– Никаких «но»! – резко перебил патрульный. – В отделение! Может, вы чего натворили? Проверим по ориентировкам. Если все будет хорошо, если за вами ничего нет – пойдете домой.

Это «если» зависло в воздухе, тяжелое и непреклонное, как бетонная плита.

Сержант кивнул: вперед. Второй патрульный, с лицом хищной птицы, демонстративно положил руку на кобуру. Шутки здесь неуместны, мол. Парни переглянулись, глотнув тревогу, и двинулись за сержантом. Я тоже шагнул следом. Хотя где-то внутри, в самом мрачном уголке сознания, шевельнулась мысль: а может, бежать? Сейчас, пока никто этого не ждет.

Но что-то – интуиция или голос страха – с силой ударило по этой мысли, заставив остановиться. Не стоит. Не сейчас. Второй раз удача мне не улыбнется, а сержант… Сержант, судя по всему, из тех, кто не выпускает добычу, пока она не перестанет дергаться.

До «бобика» оставалось всего ничего – пару шагов, может, три. Но тут ледяной воздух прорезал голос, тонкий и звонкий, как стекло:

– Товарищ сержант! Виктор Андреевич!

Мы замерли, все, как один, и обернулись. На заснеженной улице, на разъезжающихся ногах, к нам мчалась Аня. Ее ботинки скользили по льду, шаги напоминали отчаянную пляску.

– Вы меня не узнали, Виктор Андреевич? – голос Ани звучал почти буднично, но в нем слышалась тонкая нить напряжения. Она остановилась рядом с сержантом и отбросила челку с глаз.

Сержант прищурился, будто перед этим всплыло воспоминание из давно забытого сна. Казалось, он листает картотеку лиц в своей голове.

– Теперь узнал, – кивнул он наконец, голос его стал мягче, почти дружелюбным. – Не признал сразу, Аня.

– Виктор Андреевич, не нужно в отделение. Его не нужно. Он ничего плохо не сделал. – Ее взгляд скользнул в мою сторону.

Сержант молчал, что-то прикидывал. Произнес:

– Может, расскажешь, что случилось?

– А как же! Расскажу! Он провожал меня домой, а эти трое напали на нас.

– Она врет! – выкрикнул цыган. – Он первый начал! Ударил! Мы только хотели…

– Помолчи! – рявкнул Виктор Андреевич. Его взгляд мог сломать железо. Затем снова повернулся к Ане, лицо суровое, но заинтересованное. – Значит, он тебя провожал. А эти молодые люди напали. Как напали? Что делали?

Аня вздохнула, собираясь с духом.

– Кидали в нас льдом. Чуть меня не пришибли. Сергей меня уберег. А потом ему попало. Ледышка прямо в голову. А когда он сделал им замечание, они бросились его бить.

Сержант слушал внимательно, будто собирал мозайку. На лице его читалось что-то опасное, похожее на решение, которое еще только формируется.

– Неправда! Он первый Саню ударил! – выпалил толстый, вспыхнув красным.

Я уже был готов увидеть, как он залезет в карман, вытащит мой телефон и начнет демонстрировать сержанту. Мол, глядите, странный тип. Но толстый даже не пошевелился. Видимо, у него в голове вертелись дела поважнее.

Сержант перевел на меня взгляд. Нет, не просто на меня – на мою разбитую бровь и скулу, которая пульсировала, будто кожей дышала. Я чувствовал, как гематома набухает. Скоро глаз превратится в щель. Потом его взгляд метнулся к рыжему – к его носу.

– Это он тебя так? – спросил сержант.

– Да. Подошел и ни с того ни с сего ударил.

– Это ты подошел. Рука у тебя была в кармане, – сказал я, не дожидаясь вопросов. – Может, там нож? Хотел меня пырнуть?

Рыжий раскрыл рот, но не успел ничего сказать, потому что я добавил:

– Или, может, вы ее изнасиловать хотели? Откуда мне знать, зачем вы к нам привязались?

Воздух между нами стал тяжелее. Все замерли, даже сержант, хотя его глаза за это время казались еще цепче, чем раньше.

– Покажи, что в карманах, – приказал сержант.

Рыжий подчинился без лишних слов. Он вывернул карманы своего пальто, и на снег посыпалась мелочь его жизни: смятая пачка сигарет, спички, связка ключей, которая громко звякнула.

– Вот видите, ничего у меня нет, – проговорил он и начал поднимать свои вещи.

