А потом был этот повторяющийся голос, говорящий «неправильно». Неправильно, неправильно, неправильно.

Эти яростные чувства были извращенными, но затягивающими — горячими и холодными, как Хейден, и мне нужно было отвлечься от них. Мысли о Матео помогли мне вспомнить, что у меня есть обещание мирного будущего. Я никогда не должна забывать, кем был Хейден. Он был моим врагом. Он утопил меня в своей ненависти, которая навсегда оставила шрамы. Он сделал со мной так много отвратительных вещей, что о будущем с ним не могло быть и речи.

Мне просто нужно было время. Мне нужно было больше времени, и эти чувства исчезнут. Они должны были исчезнуть.

Я спускалась вниз, когда запищал мой телефон. Я вытащила его из кармана и открыла сообщение Матео.

«Доброе утро, моя прелесть».

Улыбка тронула мои губы. Он желал мне доброго утра каждый день перед тем, как уйти в школу, и это стало нашей рутиной. Я постепенно привыкала к тому, что теперь каждый день отправляю сообщения людям, регулярно получая сообщения от Матео, Мелиссы и Джессики, и это было здорово. Я больше не была необщительной одиночкой и чудачкой.

Я ответила ему и пошла на кухню. Меня коснулся сигаретный дым, и я сморщила нос, сжимая лямку рюкзака. Моя мама сидела за нашим кухонным столом и читала свой любимый журнал сплетен, ее недокуренная сигарета висела между пальцами. Мой взгляд упал на пепельницу перед ней. Несколько свежих окурков уже усеивали ее блестящее черное дно.

— Доброе утро, — пробормотала я и открыла холодильник.

— Доброе утро, — вежливо ответила она.

Со вздохом я достала молоко из холодильника и налила хлопья и молоко в свою миску. Я села напротив нее, поставив рюкзак рядом со стулом, и рассматривала ее измученное, бледное лицо, пока я ела свой завтрак в тишине. У нее были мешки под зелеными глазами, в которых не было света, и она похудела, ее щеки стали костлявее. Она вообще что-нибудь ест?

— Ты завтракала? — Спросила я ее.

Она выпустила дым через нос.

— Нет.

— Почему нет?

— Я не голодна.

— Это не нормально, мам. Ты должна что-нибудь съесть. Если ты не ешь…

— Перестань читать нотации. Ты здесь не родитель. Я родитель. — Она тихо добавила — К сожалению, — и мое горло сжалось.

Мне не терпелось встать и уйти, потому что я больше не могла находиться с ней в одной комнате. Мне постоянно безжалостно напоминали, что она никогда не будет тем человеком, на которого я надеялась. У нее было свое бремя, которое не включало заботу о дочери.

Последние несколько недель она была в депрессии и мало разговаривала. Ее уволили из ресторана быстрого питания за то, что она работала пьяной, и она нашла новую работу в супермаркете. Она была этому совсем не рада, потому что она не ладила со своими новыми коллегами, а рабочая нагрузка была большой, поэтому она выпивала свой стресс и страдания почти каждый вечер в барах вокруг Энфилда.

Я взяла свой рюкзак и поставила миску в раковину.

— Я ухожу.

— Повеселись, — дала она мне тот же старый ответ, ее глаза были устремлены в журнал.

Я стояла и смотрела, как она тушит сигарету в пепельнице и выпускает дым изо рта, боль кружилась в моей груди.

Ты любишь меня мама?

Она подняла брови, увидев, что я смотрю на нее.

— Что? — Спросила она.

Ты когда-нибудь любила меня?

— Я что-то сделал не так? — Спросила я ее, боясь войти в эту пустынную территорию страданий, но отчаяние во мне подтолкнуло меня спросить. Мое сердце колотилось в груди, пока я ждала ее ответа, молча умоляя ее измениться, понять, что мне нужна мать. Мне нужна она.

Она пожала плечами.

— Почему ты вообще спрашиваешь?

Ты когда-нибудь считала меня своей дочерью?

— Забудь, — сказала я и ушла, давление сдавливало мою грудь. Я застегнула зимнюю куртку, быстро замерзая на морозном утреннем воздухе. Я ненавидела холодную погоду. Зима еще не началась, но температура уже была слишком низкой.

