Ты-ты-ты-ты — пробуй думать о другом,
Бог-мой-дай-сил — обезуметь не совсем!
(Пыль-пыль-пыль-пыль — от шагающих сапог!)
И отпуска нет на войне!
Месть стала его единственной целью, но его разум был смятен. Время от времени, когда он пытался выжать из себя хоть немного спокойствия, его мысли блуждали в том, что он всё-таки потерял. Сколько времени уходит, чтобы снова почувствовать себя живым? Сколько крови и боли потребуется, чтобы вернуть хотя бы часть той жизни, что была у него?
Счет-счет-счет-счет — пулям в кушаке веди,
Чуть-сон-взял-верх — задние тебя сомнут.
(Пыль-пыль-пыль-пыль — от шагающих сапог!)
Отпуска нет на войне!
Каждый новый шаг становился всё более тяжёлым. Тело казалось чужим. В этот момент, среди этой всепоглощающей пустоты, ему казалось, что он уже мёртв. Он был только частью войны. Его жизнь и смерть теперь были неразделимы.
Для-нас-все-вздор — голод, жажда, длинный путь,
Но-нет-нет-нет — хуже, чем всегда одно, —
Пыль-пыль-пыль-пыль — от шагающих сапог,
И отпуска нет на войне!
Что-то внутри его разрывалось, когда он думал о том, что Зоя не вернётся. Она была не просто частью его жизни, она была его смыслом. И её смерть, словно порез, который разорвал его душу, требовала своей платы. Теперь это был уже не просто акт мести. Это было что-то большее — что-то, что было частью его самого. Он знал, что не остановится, пока не найдёт тех, кто её убил.
Днем-все-мы-тут — и не так уж тяжело,
Но-чуть-лег-мрак — снова только каблуки.
(Пыль-пыль-пыль-пыль — от шагающих сапог!)
Отпуска нет на войне!
Он не думал о том, что будет дальше. Он знал, что он не сможет вернуться к прежнему себе. Зоя была его путеводной звездой, его светом, и теперь этот свет погас. Он шёл в темноту, шагая по пыльным, разорённым улицам, и всё, что оставалось — это только шаги.
Я-шел-сквозь-ад — шесть недель, и я клянусь,
Там-нет-ни-тьмы — ни жаровен, ни чертей,
Но-пыль-пыль-пыль-пыль — от шагающих сапог,
И отпуска нет на войне!
Он ощущал, как его душа превращается в нечто большее, чем просто пустота. Он был этим стихом. Он был частью этой боли и мести. И этот путь, куда бы он ни вёл, был единственным, что оставалось. Месть. Отплаты. Тьма.
"Отпуска нет на войне…"
Глитч стоял на краю разрушенной улицы, его тело покрыто пылью и кровью. Он не чувствовал боли. Он уже давно перестал ощущать физическое страдание. В голове, словно ржавый двигатель, бесконечно прокручивались слова. Пыль, кровь, шаги — всё сливалось в одно. Он не знал, сколько времени прошло с момента, как его отправили в этот ад. Время для него не существовало. Только месть, только этот путь.
День-ночь-день-ночь — мы идем по Африке,
День-ночь-день-ночь — все по той же Африке,
(Пыль-пыль-пыль-пыль — от шагающих сапог!)
Отпуска нет на войне!
Каждый его шаг звучал в голове как удар молота. Он не мог остановиться. Каждый угол этого разрушенного города был как лабиринт. И в этом лабиринте не было выхода. В его ушах звучал этот стих, как мантра, как последний символ жизни, как код, который он сам себе запрограммировал, чтобы не сойти с ума. Он шел, поднимаясь по разрушенному зданию, скрываясь за углами, перепрыгивая через обломки.
Пыль взлетала с каждого шага, как пустой груз, который он нес на себе. Не было ничего, кроме этого пути. Он даже не знал, зачем ему двигаться. Это был не просто путь мести. Это было его существование.
Восемь-шесть-двенадцать-пять — двадцать миль на этот раз,
Три-двенадцать-двадцать две — восемнадцать миль вчера.
(Пыль-пыль-пыль-пыль — от шагающих сапог!)
Отпуска нет на войне!