Толстый бросил на меня взгляд, полный липкой злорадности, и его губы расползлись в довольной улыбке, как у человека, который только что обвел кого-то вокруг пальца.

Я прочувствовал момент до последнего нерва. Все шло не в мою пользу. Выглядело так, будто я начал драку. И сержант, конечно, это понимал. Ситуация рассыпалась, как карточный домик, и каждый упавший кусок больно бил меня по голове.

Я уже видел, как все закончится. Толстый и его дружки выйдут из отделения с чистой совестью, потому что у кого-то папа член горкомпартии. А вот я… Мне придется посидеть. И не просто посидеть – за горизонтом уже маячил срок. Хулиганка, драка. Отличное начало для нового этапа жизни, не правда ли?

Но Аня даже не думала сдаваться. Вот уж характер!

– Сергей журналист, – заговорила она. – Приехал к нам из Москвы, чтобы написать статью о нашей промышленности. Вот как ему теперь быть с разбитым лицом? Что ему теперь писать о нашем городе?

Ее слова повисли в воздухе. Сержант оглядел меня с ног до головы. Его взгляд зацепился за мое пальто, задержался на шапке, скользнул вниз – к портфелю, что валялся на снегу.

– А у меня отец в горкоме. Савельев Ким Викторович, – вдруг заявил толстый. – Думаю, вам эта фамилия известна, Виктор Андреевич.

Сержант чуть заметно кивнул, не отворачиваясь от меня:

– Известна.

Потом снова обратился ко мне, в голосе – едва уловимый оттенок усталости.

– Какая газета?

– Московский комсомолец, – ответил я, вытирая с края глаза свежую каплю крови. Она была горячей, на морозе это ощущалось особенно остро.

Виктор Андреевич вздохнул, тяжело, выпуская изо рта теплый воздух. Затем сдвинул шапку на затылок и потер лоб пальцами.

– Что же мне с вами делать, – протянул он задумчиво.

Толстый хмыкнул, и нагло кивнул в мою сторону:

– Как что? В отделение его! Я вам приказываю! Хулиган. На людей кидается. Хотите, я заявление напишу?

– Я тоже напишу. На вас троих, – сказал я.

– И я, – тут же поддержала меня Аня, шагнув вперед.

– Так, хватит! – рявкнул сержант.

Но я знал, что сейчас нельзя останавливаться. Ситуация катится вниз, как разбитая телега, и если не взять все в свои руки, то останусь я на дне.

– Патовая ситуация у нас получается, Виктор Андреевич, – начал я, впиваясь в него взглядом. – Ну, вы понимаете, о чем я?

Он посмотрел на меня, но молчал, и я почувствовал, как в этом молчании тлеет интерес. Значит, слушает.

– Вам ведь не нужно, чтобы в статье я упомянул этот инцидент? – продолжил я. – Что в Армавире разбушевалась преступность? Что гостям города нельзя пройтись без приключений?

Сержант хотел что-то сказать, но я его опередил:

– С другой стороны, я понимаю, вам не нужно неприятностей с горкомпартией. Тут все понятно. Поэтому я предлагаю компромисс. Мы закрываем этот инцидент из-за примирения сторон. Я претензий к этим ребятам больше не имею.

Он молчал, но я видел, как он взвешивает слова. Лицо сержанта было неподвижным, но в глазах что-то шевелилось, как тень. Наконец, Виктор Андреевич хмыкнул, коротко и сухо. Это был его способ признать: да, ты знаешь, как играть эту игру.

– Верно, все говорите, Сергей, – протянул он. – Но как же закон? Был нарушен общественный порядок. Драка, в центре города. Что мне с этим делать? – Его взгляд был тяжелый. – Понимаете, какая выходит ситуация? Если закрыть инцидент, то я становлюсь преступником. Потому что закрыл глаза на нарушение закона. Если вы мне скажете, что с этим делать, тогда так и быть – разойдемся.

Крыть мне было нечем. Слова сержанта висели в воздухе, как гильотина. Предложить взятку? Нет, это даже не обсуждается. Не здесь, не сейчас. Я чувствовал, как земля подо мной трещит. Кажется, все. Приехал.

Но тут в разговор встрял цыган. Его голос прозвучал неожиданно, как шорох мыши в пустой комнате:

– Одна бабка самогоном торгует. Из окна. Вся семья в деле. Недалеко отсюда. Покажем место. А вы нас за это отпустите.

Сержант взглянул на него, проверяя, не врет ли. Потом медленно разгладил пальцами усы, явно взвешивая это неожиданное предложение.