Я взглянула на дом Хейдена, и мое сердцебиение и предвкушение возросли. Я ожидала увидеть его, когда бы ни вышел из дома, но, как и в эти последние несколько недель, его нигде не было видно. Его машины не было на подъездной дорожке, и вполне возможно, что он даже не ночевал дома.

Отчаявшись спастись от холода, я бросилась к своей машине. Я завела двигатель и включила обогреватель. Сильная дрожь пробежала по всему телу.

Я могла умереть, когда Джош ударил меня ножом два месяца назад, но мои отношения с мамой не изменились. Они только ухудшились. Она так погрузилась в свою депрессию, что я не могла вспомнить, когда в последний раз видела ее улыбку. Она редко разговаривала со мной, а когда говорила, то только о деньгах. Она никогда не забывала напоминать мне, что нам трудно платить по счетам, предлагая мне найти работу получше.

Я сжала руки на руле. Ярость, которую я испытывала по отношению к ней, сжимала мне грудь. Я была не только зла, я была напугана. Была вероятность, что я не смогу поступить в Йель или любой другой хороший колледж, даже если каким-то чудом получу полную стипендию. Мне придется оплачивать различные расходы, которые мама мне не поможет покрыть. Мне придется работать до изнеможения во время учебы, беспокоиться о деньгах, и я была в ужасе.

Моя тревога снова нахлынула, и вихрь негативных мыслей и сомнений пронесся в моей голове. Мне придется работать с людьми, и мне это не нравилось. Я не хотела, чтобы меня заставляли общаться с незнакомцами, но у меня не было выбора. Я не могла быть разборчивой в отношении работы во время учебы в колледже. Моя мать ясно дала понять это — если я поеду в какой-нибудь далекий колледж, я буду предоставлена сама себе. Она не поддержала мое решение покинуть Энфилд. Она хотела, чтобы я поступила в местный колледж, нашла высокооплачиваемую работу и содержала нас.

Ее эгоизм и пренебрежение не знали границ. Мрак еще глубже впился в меня своими когтями по дороге в школу. Я боялась, что застряну здесь навсегда.

Несколько студентов посмотрели в мою сторону, как только я вошла в вестибюль, и мои щеки вспыхнули. Я знала, что должна была уже привыкнуть к этому, но не привыкла. Инцидент с Джошем вывел их внимание на совершенно новый уровень, и они стали болезненно любопытны по отношению ко мне. Мой статус изменился с главного «фрика» школы на главного «фрика-спасителя».

Они создали столько историй обо мне, что можно было подумать, что я супергерой, преувеличивая момент, когда меня ударили ножом вместо Хейдена. Согласно одному из нелепых слухов, меня ударили ножом пятнадцать раз, и я потеряла одно легкое. Другой говорил, что я была тайной любовницей Джоша, но я изменила ему, и он решил отомстить. Самый абсурдный слух был определенно о том, что я потеряла ребенка, когда Джош ударил меня ножом в живот в середине моей беременности.

Они даже сделали мем с моей фотографией, который гласил: «Нам не нужен Бэтмен, у нас есть Сара Декер».

Как ни странно, почти все издевательства прекратились. Даже Мейсен и Блейк больше не издевались надо мной. Они не любили меня и не относились ко мне хорошо, но, по крайней мере, они не пытались сделать мою жизнь несчастной. У меня больше не было звания самого отстойного ученика школы Ист Уилоу, а у Джоша и Натали было.

К счастью, они все еще были за решеткой и ждали суда. Натали приложила дополнительные усилия, чтобы сохранить свой богатый, модный вид в школе, но она не была из богатой семьи. Ее родители работали учителями в начальной школе, поэтому они не могли найти денег, чтобы вызволить Натали.

Родители Джоша были богаты и могли легко заплатить за его освобождение, но его отец отказался это сделать. Он был судьей, который стремился попасть в Верховный суд, поэтому позволить Джошу свободно разгуливать после того, что он сделал, особенно учитывая его историю насилия, было неприемлемо в его глазах. Он публично заявил, что его сын должен оставаться под стражей ради справедливости. Он был лицемером. Он использовал свои связи в полиции, чтобы помочь Джошу, когда я сообщила о том, что он ударил меня два года назад, но я должна признать, что рада, что ирония жизни на этот раз сыграла мне на руку.