Ллвид запнулся, а перед памятью короля Благого мира всплыли давние воспоминания.

…Черные волосы, хризолитовые глаза — так должен был бы выглядеть его сын. Сильнейшая аура будущего мага. Толчок маленькой ножки под ладонью Мидира…

Лишь усилием воли владыка Благого двора вернулся в настоящее, погрузившегося во мрак: факелы на стенах вспыхнули и погасли. Шорох ног доложил Майлгуиру, что испуганные стражники кинулись в соседние проходы за светом.

— Ллвид, — прорычал он в темноте. — Не переходи черту. Я, как никто в этом мире, в полной мере понимаю твое горе и разделяю его. Я сочувствую тебе, но не путай сочувствие и слабость. Говор-р-ри уже, если тебе есть что сказать!

— Они с подругой ходили гадать, знаешь ведь, гадают у нас друиды, не то что у вас в цитадели, — белый волк произнес это тихо и быстро, словно после слов владыки ему стало легче говорить. Может, вспомнил не только о Мидире, но и о его потерянном сыне. — Да, это запрещено и у нас, видно, хранитель их провел. Единственное, что знаю: приглянулся ей кто-то из наших волков. Но раз скрыла, раз решила обратиться к магии, значит, не так и просто было с чувствами. Может быть, он ее отверг! В Лунгасад! Как посмел! Однако меня тревожит…

Но тут факелы вспыхнули вновь, стражники принесли извинения, а Ллвид смолк, как будто спохватился и решил не выпускать больше на волю ни слова жалобы.

Майлгуир, досадуя на слишком исполнительных стражей, помянул всех старых богов, ныне почивших, и поспешил следом за белым волком.

Но одна уверенность пришла откуда-то изнутри, интуитивная и необъяснимая.

— Подруга — это Мэренн? — уцепился Майлгуир за кончик нити. Судя по тому, что Ллвид запнулся, он был на верном пути. — Они ходили вместе, и каждая загадала что-то свое! Друиды обладают остатками магии, да только неудача, магия в наши дни образуется от жертвы. Чем сильнее желание, тем больше жертва. Известно ли отцу, чем пожертвовала его белая волчица?

— Нет! Она не говорит! Может, будет разговорчивее с тобой, черный ты наш владыка, — бросил через плечо Ллвид с откровенным отвращением.

От него вновь потянуло холодом, как будто возле Майлгуира шел не живой волк, а кусок льда с Черных гор. Так, глядишь, не дойдет и сам замерзнет по дороге!

На взгляд Майлгуира, объяснение про любовную немочь выглядело не очень правдоподобным. Лугнасад же! Не вышло с одним, полюбилась бы с другим. А уж великая любовь, что несёт великую муку, осеняет бессмертных достаточно редко.

— Ты уверен, что дело в чувствах? А не в том, что ей надоела такая жизнь? Может, она устала ходить в патруле, служить в страже, отчитываться за каждую мелочь перед собственным отцом?

Белый волк дернулся сильнее, как от удара, а Майлгуир постарался забыть о собственных сыновних впечатлениях, полыхнувших слишком ярко. Ему тоже куда проще было держать ответ перед воспитателем, на что отец реагировал очень болезненно.

— Вот и я тоже думаю, владыка, — ядовито бросил Ллвид. — Возможно, отчет перед королем будет для нее не настолько сложен, как передо мной. Дочь поняла, что сотворила глупость, но не желает облегчить мне задачу и рассказать о ней!

Хозяин Укрывища топнул сильнее, чем обычно, и эхо гулко прокатилось по каменному переходу.

Майлгуир Гранью хорошо понимал.

— Так или иначе, праздник не кончился. А это значит, проклятья не вступили в полную силу, — ровно произнес Майлгуир. — Рано отчаиваться.

— Рано?! Ты сказал «рано», владыка? Тебе легко говорить. Это не твоя дочь лежит в спальне бледнее собственной тени! — Ллвид крутанулся на месте, остановился и засопел, вперившись взглядом в Майлгуира, как перед нападением. — Легко говорить, легко вселять надежду, легко повторять простые слова! Легко ломать, сложно сделать. Попробуй что-то наконец исправить в своем многострадальном королевстве, благой король!

Сказал как плюнул. Майлгуир поборол желание утереть лицо, отстраняясь от всех и всяческих пожеланий, высказанных и потаенных.

