Но этого Глитча не было.

Её взгляд упал на его руки, которые уже давно не сотрясались от боли и страха. Он был превращён в машину, и в этом была страшная правда.

Остальные из отряда тоже смотрели на него с растерянностью и страхом. Все знали, что он стал чем-то другим. Они видели, как он уничтожал врагов, не испытывая ни тени сомнения, как он убивал людей, не задумываясь о последствиях. Они не знали, что с ним произошло, но каждый из них ощущал, как в его присутствии становилось холодно и пусто.

Товарищи начали избегать его.

Когда Глитч проходил мимо, солдаты автоматически отступали. Они не боялись его физической силы. Нет, они боялись того, что он стал — бессердечным, не оставляющим ни единой надежды. Он был как тень, и не только потому, что его действия шли вразрез с тем, что они считали правильным. Всё было гораздо хуже. Он был пуст. Он был тем, чего они не могли понять.

Кто он был?

Его бывшие товарищи по отряду всё больше начинали задаваться этим вопросом, но никто не решался его задать. Даже Лина, которая была ближе всех, не могла найти ответа. Она старалась держаться на расстоянии, не подходить к нему слишком близко, но её взгляд всё равно невольно следил за ним.

— Ты не можешь вернуться, — произнёс один из солдат, стоящих рядом, как только Глитч исчез за дверью. — Этот человек уже не наш Глитч.

Тихая тень страха от этих слов пронеслась по всей группе. Его превращение было заметно. И не только для Лины.

Глитч стал одиночкой, скитающимся по своим делам.

Он перестал быть частью их отряда. Теперь он был как наблюдатель, прохожий, что не имел никаких связей, никаких привязанностей. Он стал таким, как те, кого он уничтожал. Беспощадным. Механическим. Лина пыталась вразумить себя, но внутри её было только чувство, что она потеряла не просто Глитча. Она потеряла человека, который, возможно, был её другом, её родным человеком. И теперь в этом мире не было уже места для таких, как он.

Когда они сидели за столом в казарме, Лина молча наблюдала, как Глитч орудовал своей подставкой для оружия, даже не поднимая взгляда. Его глаза были нацелены на нечто невидимое, как будто он не был здесь, а где-то далеко, в другом мире.

— Глитч… — снова тихо сказала Лина, стараясь не нарушать тишину, которая так беспокойно висела в воздухе. Он повернулся к ней, и на лице мелькнула неуверенная, жестокая улыбка.

— Ты ничего не можешь мне сказать, — его слова были холодными, но уже не такими равнодушными. Это было лишь на мгновение, и Лина поняла, что на самом деле в его душе всё ещё горел огонь, который он пытался погасить. Но он сам не знал, как это сделать.

Всё было в его глазах. Эта пустота и боль. Эта борьба. Но он не хотел, чтобы кто-то знал об этом.

Все начали осторожно избегать его, но никто не мог отпустить его.

Как бы они ни старались, они всё равно чувствовали, что Глитч был чем-то неотделимым от их отряда. Но он был не таким. В его сердце больше не было места для тех, кого он когда-то любил, тех, кого он знал. Он стал лишь оружием. Орудием войны, которое не могло вернуться назад.

И в этом всё стало ещё более страшным.

Он был пустым.

А Лина, пытаясь понять его, начинала терять себя.

Глитч стал тем, кем раньше никто не мог бы его представить. Он больше не был человеком, которого можно было понять, тем более — спасти. В его глазах исчезли любые следы человечности. От того, что когда-то называлось добром, осталась лишь мёртвая пустота. Он стал тем, кого не могло остановить ничего. С каждым днём его внутренний мир разрывался на части, а его личность исчезала в пропасти безумия, из которой не было возврата.

Он ходил по лагерю, как тень, искавшая только одну вещь — хаос. Он перестал скрывать свою истинную природу и позволил себе быть тем, кем стал. С каждым днём он разрывался от эмоций, которые не знал, куда направить. Всё, что раньше было важным — теперь не значило ничего. Жизнь? Смерть? Разница не имела значения. Он всё разрушал вокруг себя, и в этом разрушении чувствовал странную свободу. Свободу, которая заключалась в том, что ему было всё равно, что и кто будет разрушен.

