Сёрмон отыскал окно и, перегнувшись через подоконник, громко свистнул. Спустя минуту раздалось хлопанье крыльев, и большой чёрный филин спикировал из темноты ему на предплечье.
— Придётся поработать, мальчик… — пробормотал он. Птица захлопала крыльями и издала тревожный клёкот. — Мне тоже не хочется, но делать нечего, — ответил на это Сёрмон и снова вернулся в лабиринт дворцовых коридоров.
Он направлялся обратно в зал Звезды, откуда всё ещё слышались звуки перестрелки и грохот взрывов. Перед тем как войти, он тряхнул рукой, и филин влетел в зал и закружился под самым куполом.
Авсур всё ещё находился там и вёл бой. Он ничего не мог с собой поделать, это было почти на грани инстинкта. Он был солдатом и исполнял свой долг, хотя уже давно не верил в правоту своего дела и совершенно ясно осознавал, что теперь всё бесполезно. Он присел за мощной станиной того, что когда-то было пультом связи и, достав свой тяжёлый бластер, стрелял в тёмные тени, затаившиеся за колоннами. Они стреляли в ответ, хотя могли бы уйти, сделав своё дело, или выбить гвардейцев из зала, если б к ним подошло подкрепление. В этой перестрелке было что-то абсурдное, потому что все её участники надёжно спрятались от огня, да и сами не могли ни в кого попасть.
«Может быть, они просто не хотят впустить нас в свой потайной ход, которым пришли сюда, потому что скоро подкрепление подойдёт, и дворец будет захвачен изнутри?» — подумал он и услышал знакомый клёкот наверху. Этот филин всё делал не как нормальные птицы, клекотал вместо того, чтоб ухать, ел консервы, демонстративно пренебрегая охотой, и вечно лез туда, где стреляют.
Авсур взглянул на него и тут же ощутил движение рядом. Ещё до привычного рывка к кинжалу он узнал, кто это.
— Зачем вернулся? — бросил он, выглядывая из укрытия, чтоб подыскать следующую мишень, но ничего подходящего не увидел и обернулся к Сёрмону. Тот стоял рядом на коленях, и его глаза возбуждённо блестели.
— Он нашёл! — выдохнул алкорец.
— Что? — равнодушно спросил Авсур, и тут Сёрмон оттолкнул в сторону его бластер и вцепился левой рукой в левую руку Авсура. Тот сразу же понял, в чём дело и попытался вырвать пальцы и уклониться, но Сёрмон лёгким движением заставил его распрямить кисть, их пальцы переплелись сами собой, ладони соприкоснулись и тут же тесно прижались одна к другой. Авсур попытался хотя бы отвести взгляд, но изумрудно-золотые огни, заплясавшие в прозрачных глазах Сёрмона, заворожили его. Он почувствовал леденящийужас и беспомощность, дрожь пробежала по коже. Он успел подумать о тех, кто находится здесь, друзьях и врагах, о тех, кто проходил сейчас под стенами дворца, направляясь к месту военных действий. И тут филин камнем обрушился сверху и вцепился когтями в их запястья, словно скрепляя тем самым это рукопожатие. Боль тут же пронзила всё тело, и каждая клеточка его потянулась навстречу Сёрмону, он почувствовал, что теряет волю, теряет индивидуальность, теряет душу, сливаясь с чем-то, что уже не было алкорцем или птицей, чтоб стать единым целым…
И Проклятый Демон вырвался на свободу. Он взвился вверх: хрупкое тонкое тело не то мужчины, не то женщины, облачённое во что-то мерцающе-чёрное. Его взлохмаченные космы, состоявшие из спутанных чёрных и рыжих локонов развивал невидимый ветер, раскосые зелёные глаза горели безумием, а из ухмыляющегося рта торчали тонкие и прозрачные как лёд игловидные зубы. Безумно захохотав, демон промчался по залу, и вокруг него заклубилась тьма, он рванулся вверх и, пробив купол, вылетел наружу, а в зале повисла тяжёлая тишина, потому что живых в нём не осталось.
