Оставшись втроём, Путилин, Сушко и Вяземский удовлетворённо выдохнули — половина дела была сделана, но к сожалению, только половина. Завтрашний день должен был поставить точку в этой затянувшейся криминальной истории.

— Да, не всяк кулик своё болото хвалит, — разочарованно произнёс Лавр Феликсович.

— Но всяк кулик своему гнезду радеет, — возразил Сушко Путилин.

А Вяземский, которого так и не отпустило напряжение поиска Лешко Беса, задумчиво произнёс:

— Господа полицейские, меня всё же озадачивает поведение нашего преступника. Его неуёмное желание контролировать процесс собственного поиска, контролировать людей, им занимающихся, желание всегда быть впереди вас, не стесняя себя в средствах и жестокости. Немецкие и австрийские психиатры называют такую страсть «мания», а субъектов, ей страдающих — «маньяками». Но в любом случае, ставится акцент на их психическом нездоровье. Получается, что это удваивает, если не утраивает, опасность Беса, настоящего исчадия Ада, для всех окружающих.

***

Вяземский отбыл домой, а вот для Сушко и Путилина рабочий день не закончился, как и для делопроизводителя Савицкого. Служба продолжалась. И всё потому, что, напуганная участью вожаков, четвёрка налётчиков настояла на срочном допросе. Им загорелось дать показания, хотя в позднее время подобные действия полиции были запрещены законом. Страх близкой смерти гнал преступников в руки сыскных, которых ещё нужно было заинтересовать важностью своей информации, тем самым показать необходимость защиты ценных свидетелей — скорому переводу в Литовский тюремный замок на этап следствия и суда, где у Беса уже не будет возможности достать развязавших язык налётчиков. Теперь в полной власти Сушко оказалась возможность устанавливать очерёдность допроса грабителей из шайки Митяя Лисина. И он начал со знакомых ему, по показаниям кабатчика и его прихвостня, участников пленения Леонтия Шапошникова — Гришки Кота и Петюни Шкворня. Первым Сушко вызвал Кота. Допрос происходил в присутствии делопроизводителя Савицкого

— Представься по форме для протокола, — приказал Лавр Феликсович налётчику.

— Так эта… Григорием Иванычем меня кличут. А фамилие наше Зацепины. Свои зовут Котом.

— Признаёшь ограбление в составе группы Лисина апартаментов господ Карелина, Писемского, Ливнева и госпожи Труфакиной, вкупе с ограблением отделения банкирского дом «Э. Мейер и К»? — напрямую спросил Сушко.

— Так эта… Признаю, господин сыскной, — без запинки ответил Кот.

— Кто вместе с тобой занимался грабежами означенных господ и банка? — продолжил допрос Лавр Феликсович, его распирал интерес: на какой вопрос налётчик не ответит или будет медлить с ответом.

— Так эта… Знамо дело, Митяй Лиса со своим помощником Фомкой Ступиным, да окромя меня ещё трое. Петюня Шкворнев по прозвищу Шкворень, Коська Салов по прозвищу Сало да Еремей Губин по прозвищу Губа. Так-то все мы участвовали одинаково.

— Кто стрелял в банке? Кто конкретно положил охрану и обывателей? Только освободи меня от своих бесконечных «так эта», — спросил Сушко, подмигнув делопроизводителю, намечалось крупное раскрытие целого ряда громких преступлений.

— Так, ваше благородие, то были Сало и Губа, то бишь Салов и Губин. Третий револьвер взял себе Митяй Лиса, а у Фомки Ступина обрез имелся, — и здесь не замедлил с ответом Кот. Сдал всех скопом.

— А теперь, Григорий Иванович, поговорим серьёзно, без вранья и словесного тумана, — взгляд Сушко стал цепким, внимательным и жёстким, а его слова прозвучали сурово и ничего хорошего Коту не сулили. — Расскажи, как вы задержали, а потом убили, моего агента на Лиговке? Расскажи про Беса и своих подельников, совершивших это преступление. Учти, будешь юлить — пожалеешь.

Кот всё понял и побледнел, потом его пришиб горячий пот, а кисти рук затряслись. Во рту налётчика сразу пересохло, и он то и дело стал облизывать посеревшие губы. Одно дело говорить о своих удачных криминальных похождениях, другое — отвечать перед полицейским за убийство другого полицейского, хоть ты в нём и не участвовал.

