Ее подъезд. Ее этаж. Часы показывали 15:55. Постучал. Глухой звук разнесся по лестничной клетке. За дверью послышались шаги – быстрые, торопливые. Она.

Щелчки замка. Дверь распахнулась, и Аня юркнула в подъезд, прикрывая за собой дверь. В темно-зеленом платье, черных колготках и домашних тапочках. Накрашена, волосы – уложены. При полном параде. Внизу у меня все стало наливаться тяжелой ртутью.

Спустились на пролет между этажами. Неловкое молчание. Надо как-то начать. Я запустил руку в карман, сжал в кулаке серьги.

– Хорошо выглядишь, – сказала она. – Как будто у тебя сегодня самолет. Это так в Москве одеваются?

– Нет, – усмехнулся я. – У вас в Армавире.

– Твой синяк прошел.

– Это просто пудра. Гематома спала, но под глазом все синее, как в детской раскраске. Ты тоже хорошо выглядишь.

Аня застенчиво отвела взгляд.

– Спасибо.

Сжал серьги еще сильнее. Сейчас. Достал, раскрыл перед Аней ладонь.

– С Новым годом!

Она уставилась на них, впала в ступор.

– Ой, Сереж… не надо было… – пролепетала.

– Нормально. Не знал, что тебе еще подарить.

Аня осторожно взяла серьги, и стала рассматривать.

– У меня никогда не было сережек…

– Все когда-то бывает в первый раз.

– Спасибо тебе огромное! Только… только у меня для тебя ничего нет. Неловко-то как!

– Ничего и не нужно. Это не главное.

Насмотревшись вдоволь, Аня сжала серьги в ладошке и опустила руку. Бросила взгляд в окно, в глазах промелькнула тень. Я не смог распознать, что это. Печаль? Стыд?

– Прости, что в подъезде. Просто родители дома. Будут вопросы. Они у меня такие. С ними трудно все, – пролепетала Аня, оправдываясь.

– Понимаю. Я не в обиде.

Помолчали. Аня жила между взглядом мне в глаза и в окно. Я же смотрел на нее в упор. Медленно растворялся в ней. До чего же она красива!

– Сереж, он тебя ищет.

– Кто?

– Валентин.

– Ну и пусть. Забудь.

– Нет, Сереж! Все серьезно. У него связи. Его отец… он влиятельный. Я боюсь за тебя.

– И что он мне сделает?

В ответ Аня лишь пожала плечами.

– Что-нибудь плохое.

– Разберусь. Не думай об этом. По-крайней мере не сейчас. Новый год же.

Хлопнула подъездная дверь. Аня вздрогнула и прошептала со страхом в голосе:

– Ой, кажется, отец!

– Отец?

– Мама его отправила в магазин. Не думала, что он так быстро… Пойдем наверх?

Но мы не успели даже тронуться с места. Отец поднялся на наш этаж быстро, поднимался он через одну ступеньку. В отличной физической форме. Даже не запыхался.

Немая сценка у окна: я смотрел на него, он на меня, Аня куда-то в сторону, щеки у нее горели. У него аккуратная стрижка, волосы на бок, черные усы, начисто выбрит. Взгляд – добрый, умный, изучающий, внимательный… Лицо самое обычное. Даже не скажешь, что он работает в милиции. На нем простая черная куртка на пуговицах, брюки и неброские туфли, синяя шапка с белой надписью «ДИНАМО». В руке авоська с продуктами и бутылкой водки.

– С Наступающим, молодежь! – сказал отец, улыбнувшись чему-то.

– И вас с наступающим. Счастья и добра в Новом году, – проговорил я, что первое пришло в голову.

– Вы тот самый друг по курсу? Голос просто знакомый.

И память у него отменная. Один раз поговорили, а запомнил.

– Да. Это я звонил, – ответил я.

– Николай, – протянул мне руку. Его взгляд прямой, мне в глаза.

– Сергей.

Рукопожатие. Его рука приятная. Сухая и твердая. Я тоже смотрю на него прямо. Не прячу взгляда, мне скрывать нечего. Ну, кроме того, что я бежал от патруля, начистил морду сыну секретаря горкома и собираюсь скупать золото в промышленных масштабах, вбрасывая в экономику СССР лишние деньги. Конечно мелочь эта сумма для мощной экономики СССР, но все же факт остается фактом. Можно считать, что веду подрывную экономическую деятельность.

