Большую часть времени она проводит у решётки, сидя на холодном бетонном полу, прислонившись спиной к стене. Напротив, за прутьями, сидит собака. Её уши стоят торчком, глаза поблёскивают, как два уголька. Астарта кидает ей кусочки мяса. Сначала пёс встречал каждый бросок рычанием — низким, угрожающим, с прижатыми ушами и оскаленными зубами, — но мясо всё равно хватал, проглатывая его жадными рывками. Со временем рычание становилось мягче, тише, пока не исчезло совсем. Собака привыкла к ней, и теперь поднимает голову в ожидании очередной порции с малозаметным вилянием хвоста.

Астарта давно отбросила мысль о том, чтобы убить её. Пистолет с единственным патроном лежит в кармане её штанов, холодный и тяжёлый. То ли сострадание остановило её, то ли воспоминания из детства. Ей было восемь, когда она впервые попросила деда завести пса. Они сидели на лавочке у его дома, солнце садилось за лес, окрашивая небо в багрянец. Астарта болтала ногами и рисовала палкой мишень на земле. «Деда, давай собаку заведём, — сказала она, глядя на него снизу вверх. — Будет бегать с нами, охранять дом, ты её научишь охотиться». Дед нахмурился, отложил нож, которым точил колышек, и сплюнул в траву, а потом высказался: «Блохастые твари, — буркнул он, — только мешают. Гавкают, жрут всё подряд, под ногами путаются». Астарта надула губы, но промолчала — спорить с дедом бесполезно, его слово было как камень. Она тогда представляла, как пёс спит у её ног, как они вместе бегают по лесу, но мечта осталась мечтой. Теперь, глядя на чёрную собаку за решёткой, она чувствует эхо той детской тоски. Убить её было бы предательством — не только животного, но и той девочки, что всё ещё живёт где-то внутри.

Но что дальше? Она приручит собаку — и что с того? Ключей от решётчатой двери она не нашла, несмотря на все усилия. Астарта обшарила каждый угол этого проклятого места: простучала стены, заглянула под диван, где лежали только пыльные комки, проверила ящики на кухне в сотый раз. Ничего. Она застряла в этой игре, где правила диктует кто-то другой, а она — пешка, слепо тыкающаяся в стены. Эрик, конечно. Это его почерк — изощрённый, жестокий, наслаждающийся её беспомощностью.

Астарта сжимает кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Она вспоминает, как сама охотилась на него — винтовка на крыше парковки, прицел, промах. Теперь он перевернул доску.

Она решает наладить контакт с собакой. Астарта садится у решётки, просовывает руку сквозь прутья, держит кусочек мяса. Пёс смотрит на неё, принюхивается, делает шаг, потом ещё один — маленькие, осторожные движения. Впервые она хочет коснуться его, почувствовать тепло шерсти, ощутить что-то живое в этом мёртвом месте. Собака медлит, но подходит ближе. Аккуратно берёт мясо из её руки — зубы слегка касаются кожи, но не кусают. Астарта замирает, боится спугнуть. Пёс проглатывает угощение, смотрит на неё тёмными глазами и вдруг виляет хвостом — медленно, неуверенно. Он не отходит, стоит рядом, обнюхивает воздух в поисках добавки. Астарта улыбается — впервые за эти дни, улыбка слабая, но настоящая.

Пёс поднимает заднюю лапу, чешет шею, и в этот момент что-то блестит в его шерсти. Астарта приглядывается: на ошейнике — чёрном, почти слившемся с шкурой, — висит маленький железный ключ. Она не замечала его раньше, шерсть скрывала находку. Сердце колотится быстрее, кровь стучит в висках. Астарта распрямляет ладонь, протягивает её к собаке. Пёс перестаёт вилять хвостом, обнюхивает руку, лижет пальцы шершавым языком, потом смотрит на неё. Она решается — гладит его по голове, пальцы тонут в мягкой шерсти. Собака не рычит, не отстраняется, а наклоняет голову, подставляется под ласку. Астарта снимает ключ с ошейника, сжимает его в руке, шепчет про себя: «Пожалуйста, подойди». Это её мольба — к судьбе, к чему угодно, что может вытащить её отсюда.

Она встаёт, вставляет ключ в замок решётки. Щелчок — дверь поддаётся, скрипит ржавыми петлями. Астарта открывает её, шагает внутрь, приседает на корточки. Пёс подходит ближе, тыкается носом в её ладонь, виляет хвостом быстрее, радостнее. Теперь их не разделяют прутья. Она осматривает животное и замечает, что эта собака женского пола. Астарта гладит её по спине, чувствует тепло и лёгкую дрожь под шерстью.