— Кхе-кхе… — прочистив горло, заговорил налётик. Удивительно, но его нарочитое «так эта» исчезло, как и не было, моментально испарилось. Не прост, совсем не прост оказался Кот. — То всё Митяй Лисин мутил с поляком, всё шептался с ним да шушукался. Этот же поляк варшавский, Митяй называл его то Лешко, то Бесом привёл нас со Шкворнем в кабак Максимова, что на Лиговке. Там мы и приняли вашего агента, рядившегося под беглого каторжника. И, чего греха таить, у сыскного это хорошо, очень похоже получалось… Но Бес уже знал об его подложной личине. Сдаётся мне, что вашего предали или нарочно подставили под Беса. Митяю ваш человек шибко мешал. Потому атаман решил урядиться с поляком баш на баш. Лисин помогает варшавяку взять сыскного, а поляк — избавляет Лису от всех полицейских напастей. Но я не убивал этого сыскного.

— Дальше! — рыкнул Сушко на примолкшего после сказанного Кота.

— Полицейский сразу понял, что его раскрыли и двинул половому под глаз… Потом Шкворень приложил вашего палкой по затылку. Испужался Петюня Шкворнев, что ваш человек нас всех поломает. После удара палкой сыскной обмяк и наземь без чувства повалился. Бес приказал привязать полицейского ко столбу, и потом мы вышли ненадолго на свет, чтобы сговориться о дальнейшем. Убивать полицейского в дровянике кабака Бес не стал… Сказал, что легавый, простите, ваше благородие, сыскной ещё ничего не сказал, а разговорить его в людном месте — в кабаке никаких возможностев нет. Очухавшемуся полицейскому запихали в рот кляп и дворами выволокли в соседний переулок… А оттедова уже переместили в сарай у дома Савкина.

— Кто и зачем пытал Шапошникова? — Сушко тяжело давались эти вопросы, но он непременно должен был получить ответы, пройти путь своего агента до самого его конца, который Сушко уже знал. Теперь его должна узнать и бумага — что написано пером, не вырубишь и топором.

— То Бес неистовствовал, измывался, прямо как кат-палач… — отвечая, бывалый преступник невольно содрогнулся от воспоминаний об увиденном и запавшем в душу. — Он выпытывал у сыскного, что полиция о нём, Бесе, уже знает, имена и адреса свидетелей, где и как того будут ловить… Бил непрестанно… Жёг папиросами… Сильно пахло горелой кожей, как палёной свиньёй. Но сыскной за три дня пыток так ничего и не сказал. Только стонал, как больная собака да выбитые зубы выплёвывал. Потом на наших же глазах, так ничего и не добившись, Бес его зарезал. Перехватил горло сыскного опасной бритвой. От уха до уха. Таких людоедов в нашем обчестве совсем не зря прозывают бесами. Бес он бес и есть. Если вы его, ваше благородие, не сыщете, свои кончат, к гадалке не ходи.

— Где искать Беса? — Сушко задал последний вопрос. И только сейчас понял, что неимоверно устал от бесконечного противостояния криминалу, от долгого, нескончаемого дня, от грязи и несправедливости этого мира. Если бы Сушко курил, то самое время затянуться крепкой папиросой, затянутся и, хоть на короткий миг, забыться, отрешиться от реальности, давящей на голову, тело, душу.

— Того не знаю, господин сыскной. После убийства вашего агента он исчез с Лиговки, а я остался. Всё, мне больше нечего сказать. Всё, я совсем пустой.

Делопроизводитель закончил оформление признательных показаний Кота. Получить признания остальных грабителей не составило труда, уже через час всё было закончено и подписано. Когда последнего преступника проводили в камеру, Сушко заметил делопроизводителю Савицкому:

— Фрол Калистратович, я что-то совсем не заметил, чтобы эти разбойные кулики так уж хвалили своё уголовное болото.

— А чего там хвалить, Лавр Феликсович. Им теперь тюрьма и каторга во весь рост маячат, — ответил Савицкий.

Завтра утром банда отправится в Литовский тюремный замок, что располагался совсем недалеко — в Тюремном переулке 1-го участка Коломенской полицейской части. Теперь ими займутся следователи, по материалам дознания, собранным Сыскной, предъявят обвинение, и будут готовить дела в суд. За всей этой суетой Сушко совсем выпустил из вида, что не побеседовал с наружным наблюдением за Алексом Шнайдером, пришлось отложить до утра. Путилин и Савицкий, наконец, покинули Сыскную.