Майлгуир, миновав широкую площадь перед дворцом, пошел короткой дорогой, ловя взгляды тех несчастных, коим довелось сторожить Черный замок в канун праздника любви и свободы. Насторожился единожды, поймав ухом разговор о том, что уж Майлгуир-то без пары не останется. Оборвать бы длинные языки… Но кровь, на миг разгорячившаяся от схватки, быстро охладела.
Близ своих покоев на гладкой поверхности стены, зеркальной от глубинной темноты замка и полного отсутствия света, поймал свое отражение и мрачно усмехнулся. Ярко-белая прядь в волчьих смоляных волосах, идущая от виска, непроглядно-черные глаза на жестком, подернутом тонкими морщинами лице. От того прекрасноликого, вечноюного Майлгуира, которого помнил Верхний, почти ничего не осталось. После потери сына и смерти Этайн, после бесконечной борьбы с Проклятием и гибели многих, кто решился открыть сердце любви… надо признаться хоть самому себе — он утратил вкус к жизни.
Старение для ши равно мукам совести, а этого добра у короля Благих, когда-то Пресветлых земель имелось в избытке.
Женщин не должны были бы привлекать подобные мужчины, однако он привлекал, его просили разделить ночь каждый Лугнасад. В праздник бога любви отказ равен оскорблению, и он соглашался. Но ни одна из прекраснейших дев, с кем он делил постель, не могла подарить ему даже намека на ту полноту чувств, на ту бесконечную нежность и страсть, что он испытывал к Этайн.
Именно в этом месте она кружилась от счастья, думая, что он — ее муж, любя и желая только его. И злобные птицы света слетались к ее ладоням, а хмурые волки улыбались и преклоняли перед ней колени…
Рыжеволосая смертная с хризолитовыми глазами улыбнулась ему из прошлого.
Он зажмурился, выдохнул, открыл глаза — и увидел лишь холодный шелк черной стены.
Скрипнул зубами, тряхнул головой, сбрасывая морок — настолько реально увиделась земная красавица, чьи останки давно истлели в Верхних землях.
Слишком часто в последнее время его одолевали видения прошлого, слишком много раз он бросался за ними вслед — и ловил лишь пустоту.
Был бы он смертным — жизнь в Верхнем мире давно бы притушила его скорбь. Был бы он смертным — просто умер бы, и тогда вечная мука милосердно отпустила бы его душу. Перестало бы болеть расколотое сердце, что держат лишь скрепы долга и чести…
Каждый день каждого года, каждого тысячелетия он был королем дома Волка, владыкой трети Нижнего мира, всех Благих земель. И только Лугнасад, день, когда он встретил Этайн, он был просто ши. Возможно, даже просто человеком, отчаянно любившим и потерявшим свою любовь…
Майлгуир припомнил высохший дуб и принял решение отправить стражей его спилить. Мертвые должны тихо спать в могилах, а не тревожить память и сон ныне живущих.
— Мой король… — неуверенно обратился к нему стражник, определенно желая что-то сказать, но Майлгуир повел рукой в медленном плавном движении, замыкая уста, отстраняя его и весь этот мир.
Тяжелыми шагами вошел к себе, сам захлопнул дверь и замер, прижавшись спиной и затылком к холодной створке. Потер ладонями все еще горевшее лицо, успокаивая дух, утишивая боль, отгоняя воспоминания.
Нужно только пережить эту злосчастную ночь. Дальше все пойдет своим чередом, бесконечные дела отвлекут от тяжких мыслей и горьких сожалений.
Майлгуир сдернул испещренный зеленым ихором шлем, скинул плащ, заляпанный грязью и разорванный когтями виверн так, что его оставалось только выбросить. Или все же отдать в чистку? Ткань ведь теперь еще и ткут, а костюмы — шьют. Светлые земли дарили ши лишь еду. Слава Лугу, исправно нес свою службу золотой горшок у Вогана, хоть главный повар и ворчал, что вся еда из него одного вкуса, тем не менее именно он спасал благих ши в годы неурожая и суховея.
От расплаты же за истинную любовь не спасало ничего.
Но что же костюм? Вздор. Ерунда. Как же мелочны его раздумья!
Майлгуир приподнял полу безнадежно испорченного плаща, сбросил его на каменный пол и рассмеялся недобро, надтреснуто.
Дублет, надеваемый владыкой на все вылазки, простой и удобный, обычная одежда стражей — безо всяких отличий — полетел следом за плащом. Звякнуло о каменный пол снятое оружие.
