Я тяжело вздохнул и свернул во дворы, решив взглянуть, какими они были в СССР. Шел вдоль пятиэтажки, оглядываясь по сторонам. Дворы мало чем отличались от тех, что я видел в своем времени в Армавире. Те же самые пятиэтажки, те же подъезды. Разве что машин у подъездов было меньше, ни мусора, ни пустых пивных бутылок на земле. И запустения здесь тоже не ощущалось. В остальном… плюс-минус одно и то же.

Впереди, через два подъезда, группа собак налетела на девушку и окружила ее. На вид девушке было лет двадцать пять. Четыре пса, срывающиеся на лай, облака пара вырывались из их пастей. Скалили желтые клыки. Девушка стояла, парализованная от страха, не шевелясь. Кулачки сжаты на груди, в одной руки она держала ручку портфеля, за которым пыталась укрыться, как за щитом. На ней было темное пальто, под которым виднелась юбка, а голову покрывал белый платок.

Я застыл на месте. Взгляд скользнул по собакам. Самая крупная была немецкой овчаркой, рыжевато-черного цвета, остальная троица – дворняги, помельче. Если бы не этот немец, я бы один справился. Но овчарка была серьезной угрозой. И, похоже, вожаком. Ни палки, ни камня – ничего, чем можно было бы отогнать этих чертовых собак. Но это не повод сдаваться. Я сорвался с места и побежал к девушке, ускоряясь с каждой секундой, без плана, без мыслей. Только одно решение: подбежать и заорать так, чтобы их напугать.

Собаки не заметили меня, пока я не оказался слишком близко. В последний момент, поддавшись какому-то древнему инстинкту, я с размаху дал поджопник немцу и громко гаркнул на свору. Овчарка взвизгнула, отскочила, как будто ее ошпарили кипятком. Остальные псы тоже подались в стороны, замерли. Они не уходили – только смотрели, обдумывали свои следующие действия.

– Пошли, – сказал я девушке, хватая ее за руку. Я не оглядывался – просто тянул ее прочь, стараясь не думать, что сейчас может случиться. Но псы не были готовы отпускать свою добычу так легко. Лай разорвал тишину, и снова вперед рвался немец. Поджопник его только разозлил.

– Фу! – выкрикнул я, вложив в голос все, что только мог. Псы отшатнулись на долю секунды, но этого было мало. Их глаза светились голодом, и они вновь начали сближаться, готовые продолжить охоту.

– Не бойся. Все будет хорошо, – сказал я, чувствуя, как девушка дрожит. – Только не беги. Они не любят, когда бегут.

– Спасибо тебе.

«Рано пока благодарить. Еще ничего не кончилось», – пронеслось в голове.

Мы осторожно двинулись вдоль пятиэтажки, шаг за шагом. Собаки держались позади. Не слишком приятно, когда они за спиной, поэтому мы повернулись к ним лицом, медленно пятясь назад.

Но так не могло продолжаться долго. Это было ясно. Сколько мы сможем так продержаться? Немец кинется первым – а за ним рванет вся стая. Их сейчас сдерживало одно – тот поджопник, что я дал вожаку. Их я напугал, но надолго ли?

– Я в последнем подъезде живу, – едва слышно прошептала девушка, боясь, что свора услышит ее.

Оставался один-единственный подъезд. Всего несколько шагов. Но это были те шаги, что тянуться вечностью.

– Давай быстрее, – сказал я, и чтобы псы не осмелились пойти в атаку, снова резко рявкнул: – Фу!

Немец бросил на меня взгляд. Злобный, выжидающий. Коричневые глаза, умные и холодные, смотрели прямо в душу. В них не было страха – лишь расчетливое ожидание, когда наступит его момент. Но он не знал, ему неведомо было, что наше убежище уже здесь, рядом, что еще мгновение – и он останется за дверью. Я смотрел ему прямо в глаза, как будто мог одним этим взглядом удержать стаю. И, возможно, это действительно сдерживало их.

Вдруг за спиной раздался тихий скрип двери. Девушка отпустила мою руку и скрылась за моей спиной, как тень. Стая взвыла, яростный лай пронесся эхом по двору. Немец напрягся, готовясь к прыжку – весь сжался в комок, как пружина перед ударом.

Я сделал последний шаг назад, и дверь, наконец, захлопнулась с глухим стуком. Пес, остался за ней, на другой стороне. Я замер, почти прижавшись лбом к холодной поверхности двери, чувствуя, как в горле пересохло. Лай остался где-то там, за стенами, уже приглушенный.