— Назову тебя Тень, — говорит она и смотрит в её тёмные глаза. Собака гавкает — коротко, дружелюбно, словно соглашается. — Смотрю, ты не против.

Дальше в темноте нащупывается новая преграда — ещё одна железная дверь, массивная, без ручки, с узкой замочной скважиной. Астарта встаёт, идёт вдоль стен, ощупывает их руками. Бетон холодный, шершавый, с мелкими трещинами, царапает кожу. Выключателя нет, свет не включить. Она проверяет карманы, пол, углы — новых ключей не находит. Два ключа — от первой двери и от решётки — не подходят. Она снова в тупике, но теперь с Тенью рядом. Собака садится у её ног, смотрит вверх, словно ждёт команды.

***

Проходит ещё несколько дней — бессмысленных, тягучих. Астарта спит на кровати, свернувшись под одеялом, когда её будит лай Тени. Она открывает глаза, трёт их, смотрит на часы — 6:12 утра. Свет лампы на тумбочке отбрасывает тени на чёрные стены. Собака лает громко, настойчиво, не умолкает. Астарта встаёт, пошатывается от сна и идёт к ней. Тень стоит на кухне и гавкает, уставившись на стол. Там лежит пакет с мясом и новый ключ, чуть крупнее прежних. Астарта замирает. Этого не было, когда она засыпала. Она помнит, как проверяла стол перед сном. Кто-то принёс это ночью, но как? Тень бы залаяла, услышав шаги, скрип двери.

Астарта сжимает ключ в руке, чувствует его холод. Эрик. Это его игра, его извращённое удовольствие. Он подбрасывает ключи, мясо, держит её в этом лабиринте, как крысу в клетке. Маньяк, которому мало убить. Он мучает, растягивает агонию, наслаждается её отчаянием. Но как он заходит незамеченным? Это сводит с ума, как заноза под ногтем.

Тень следует за ней, когти цокают по линолеуму. Астарта идёт к новой железной двери, вставляет ключ в скважину, поворачивает. Щелчок, дверь поддаётся с низким скрежетом. Всё слишком предсказуемо, слишком просто, и это пугает. Она входит, ощупывает стены в поисках света. Бетон царапает ладони, оставляет мелкие ссадины, но выключатель находится — холодный, липкий от сырости. Она нажимает.

— Не подходи! — кричит женский голос, дрожащий, высокий.

Тень рвётся вперёд, лает неистово, когти скребут пол. Астарта щурится в слабом свете лампы, что висит под потолком на тонком проводе. Комната разделена бетонной стеной с решётчатой дверью. За ней стоит девушка — светловолосая, худенькая, с бледным лицом и огромными глазами, полными ужаса. В руках она держит пистолет — травматический, судя по короткому стволу, — но так неуверенно, что он дрожит вместе с её пальцами. Ей лет шестнадцать-семнадцать — школьница или недавно выпустившаяся.

— Не подходи, иначе я буду стрелять! — повторяет она, голос срывается.

Астарта отступает к стене, хватает Тень за ошейник, тянет к себе. Собака замолкает, но рычит на незнакомку, шерсть на загривке встаёт дыбом. Похоже, девушка не знает, что у неё травмат — резиновая пуля не убьёт. Но Астарта не рискует ни собой, ни Тенью. У неё самой есть пистолет — один патрон в кармане, — но она не достаёт его. Эта девочка не заказ, не убийца. Она жертва, как и сама Астарта.

— Как ты здесь оказываешься? — спрашивает Астарта, старается говорить спокойно.

Тишина. Девушка опускает взгляд, сжимает пистолет сильнее, но не отвечает. Астарта ждёт, но молчание давит на уши. Может, она боится? Думает, что Астарта — её тюремщик?

— Послушай, — говорит Астарта, — меня сюда кто-то заточил. Уже неделю я ищу выход, но не могу найти. Тебя тоже закрыли здесь, да? Ты видела, кто это был?

Снова тишина. Девушка дёргает плечом, её пальцы белеют на рукояти. Астарта держит Тень за ошейник, выглядывает из-за стены. Незнакомка стоит на месте, слёзы текут по щекам, оставляют мокрые дорожки на бледной коже. Она дрожит, как лист на ветру, похожа на ребёнка с опасной игрушкой.