– Пошли в дом. Добро пожаловать к столу.

– Он уже уходит, пап, – сказала Аня едва слышно.

– Да, уже, – подтверждаю.

– На пять минут. Мать как раз стол накрыла. Мы же в четыре собирались садиться? Старый новый год проводить.

Аня кивнула.

Что? В четыре? Зачем тогда она согласилась на это время?

Я колебался с ответом. Аня – тоже. Николай взял все в свои руки.

– Пошли, пошли. Я не кусаюсь.

И потянул меня за локоть за собой. Напоследок я бросил взгляд на Аню, сложил губами: «В четыре?». В ответ она пожала плечами. Взгляд виноватый.

Миг и я уже в прихожей. Снял пальто, повесил на вешалку. Николай ушел на кухню. Мать гремела тарелками в гостиной. Аня провернула замок.

– Я мог прийти раньше. В четыре за стол? – прошептал я ей.

– Прости. Они решили сесть в четыре после твоего звонка, – шепотом ответила Аня.

Вот дела.

Я снял ботинки, прокручивая в голове, как сложится дальше этот день. Что будет за столом? Допрос? Или непринужденная беседа? Ведь Николай чует, что я никакой не однокурсник. Он чует, что я мог быть парнем Ани. И хочет узнать меня поближе. Прощупать своим внутренним милицейским сканером. Попал, так попал. Остается только надеяться, что он не видел на меня ориентировку за то разбитое окно в котельной. А что если видел? Что если это ловушка? Что если за мной приедет патруль? Разувшись, я поправил костюм, и Аня едва коснувшись пальцами моей руки, повела в гостиную, обращаясь на ходу к матери:

– Ма, у нас гость. Мой друг.

Гостиная.

Воздух здесь был тяжелым, пропитанным запахом еды, старого дерева и чего-то неуловимого – может, прошлого, может, чужих воспоминаний. В центре комнаты на ковре стоял накрытый белой скатертью стол, похожий на корабль, готовый отправиться в плавание по волнам праздничного застолья. Уже сервирован, все на своих местах.

Над столом висела люстра с висюльками. В темноте, они, наверное, дрожали, отбрасывая призрачные блики на стены. Почти такая же люстра висела в ювелирном магазине. Только там она была огромной, а здесь – уменьшенная копия, но эффект тот же.

У стены громоздился шкаф с посудой. Через стекло блестел аккуратно расставленный сервиз, как в музее, где вещи стоят не для пользования, а просто чтобы быть. Рядом окно с белыми занавесками, два кресла и журнальный столик. А у другой стены – школьное пианино, молчаливое, почти забытое. Около него книжный шкаф.

Телевизора не было. На зато был радиоприемник. Огромный, такой же, как у моей бабушки. Эти штуки будто бы дышали – теплым ламповым звуком, гулкими голосами дикторов, легким потрескиванием эфира. Большой, тяжелый, размером почти с комод. Он словно следил за тобой, даже будучи выключенным.

В углу елка, украшенная игрушками и серебряным дождем. Свет от люстры отражался в стеклах шаров.

– Сергей, – представила меня Аня перед матерью.

– Здравствуйте. С наступающим вас, – сказал я.

Аня была похожа на нее. Черты лица, взгляд, даже манера держаться. Мать при полном параде: серое платье, тщательно уложенные волосы, аккуратный макияж – все, как надо.

– И вас с наступающим, – ответила она. Голос ровный, нейтральный, но в нем была легкая нотка чего-то…чего? Недоверия?

Мать поставила на стол большую тарелку с оливье, но тут же начала нервно поправлять вилки и тарелки. Они и так были на местах.

Может, это просто привычка.

А может, что-то другое.

– Анна, принеси с кухни селедку под шубой, – сказала она. В голосе слышалась еле уловимая нотка строгости, та самая, что не требует повторений.

Аня ушла, и мы остались одни.

Тишина повисла в комнате, плотная, как декабрьский снег за окном. Я ощущал себя чертовски не в своей тарелке. Будто вторгся в чужой мир, в который меня не приглашали. Не знал, куда себя деть, чем занять руки, куда смотреть.

Нашелся.

Подошел к книжному шкафу и стал бегло скользить взглядом по корешкам книг. Книги – это безопасно. Книги не задают вопросов.

И тут меня как током прошибло. Мое кольцо! Одним движением я снял его с пальца и спрятал в карман.