– Сообщение о преступлении – это, конечно, благородный поступок гражданина, – сказал он наконец. – Этим вы себя перед законом реабилитируете.

Казалось он уже решил, но затем добавил, жестко:

– Но ваша драка… С ней что-то нужно делать. Закрыть на нее глаза я не могу.

– Я не сказал отпускать всех. Только нас троих. А этого журналиста забирайте. И глаза закрывать не придется.

Сержант скривился, словно кусок кислого лимона застрял у него между зубов. На мгновение стало тихо, только ветер шуршал по снегу, как невидимый свидетель этой сделки.

– Что ж… так и быть, – наконец произнес он. – Проедемся на адрес. Куда ехать?

Цыган назвал улицу, дом, подъезд, квартиру.

Виктор Андреевич повернулся к напарнику и коротко кивнул:

– Грузи их в клетку. Всех. Девушку оставь.

Напарник молча шагнул к пятой двери «бобика» и резко распахнул ее, открывая взору тесную металлическую клетку. Она выглядела как пасть зверя – темная, холодная, и оттуда веяло чем-то неестественно затхлым.

– Э, мы так не договаривались! – вскрикнул цыган, подаваясь назад, будто хотел убежать.

Сержант повернулся к нему.

– Думал, я тебе на слово поверю дурилка картонная? Проедемся на адрес. Если все будет так, как ты сказал, отпущу.

– Я не врал!

– Вот мы это и проверим. Все, хватит разговоров, – рявкнул Виктор Андреевич. – Игорь, грузи их!

Напарник уже было шагнул вперед, но сержант остановил его резким движением руки.

– Хотя, стой. Карманы их проверь. Чтобы ничего такого не было. А то порежут друг друга по дороге.

Напарник понимающе кивнул и подошел к нам, его движения были медленными, но в них ощущалась угроза. Казалось, все происходящее – это начало какого-то темного, необратимого процесса, который невозможно остановить. Толстого он обыскивал больше для видимости, чем для безопасности. Скользнул руками по карманам пальто и на этом все. Лишь только поэтому мой телефон остался незамеченным. А вот нас обыскивал чуть придирчевее, но тоже без особого фанатизма. Убедившись, что колюще-режущего при нас нет, он коротко кивнул, показывая грузиться.

Я наклонился, поднял с земли портфель и очки. Очки сунул в карман, а портфель зажал подмышкой. Троица парней уже скрылась в темном проеме двери «бобика». Я сделал шаг вперед, собираясь забраться внутрь, но патрульный у двери вдруг выставил руку, как шлагбаум, останавливая меня.

– Что в портфеле?

– А что там может быть? Рабочие заметки. Оружия и ножей в командировку не беру.

Он уставился на меня, пытаясь найти трещины в моей уверенности. Потом кивнул, давая добро залезть внутрь.

Внутри было темно и тесно, воздух пах железом и холодом. Я сел на обшарпанную скамейку у самого проема. Она была ледяной и твердой.

Снаружи вдруг раздался голос Ани.

– Я с вами!

– Аня езжай домой, – устало сказал Виктор Андреевич.

– Нет, я не поеду. Забирайте меня вместе с Сергеем. Я тоже участвовала!

Я невольно усмехнулся, тепло разлилось внутри, как внезапный огонь в заброшенном доме посреди зимы. Аня не хотела отпускать меня одного. И в этом было что-то настолько правильное, настолько человеческое, что даже мрачные стены «бобика» на миг показались чуть менее давящими.

– Хорошо, поедешь с нами, – наконец сдался Виктор Андреевич. – Только садись в салон.

Он махнул рукой, и дверца нашей камеры захлопнулась с глухим металлическим лязгом. Вмиг наступила тьма, лишь косой, призрачный луч света проникал сквозь зарешеченное окошко в дверце, дрожащий, будто он сам боялся заглядывать внутрь.

Снаружи заскрежетал замок. И я почувствовал, что отныне я не хозяин своей судьбы. Двери хлопнули, отрывисто и глухо, и на мгновение повисла тишина.

Потом «бобик» вздрогнул, двигатель заработал низким, утробным рычанием. Машина дернулась, толчок чуть было не скинул нас со скамейки, и мы тронулись с места.

