь, устремившись к эскалатору, ведущему к поездам. Позади я слышал голос Самойлова и полицейских, которые как раз были возле турникетов.

Обгоняя людей, я быстро спустился на платформу. Затерявшись среди людей, я в мучительном ожидании ждал поезда. Тот явился спустя тридцать волнительных секунд, за которые я старательно высматривал Алину, Самойлова и других охранников. Однако никто не появился, и я радостно забежал в вагон.

«Любой хранитель имеет право собрать корпус* на собрания в случае угрозы ему либо безопасности любого из хранителей.

*Корпус — объединение хранителей, во главе которого ключник, на основе территориальной принадлежности хранителей.»

Статья 15 «Кодекса хранителей»

— Еще раз говорю, когда зайдем внутрь, от меня не отходи ни на шаг, — строго сказал Иваныч.

— Да понял я, понял, — ответил я, идя посередине между Иванычем и Топором.

— Также как вчера, когда тебя чуть твоя «подружка» и Самойлов не линчевали? — недовольно произнес Иваныч.

— Я же уже извинился за это. Ну откуда мне было знать, что в универе будет засада, еще и Паша куда-то делся… — ответил я, словно извинялся.

— Куда-то? Он тебя предал, а твоя вертихвостка умело все организовала и встретила тебя как раз вовремя.

— Я был уверен, что она не в курсе всех дел своего отца, ну уж про хранителей точно! Особенно когда увидел ее в больнице, скрывающейся от своих же охранников.

— Ну да, ты бы хоть спросил… я подумать не мог, что в твоей голове может появиться мысль о том, что она типа белая овечка и ничего не знает.

Мне не понравилось, как Иваныч ее называл, но я не мог не согласиться, что ее поступок был грязным и подлым. Я старался подавить в себе чувства к ней и не показывать их Иванычу.

— Ну извини… что теперь поделать? Что сделано, то уже сделано… — обреченно произнес я.

— Тебя могли убить… что сделано, то сделано, — проворчал Иваныч, после чего, покачав головой, продолжил, — вот чтоб подобное не повторилось — делай, что я говорю, даже если не всего понимаешь!

— Хорошо, — покорно ответил я. Я действительно собирался делать все, что говорит Иваныч, за последнее время он единственный, кто обо мне пытался заботиться в этой сложной ситуации, даже если учесть, что он впутал меня в нее. Хотя, наверное, у него просто не было выбора кроме того, чтобы отдать ключ Добровольскому, который бы, вероятно, вскоре убил и самого Иваныча.

Мы медленно шли по старому парку по самой его центральной улице, в конце которой виднелось здание времен Советского Союза, как и сам парк. По обеим сторонам были полуразрушенные статуи пионеров, остатки от стендов, на которых раньше развешивали плакаты с коммунистическими лозунгами. Белые бордюры по краям вели к зданию классического дома культуры с огромными колоннами и треугольной крышей. Здание было весьма пожившее и уже давно требовавшее реставрацию. Куски штукатурки отваливались, образовывая целые пятна, через которые виднелся кирпич стен, а колонны стояли практически полностью без штукатурки, весьма пожелтевшие, потерявшие давно свой лоск. Однако по льющемуся свету через старые слегка покосившиеся окна с деревянными рамами было видно, что здание еще функционировало.

— Это и есть штаб-квартира хранителей? — спросил я, внимательно всматриваясь в обветшалое здание, к которому мы все больше и больше приближались.

— Не совсем, здесь проходят собрания хранителей, — ответил Иваныч.

— А ты уверен, что стоило собирать хранителей? — спросил я.

— Другого выбора просто нет. Может, ключник заставит Добровольского умерить пыл. А если бы не собрали собрание, он бы с тебя не слез, пока бы не убил, — на удивление строгим голосом ответил Топор. — Но вот твое обвинение может выйти боком, надеюсь, ты готов к исходу, Морозов всегда был благосклонен к Добровольскому, — сказал Топор, кинув косой взгляд на Иваныча.

— Готов, — уверенно ответил Иваныч, слегка замедлившись, подходя к лестнице, ведущей на крыльцо здания.

— О чем он? — спросил я у Иваныча.

— Не важно. Еще раз повторяю, не отставай от меня и ни с кем не разговаривай, даже если к тебе кто-то обратиться, — строго ответил Иваныч.

Я, чтобы дать понять, что следую его словам, просто кивнул в ответ, не сказав ни слова.

Иваныч выдохнул и неторопливо поднялся по небольшой лестнице, после чего в несколько больших шагов оказался у старой деревянной массивной двери с мощной деревянной ручкой. Дернув за ручку, дверь открылась, и мы зашли в небольшой тамбур, в котором была дверь попроще уже внутрь самого здания, которую Иваныч также быстро открыл и, сделав несколько шагов, остановился практически по центру вестибюля здания.