Он перешел через развалины одного из зданий, где когда-то жили люди, но теперь не осталось ничего, кроме пустых окон, через которые невозможно было заглянуть. Где-то там, впереди, были они — те, кто убил Зою. Он знал, что они уже близки. Он чувствовал их присутствие. Его интуиция, его способность ощущать вирус и его источники теперь обострились. Он мог почувствовать их. Как они дышат. Как они убивают.
И вот он стоял перед очередной разваливающейся дверью. Он поднял оружие. Стены дрожали от звуков далекой канонады, но для него это не имело значения. Его руки, не дрожащие, были тверды как камень. Он даже не заметил, как его пальцы скользнули по холодному металлу. Всё, что было важно — это найти их. Найти тех, кто принес смерть её жизни.
Брось-брось-брось-брось — видеть то, что впереди.
(Пыль-пыль-пыль-пыль — от шагающих сапог!)
Все-все-все-все — от нее сойдут с ума,
И отпуска нет на войне!
Он вошел внутрь. Комнаты были пустыми, но он знал, что враг где-то рядом. Он ощущал это в воздухе. Это был не просто запах разложения, не просто смерть в воздухе. Это был их запах. Глитч двигался бесшумно, как тень, выискивая малейшие признаки их присутствия. Каждый угол, каждое окно могло стать для него ловушкой, но теперь это было неважно. Он был готов ко всему. Зачем бояться, когда смерть уже была рядом? Когда смерть уже давно заглянула ему в глаза?
Он не думал о себе. Он не думал о том, кто он и почему он продолжает идти. Он просто двигался. Он был частью этой войны. Он был инструментом мести.
Ты-ты-ты-ты — пробуй думать о другом,
Бог-мой-дай-сил — обезуметь не совсем!
(Пыль-пыль-пыль-пыль — от шагающих сапог!)
И отпуска нет на войне!
Его мысли становились всё более запутанными. Вдруг ему показалось, что он слышит её голос. Зоя. Он не мог выкинуть её из головы. Он уже не понимал, что реальность, а что — плод его воображения. Он чувствовал, как будто она всё ещё с ним. Как будто её дыхание рядом. Он стал чувствовать, как его разум начинает рушиться, как начинает подниматься паника. Но нет. Месть была сильнее. Он знал, что должен убить их. Он должен. Иначе всё, что он пережил, всё это горе, всё это будет бессмысленно. Зоя не вернётся. Но он хотя бы может уничтожить тех, кто сделал её смерть частью своей жизни.
Счет-счет-счет-счет — пулям в кушаке веди,
Чуть-сон-взял-верх — задние тебя сомнут.
(Пыль-пыль-пыль-пыль — от шагающих сапог!)
Отпуска нет на войне!
Внезапно перед ним появились тени. Враг. Он заметил их слишком поздно. Обычные люди. Тоже хищники, тоже павшие. Но они не могли его остановить. Он был уже на другой стороне. Они не могли понять, что они столкнулись с тем, кто больше не боится. Он не чувствовал страха. Он знал только одно: они должны заплатить.
Он сражался. Не думая. Его движения стали быстрыми, безжалостными. Его руки, его оружие — всё было частью этого ада. Он не чувствовал боли, когда пули и осколки пронзали его тело. Он не чувствовал боли, потому что знал, что его боль никогда не закончится. Он был затмён этой мракобесной тенью мести, которая окутала его душу.
Для-нас-все-вздор — голод, жажда, длинный путь,
Но-нет-нет-нет — хуже, чем всегда одно, —
Пыль-пыль-пыль-пыль — от шагающих сапог,
И отпуска нет на войне!
В каждой битве, в каждом столкновении с врагом, он терял ещё немного своей человечности. Он больше не был Глитчем. Он был чем-то другим. Механизмом. Машиной. Духом войны, не зная, где заканчивается человек, а начинается чудовище. Всё, что он делал, — это мстил. За Зою. За всё, что ушло. За всё, что больше не вернётся.
Днем-все-мы-тут — и не так уж тяжело,
Но-чуть-лег-мрак — снова только каблуки.
(Пыль-пыль-пыль-пыль — от шагающих сапог!)
Отпуска нет на войне!
Он двигался дальше. Без чувства времени, без мыслей о том, что будет после. Он был в самом центре войны, и теперь он стал частью её. Этот путь, как бы он ни закончился, был его последним. Он был уже не тем человеком, который когда-то смеялся, ходил рядом с Зоей, дышал в её сторону. Он был этим миром — миром разорённых городов, грязных улиц и обрушенных жизней.