И только сейчас я понял, как страх пронзил меня насквозь, оставив холодную дрожь в ребрах.

– Ой, а как же вы обратно пойдете? – робко пролепетала девушка, голос дрожал, от страха перед тем, что все это еще не закончилось.

Я заставил себя взять под контроль нервную дрожь, медленно выровнял дыхание и постарался сделать лицо спокойным, хотя внутри все еще что-то леденило. Развернулся. В тамбуре подъезда царил полумрак. Тусклый свет едва пробивался сквозь запыленные окна. В этот момент я заметил, как она перешла на «вы». Странное ощущение, будто поставили между нами барьер.

– Подожду. Они же когда-нибудь уйдут, – сказал я, и мой голос, казалось, растворился в пустоте этого подъезда.

– А если нет? – ее голос прозвучал мягко, но с тревожной ноткой, видимо она уже видела, как псы ждут меня, стоя на страже до самого конца и в конце концов рвут меня на части.

– Что за чушь! Они не станут торчать под дверью вечно.

– А вдруг будут?

– Вряд ли, – я усмехнулся, хотя внутри не было ни капли веселья. – Жрать захочется, сами уберутся.

Мы поднялись по лестнице, остановились между вторым и третьим этажом у окна, из которого открывался вид на двор. Псы все еще лаяли, но уже без той дикой ярости, которая была прежде.

– Спасибо вам, – ее голос был тихим, почти неуверенным. Она теребила ручку своего портфеля, избегая взгляда. – Если бы не вы, они бы меня загрызли.

Я посмотрел на нее. Голубые глаза, чуть опущенные в пол, милое лицо. Невысокая, на фоне моих 185 сантиметров она едва доставала мне до плеч. Все в ней было аккуратным, она создана специально для того, чтобы ей любоваться. Я заметил, как пальто мягко облегало ее фигуру.

Девушка не смотрела на меня. Ее смущение было почти ощутимым.

– Не за что. Как давно эти псы здесь обитают?

– Двор всегда был тихим. Эта свора не здешняя. Видимо откуда-то пришла.

– Надо сообщить, куда следует. Иначе рано или поздно кого-нибудь точно загрызут.

– Я отцу скажу.

– Отец с собаками работает?

– Нет. Он в милиции.

Я кивнул. В принципе, мне было абсолютно все равно, как они там решат этот вопрос с бродячими псами. Мы стояли в тишине подъезда. За окном лай почти стих, какая-то одна дворняга все никак не могла угомониться. Я смотрел на девушку, а она упорно не поднимала глаза, разглядывая что-то у себя под ногами. Тишина подъезда сгущалась, в воздухе зависло что-то невидимое, но ощутимое. Я огляделся. Свежая синяя краска на стенах, белая побелка. Окно мутное от пыли, рама аккуратно покрашена. Странно было видеть такой чистый подъезд – ни надписей, ни запаха кошек. Только тихое гудение счетчика на этаже напоминало, что это обычный подъезд.

– Мне нужно идти. Спасибо за все, – девушка вдруг нарушила молчание, решившись поднять глаза. Но едва наши взгляды встретились, она тут же опустила их, будто прикоснулась к чему-то обжигающему.

– Не за что, – ответил я. – Удачи.

Она начала подниматься по лестнице, и тут я, сам того не планируя, вдруг спросил:

– А как тебя зовут?

Она застыла. Момент, в котором решается что-то большее, чем просто обмен именами. Она явно колебалась, взвешивала: стоит ли. Потом, почти шепотом, выдохнула:

– Анна.

– А я Сергей.

Анна продолжила подниматься, не оглянувшись, не сказав больше ни слова.

Лохматые твари уходить не собирались. Они просто развалились у подъезда, знали, что рано или поздно я выйду, и терпеливо ждали. Грязные, худые тела смахивали на каких-то уродливых охранников, занявших позиции у ворот ада. Только когда на улице совсем стемнело, псы поднялись, потянулись, как будто бы выспались, и, обнюхав воздух, наконец-то растворились во тьме.

Я не сразу решился выйти. Открыв дверь на несколько сантиметров, оглядел двор. Пусто. Но я все равно ощущал их присутствие, как тень чего-то незаметного, что может вдруг снова появиться. Осторожно, почти крадучись, я вышел на улицу и направился к порталу.