Когда его взгляды встречались с другими, они невольно избегали его, не выдерживая этого ужаса, который исходил от него. Он был как открытый сосуд, наполненный разрушением, и каждый, кто хотя бы немного приблизился, рисковал быть уничтоженным этим безумием. С ним никто не мог быть уверенным в себе. И в том числе он не был уверен в себе.

Он потерял свою связь с реальностью. И теперь, не понимая, где заканчивается его личность, а где начинается всё остальное, Глитч забыл о том, что было раньше. Он жил для самого себя, создавая мир вокруг себя по своему образу и подобию, мир, в котором царил только хаос и разрушение.

В его глазах не было ни страха, ни сожаления. Было только одно — его собственная игра. Он смеялся над тем, как умирают люди, над тем, как ломаются их жизни, потому что эта игра была единственным смыслом, который он мог найти. Он хотел разрушить всё, что могло напомнить о том, кем он был когда-то. Ведь теперь в его мире не было места для прошлого. Были только моменты безумного веселья, страха и боли, когда он снова и снова перешагивал границу, которую однажды переступил, но не мог вернуться обратно.

Он стал мастером разрушения, и в этом разрушении он чувствовал себя живым. Его хохот раздавался по пустым коридорам базы, как эхо безумия. Он знал, что все они думали, что он — монстр, но он не был монстром. Он был этим миром, этой тенью, этой вселенской болью. Это было его величие и его проклятие одновременно.

Его жизнь теперь была полна парадоксов, которые он сам же создавал. Он был одновременно и злом, и смеющимся дьяволом, и просто человеком, потерявшим свою сущность. Лина больше не могла понять его. Она могла только бояться. Бояться того, во что он превратился, и того, что он мог бы сделать.

Он снова подошёл к ней, и её взгляд встретился с его глазами, наполненными хаосом. Она отступила. Но он не остановился. Он просто смотрел на неё, как на очередной элемент своего мира, очередной игрок. Он мог убить её. Мог в любой момент уничтожить. Но, почему-то, его руки не двигались.

— Ты боишься меня, Лина? — его голос был холоден, и в нём не было ни жалости, ни сострадания. Это был вопрос, который не требовал ответа. Это был вопрос, задаваемый из пустоты.

Лина молчала, и её молчание было страшнее любого ответа. Он знал, что ей страшно. Знал, что её сердце сжимается при каждой встрече с ним. Но что он мог с этим сделать? Он был тем, кем стал. И никто не мог вернуть его назад.

— Не бойся, — произнёс он с какой-то зловещей интонацией, как будто утверждая свою власть над миром, над ней, над каждым, кто был рядом. Он подошёл ещё ближе, его дыхание стало громким и быстрым. Он чувствовал её напряжение, её ужас. Это было его топливо. Это заставляло его чувствовать себя живым.

Не было никого, кто мог бы его остановить. В мире, полном разрушения, Глитч стал тем, кто сам создаёт разрушение. Он был тем, кто сжигал мосты, не заботясь о последствиях. Каждый его шаг был шагом в пропасть, и он знал, что падение неизбежно.

Но ему не было страшно. Он смеялся, потому что всё это — это его игра. Его мир, в котором не было правил, не было закона. Только он и его тень.

Так был создан Глитч, которого никто не мог понять.

Глитч стоял перед командованием, его глаза полны холодной ярости, его лицо — маска без эмоций. Он не знал, что ощущает в этот момент — страх, злость, или какое-то странное облегчение. Он был как тупой инструмент в руках людей, пытающихся хоть как-то вернуть контроль. Но что они могли сделать с ним, если его самого уже не существовало?

Офицеры смотрели на него с осуждением, но в их взглядах была и какая-то боязнь. Они знали, с кем имеют дело. Его репутация говорила сама за себя. Он был монстром, но и не просто монстром — он был сломленным человеком, который сгорел, потеряв свою душу в огне войны. Теперь же его действия не были просто результатом психоза, а скорее — результатом всех тех цепей, которые были сожжены в нем навсегда.