Майлгуир дернул шнуровку сапог, позволяющую самому снимать ботфорты, скинул штаны, мечтая поскорее помыться, залечь в постель и проспать до утра. Обернуться бы зверем и забиться в какую-нибудь нору в ожидании, пока минует эта эпоха…
И тут громом среди ясного неба прозвучало:
— Добрый вечер, мой король, счастливого вам Лугнасада! Да будет светел ваш день и полна звездами ночь.
Черный, искрящийся шелк балдахина — его, между прочим, балдахина! — приподнялся, и в проеме показалось юное женское личико. Бледное, неулыбчивое, скуластое, которое очень украшали серо-зеленые глаза и крупный вишневый рот.
— Простите, — зевнула она. — Я что-то притомилась в ожидании. А! — заинтересованно оглядела Майлгуира и спохватилась, деловито зашуршала за спиной: — Вот же! Это вам от отца!
Она показала корзину, в которой сонно заворочался крупный дымчатый щенок.
Изо всей одежды на Майлгуире оставалась лишь рубашка, не самый лучший костюм для выпроваживания очередной дамы, жаждущей его объятий.
Пока король в ошеломлении замер, незнакомка безо всякого стеснения продолжала:
— Тут все есть, и бутылочка с молоком, и еда на первое время. Побоялась я его на вашу псарню отдавать, он хоть и крупный, а от матери не так давно отлучен.
— Ты? Кто? — только и смог вымолвить Майлгуир.
— Мэренн. Я Мэренн! — видя, что имя ничего не сказало королю, соскочила с постели и добавила внезапно сердито, откинув за спину тяжелую иссиня-черную косу: — А говорил, приезжай, коли будет нужда! Говорил, завсегда приму тебя в охрану! А еще обещал показать Черный замок. Правда, — губы девушки дрогнули в преддверии улыбки, но она так и не появилась, — вы тогда называли меня Мэр. Я Страж Укрывища! Неужели для того, кому открыты все души и подвластны все помыслы, есть разница между юношей и девушкой?
— В чем-то есть, — усмехнулся Майлгуир, приходя в себя. — Хотя бы в том, что юноши не делят со мной постель. Вернись в нее, дитя.
— Дитя?! — оскорбилась Мэренн, но послушно скрылась за балдахином вместе с корзинкой, щенком и собственным негодованием.
Майлгуир, проскрежетав зубами, прошагал до ванны, обернулся подозрительно, услышал приглушенное: «Я не смотрю!» — и плюхнулся в горячую воду, не снимая рубашку.
Странно, что вода не закипела от его присутствия. Право, не стоит ли наложить заклятие на собственный рот? Коварство сказанных слов в очередной раз сыграло с ним злую шутку. Теперь до утра ни он, ни щенок, ни эта девушка, увиденная в первый — хорошо, во второй! — раз в жизни не смогут выйти из его покоев.
Майлгуир окунулся с головой, подождал, пока грудь не сожмет в нестерпимости вдоха, и только тогда вынырнул из воды. Да как его посмела обмануть какая-то девчонка? Впрочем, он сам виноват. Не следовало раздавать глупые обещания! Однако юный, тонкий в кости волк в одежде стражей, встреченный однажды по дороге в Укрывище, не был похож на девушку.
Сложные отношения с Ллвидом, старейшиной Укрывища и главой второй по значимости крепости Дома Волка, не позволили владыке Благого Двора взять охрану на переговоры. Не хотелось давать и намека на опасение или тревогу. Просто визит одного ши к другому.
И ведь чутье волка не подсказало Майлгуиру, кто перед ним, ни когда он вытаскивал попавшего под горный обвал Мэра, ни когда собирал остатками магии его раздробленную ступню. Хромой воин — что может быть печальнее?
Печальнее может быть разве что глупый король, зашевелились в голове дурные мысли. Хотя… он не представился. Тогда они просидели до утра у костра, Майлгуир забавлял бледного до зелени юношу рассказами о Черном замке, где тот никогда не был, а утром доставил его до Укрывища и обо всем забыл, тем более что переговоры прошли не так уж и успешно. А сейчас зеркальная память ши подсказывала: да, обещал и покровительство — уж больно тот переживал из-за ступни! Обещал молодому, упрямому ши и место среди королевских волков, и самое ужасное, обещал показать Мэру красоты Черного замка. Фомор его — ее! — раздери!..