Тесное пространство наполнилось слабым дребезжанием, гулким, как в пещере, и на какое-то время казалось, что весь мир сузился до этих холодных стен, воняющих металлом и грязью. Машина везла нас на адрес, но и не только туда. Моя станция следующая. Отделение милиции. И как мне выпутаться из истории, я не знал. Даже не было идей.

От автора:

–Здравствуй! Начал вырисовываться график. Проды будут во второй половине недели по несколько штук. Первая же половина - своего рода затишье. Приятного чтения.

Я скосил взгляд на толстого. Его глаза были направлены на грудь рыжего, но, казалось, смотрел он куда-то гораздо дальше, сквозь него, в какое-то мрачное пространство внутри своей головы. Лицо застывшее, мысли где-то далеко.

«Бобик» резко тряхнуло на кочке, и я подскочил, чуть не приложившись затылком о низкий потолок.

Телефон. Мой телефон. Я должен его вернуть.

Не знаю, почему это так завладело мной именно сейчас, но мысль казалась важнее всего остального. Современный человек сросся со своим телефоном, как с частью собственного тела. Он больше, чем просто предмет, он – продолжение тебя. Потеряешь его – и словно какая-то часть исчезает, вырвана с мясом. И от этого… от этого становилось неуютно.

Даже в этой тесной клетке, где пахло холодными металлом и чужой одеждой, потеря телефона почему-то ощущалась сильнее всего. Как зубная боль, которая не дает покоя, даже если вокруг рушится мир.

Если бы кто-то вздумал заглянуть в мою душу, как в беззвездное ночное небо, в надежде разглядеть там что-то сокровенное, спрятанное от посторонних глаз, и если бы, отважившись, поскреб ее пальцем, стирая нагар прожитой жизни, то нашел бы там еще один смысл моего отчаянного желания вернуть телефон.

Мне нужно было попрощаться.

С прошлым. С той жизнью, которая еще утром казалась незыблемой, как гранитная плита. Хотелось заглянуть в эту крошечную форточку в мой мир – экран с диагональю несколько дюймов, которая вдруг стала важнее всего остального. Посмотреть в последний раз на Юльку, как она смеется на даче, на фото с дня рождения, на прошлый Новый год, когда все еще казалось простым и правильным.

Телефон был не просто вещью. Он был мостиком в мой прежний мир. В мир, который я мог оставить позади раз и навсегда. Прощальный взгляд, вот и все. Потому что впереди меня ждало не что-то похожее на хэппи-енд. Впереди было другое.

Советская тюрьма.

Словно холодное бетонное здание уже воздвигалось где-то в моей голове, и его стены давили, давили все сильнее.

Смартфон в руках милиции – это даже не проблема, это катастрофа. Я видел, как разворачивается эта цепочка событий: сначала телефон передадут в КГБ. Те изучат его с таким рвением, будто это ключ от сейфа, где спрятана мировая власть. Потом телефон отправится в какой-нибудь НИИ, где его разберут до винтика, до микросхемы, до молекулы пластика. Его изучат, проанализируют, и – что дальше?

СССР получит технологическую базу, которой не должно быть еще десятилетия. На свет появятся изобретения, что, по всем законам времени, должны увидеть мир не раньше 2000-го или 2010-го, не знаю. Но они появятся. И вряд ли для чего-то мирного. Министерство обороны подхватит их, как ребенок новую игрушку, и начнет играть.

Техническое преимущество СССР над остальными странами вырастет, как снежная лавина. Начнется гонка вооружений. Или, что хуже, все это станет искрой для мировой войны. Апокалипсис? Вполне возможно.

И все это из-за одного телефона. Моего телефона.

Я должен его вернуть. И не просто вернуть, а избавиться от него. Забрать у толстого, а потом выбросить куда-нибудь, где его никто никогда не найдет.

Но вот в чем юмор: стоит ли думать о будущем, если у меня самого его, кажется, больше нет? Ага, смешно.

Телефон нужно отобрать. Силой. Здесь и сейчас. Другого шанса не будет – судьба ничего не дает на второй круг. Я смотрел то на рыжего, то на цыгана, то на толстого. Трое против одного. Не самая удачная арифметика.

Толстый поймал мой взгляд и расплылся в мерзкой ухмылке.