— Я сделаю для этого все возможное, если мне будет позволено увидеть пострадавшую. Поторопись уже. Позволь напомнить, сейчас истекает ее время, не мое.

На сей раз Ллвид зарычал Майлгуиру в лицо. Кажется, лечение не помешало бы и главе клана белых волков! Не найдя ответа в словах, тот развернулся и нарочито громко пошел дальше. Стража ни разу не встретилась в этих переходах возможно потому, что они проходили самые удаленные от входа места, а может, волки попросту разбегались от разъяренного хозяина Укрывища.

Наконец они пришли, и хотя Майлгуир всегда считал себя выносливым ши, вздохнул с облегчением. Ллвид не успокоился, но перестал свою злость так явно показывать. Провел короля к очередной неприметной двери и постучался.

— Доченька, я вернулся с гостем, ты можешь нас принять?

Майлгуир вздрогнул, не поняв, не осознав, кто это тот третий волк, что пришел с ними и говорит так странно и незнакомо: настолько надломленно и заискивающе прозвучал голос Ллвида.

Из-за двери послышался неразборчивый звук, то ли хрип, то ли скуление.

— Лапонька, мы зайдем ненадолго, он постарается тебя не утомить, не волнуйся! — белый волк толкнул дверь.

Первое, что с порога не понравилось волчьему королю — запах, донесшийся из девичьих покоев. Пахло приближением смерти, легкой гнилостной ноткой, как от раны, что грозит смертью даже стойким волкам. А еще — отчаянием и нетерпеливым ожиданием. Судя по всему, Гранья смирилась со своей незавидной судьбой и ждала освобождения от всего: от тела, забот, тревог, самой жизни.

Перед внутренним взором Майлгуира возникла Мэренн — другая отчаянная женщина из северных волков, тоже покорившаяся бы судьбе, кабы не изменившая все беременность.

Второе, что неприятно удивило короля — сваленные в кучу доспехи. Снаряжение волчицы-стража, неухоженное и брошенное с расчетом, что пользоваться им впредь не придется.

Третьим раздражающим фактором была сама волчица, слишком хворая, чтобы подняться, но приложившая кулак к груди, а значит, все еще готовая служить своему королю. Тусклые глаза, бесцветные волосы.

Ллвид вздохнул недовольно, словно бы на жест, но, возможно, дело в другом. Хозяин Укрывища пытался скрыть, насколько он расстроен и как далеко простирается его отчаяние.

— Мой король, — Гранья просипела-прохрипела, не владея голосом, — чему обязана визитом?

— Глупости собственной, — Ллвид прошипел и отвернулся.

Майлгуир проследил, как несчастный отец отходит к полкам, с преувеличенным вниманием что-то там изучает, очень похожее на призы, и бормочет под нос явно не похвалы.

— Я попрошу тебя, Ллвид, оставить нас наедине, — Майлгуир уселся поудобнее, не близко и не далеко, чтобы запах болезни не отвлекал. — Любые дела, которые касаются любви, не терпят третьих лиц.

Резко обернувшийся белый волк вперился в Майлгуира так, будто тот снова стал Мидиром, поставил мир на грань гибели и на сей раз уже безвыходно.

— Пусть и родственных лиц, — добавил король.

— Мы говорим о моей дочери! — прошипел Ллвид похлеще выводка ядовитых змей.

— Мы говорим о моей подданной, которая только что отдала в мое распоряжение свою жизнь и честь, — еще спокойнее ответил Майлгуир.

Бурные ссоры стали бы совсем не к месту. Смириться было непросто, но короля ждала Мэренн. Странное ощущение, возможно, обманчивое — что от спасения Граньи зависит и спасение жены, подгоняло его. А своему предчувствию Майлгуир привык верить безоговорочно.

— Я никуда не уйду, — Ллвид свел руки за спиной и вздернул подбородок.

— Мы говорим о несчастной влюбленной посреди Лугнасада! Как всякий свободный волк, она имеет право довериться мне и только мне!

— Папа, прошу тебя, — выкашляла просьбу Гранья.

— Ладно же, — Ллвид сжимал и разжимал кулаки, вся его холодность трещала по швам, — Позже поговорим… с вами обоими! — он громко прошествовал к двери и хлопнул ею от всей своей широкой души.

— Не сердитесь на него, — Гранья привлекла внимание короля слабым взмахом руки. — Он не хочет.