Те, кто видел в ту ночь дворец издалека, говорили потом, что над ним вдруг заклубились неизвестно откуда взявшиеся чёрные тучи, внутри которых полыхало багровое адское пламя. Из туч вырывались синие молнии и били по крышам домов, отчего те лопались с сухим треском. Деревья вспыхивали как свечи и горели жутким синеватым пламенем, быстро обращаясь в прах. Призрачные смерчи гуляли вокруг, обхватывая и кружа в смертельном танце всё, что попадалось на пути: вещи, людей, тяжёлые машины… Огромные планетарные вездеходы они крушили на мелкие частички с такой лёгкостью, словно это были спичечные коробки. В одно мгновение дворец и Королевская площадь превратились в жуткий театр мистического кошмара. Там вспыхивали неестественные огни, безумно завывали ветры, и прочное превращалось в хрупкое. Камни перемалывались в песок, а люди оказывались разорванными на тысячи мелких клочков и разнесенными по руинам. И посреди всего этого прыгала с места на место крохотная хрупкая фигурка, чей резкий безумный хохот разносился во все концы. Она была почти невидима посреди созданной ею фантасмагории, но именно вокруг неё закручивались смерчи, над ней клубились тучи, и по её движению летели отовсюду синие молнии. Её ломаный и неестественный танец перемещался по кругу, захватывая всё больше и больше на своём пути. Перестрелка вдали стихла, словно все прислушивались к тому, что творилось здесь, в сердце столицы. А затем кругом тоскливо завыли собаки, и где-то за стенами этот вой подхватили волчьи стаи.
И тут хохот смолк. Перепрыгнув на крышу Храма, демон дрогнул и припал на колено. Древние плиты под ним затрещали и провалились. И он канул, исчезнув с глаз, а за ним пропали и тучи, угасли молнии, рассеялись смерчи, и синее пламя редких пожаров пожелтело и приняло обычный оранжевый цвет. Тишина нависла над королевским городом Дикта. Мёртвая тишина охватила вымерший дворец и руины вокруг него. Огромная площадь превратилась в кладбище для машин и людей, пришедших, чтоб захватить этот мир.
А под сводами Храма раздавался надсадный, режущий барабанные перепонки визг. Демон катался по полу среди тлеющих обломков, извиваясь в смертельных судорогах, и воздух вокруг него искрился и трещал от разрядов электричества. Он отчаянно боролся за свою жизнь, но бороться приходилось не с тем, что было вне его, и чего он не боялся. Угроза была внутри, и она разрывала его тощее ломкое тело, потому что тот, кто был частью его, заявлял права на себя, он требовал, взламывая оболочку чуждого тела. Он стремился расправить плечи и стать собой. И ему было наплевать на все силы ада. Он жаждал свободы и мог смести на своём пути целое воинство демонов.
— Проклятие! — низкий визг осел и перешёл в вопль ярости, от которого отделился бессильный стон.
И демон распался. Истерзанный, почти обезумевший от боли Авсур оторвался от безжизненного тела Сёрмона и в ярости запустил в ближайшую стену комком перьев, в который превратился филин. Он встал на четвереньки и, хрипло дыша, осмотрелся по сторонам. Вокруг было тихо, а над головой в проломе потолка сияли звёзды. Всё кончилось, и тело быстро затягивало внутренние разрывы и растяжения, кости и суставы противно пощелкивали, но боль уходила. Кожа была мокрой от пота, а глаза застилал бессильный гнев. Авсур тряхнул головой, чтоб избавиться от шума в ушах, и тут услышал стон.
Сёрмон судорожно выгнулся, и его стон перешёл в низкий хрип, похожий на рычание.
— Мерзавец! — зашипел Авсур и бросился на него.
В одно мгновение оседлав обессиленного алкорца, он вцепился ему в плечи и, приподняв, что есть силы ударил его об пол. Сёрмон охнул и открыл глаза.
— Он нашёл… — прохрипел он. — Это последний раз, Рен, я клянусь.
— Ты, ублюдок! — рычал Авсур. — Ты знаешь, сколько людей мы перебили? Своих же людей!
— Не мы, он! — возразил Сёрмон. — И у нас нет своих. Мы — изгои.
— Удобная позиция… — процедил Авсур и, снова швырнув Сёрмона на пол, поднялся и отошёл. Он нагнулся к филину и дёрнул его за крыло. Птица вздрогнула и затрепыхалась, и ему стоило определённых усилий, чтоб не свернуть ей шею.
— Ты опять не убил меня… — засмеялся Сёрмон, и его смех перешёл в кашель. — Сколько это продолжалось?
— Достаточно, чтоб я чувствовал себя навеки проклятым, — ответил Авсур.
— Мы оба чувствуем себя так, братец… Мы разрушили всё на этой планете?
— Нет. Гораздо меньше. Но слишком много народу оказалось в ненадлежащее время в ненадлежащем месте.
