Отец и братья прекратили насмешки. Но Энди не избавился от страха, а только научился скрывать его. Он всегда шел навстречу страху, всегда боролся с ним, всегда стремился преодолеть его. Вот и сейчас все его силы были направлены на эту борьбу. Больше всего Энди боялся, что страх его будет замечен.

Поразительная, невероятная голубизна Эгейского моря, мягкие, смутные силуэты анатолийских вершин на фоне чисто вымытого ультрамарина неба навевали спокойствие. Захватывающее разнообразие оттенков залитых солнцем, лениво проплывающих мимо островов, искрящаяся пучками лучей радужная рябь воды и освежающий, мягкий, пахучий юго-восточный бриз несли тепло, томительную сонливость. Нескончаемое тарахтение старого «кельвина» и безмятежное спокойствие палубы напоминали только о мире. Невероятно, чтобы это могло пробудить страх. Война казалась такой далекой. Но в итоге война была рядом. Она постоянно напоминала о себе.

Дважды над каиком пролетал немецкий гидроплан-разведчик. Потом два самолета снизились над ними и, удовлетворенные мирным видом суденышка, вновь взмыли вверх. Базировались они, по-видимому, на Родосе. Хотя самолеты были итальянскими, но пилотировались наверняка немцами, согнавшими своих недавних союзников в концлагеря после капитуляции Италии. Утром они проплыли в полумиле от крупной шхуны с фашистским флагом. В полдень с оглушительным ревом пронесся мимо каика быстроходный немецкий катер, так близко, что каик закачало на волне и о едва не перевернулся. Мэллори и Андреа, потрясая кулаками, громко проклинали гогочущих матросов. Но никаких попыток задержать каик не было: англичане и немцы старались не нарушать без надобности нейтралитет турецких территориальных вод, и боевые действия между воюющими сторонами там практически не велись. И все же эти непрестанные появления вражеских судов и самолетов постоянно напоминали о войне.

Медленно двигались стрелки часов, приближая их с каждой минутой к отвесной скале, которую еще предстояло преодолеть. В пятидесяти милях по курсу виднелись зубчатые вершины острова Наварон, безлюдные, далекие, высящиеся мрачными громадами на фоне ярко-голубого неба.

В половине третьего неожиданно отказал двигатель. Монотонное тарахтение сменилось гнетущей тишиной. Мэллори бросился к люку.

— Что случилось, Браун? — тревожно крикнул он. — Сломался двигатель?

— Не совсем так, сэр. — Браун все еще возился с двигателем, и голос его звучал глухо. — Я его просто выключил, — он выпрямился, неуклюже вылез из люка, сел на палубу, жадно хватая ртом свежий воздух. Несмотря на загар, лицо его было бледно.

Мэллори внимательно посмотрел на него.

— У тебя такой вид, будто кто-то напугал тебя до смерти.

— За последние два-три часа меня медленно отравляла и, наконец, практически совсем отравила эта проклятая душегубка, я только сейчас понял в чем тут дело. — Браун провел рукой по глазам. — Затылок прямо разламывает, сэр. Угарный газ не очень приятная штука. — Он указал на двигатель. — Видите ту вертикальную трубку с шаром наверху, это водоохладитель? Трубка тоньше бумаги. Понемногу она пропускала и раньше, а сейчас лопнула. Искры, дым, пламя сантиметров пятнадцать. Пришлось двигатель вырубить, сэр.

— Исправить это можно?

— Трудный вопрос, сэр. Вообще-то нужна сварка или пайка. Ни того ни другого нет, но среди всякого барахла, я приметил запасную деталь. Дьявольски ржавая и такая же ненадежная, как и первая. Можно попробовать заменить, сэр.

— Я помогу ему, — вызвался Миллер.

— Благодарю, капрал. Сколько это отнимет времени, Браун?

— Часа два, а может, все четыре. Гайки и болты заржавели, придется срубить или отпиливать их и искать другие.

 Мэллори оглянулся на Стивенса. Тот, покинув рулевую рубку, стоял у ящика с парусами и вопросительно смотрел на Мэллори.

Мэллори кивнул:

— Правильно понимаешь. Вытаскивай их и поднимай. Ремонт двигателя займет часа четыре. Мы с Андреа сделаем все, что в наших силах, чтобы тебе помочь. Но учти, что и я, и Андреа сугубо сухопутный народ.

Через два часа они уже порядочно отошли от территориальных вод Турции. Поскольку, теплый до этого ветер сменился на, обещающий грозу восточный, а с теми парусами, которые им удалось поставить, идти против ветра они не могли.

 Двигатель молчал. Каик приближался к большому острову на западе в восьми милях. Мэллори решил подойти к берегу. Там их труднее будет заметить, чем в открытом море. Он взглянул на часы и перевел огорченный взгляд на удаляющееся безопасное турецкое побережье. Потом напряженно вгляделся в темную полосу моря, суши и неба на востоке.

— Андреа, ты видишь?!

— Да, капитан. — Андреа мгновенно вырос рядом. — Катер. В трех милях. Идет прямо на нас, — добавил он тихо.

— Да, идет на нас, — неохотно согласился Мэллори.

Все собрались вместе. Мэллори не терял времени даром:

— Если я не ошибаюсь, это тот самый катер, который нам встретился утром. Они деликатничать не будут, обыск устроят тщательный. Вооружены до зубов и ищут приключений. Полумерами явно не ограничатся. На этот счет нам не следует обольщаться. Давайте внесем ясность в этот вопрос. Либо они пойдут ко дну, либо мы. С нашим грузом на борту обыск мы не должны допустить ни в коем случае. — Он в двух словах сообщил свой план.

Стивенс вдруг почувствовал, как заныло под ложечкой и кровь отхлынула от лица. Он был рад только тому, что никто не заметил его дрожащих коленок. Голос его тоже дрогнул:

— Но, сэр… сэр…

Мэллори увидел бледное лицо, бескровные ногти, впившиеся в подоконник рубки.

— Вы, вы не сделаете этого, сэр! — голос Энди прерывался от волнения. С минуту он беззвучно шевелил губами, наконец у него вырвалось: — Это убийство, сэр. Просто убийство.

— Заткнись, щенок! — рявкнул Миллер.

— Перестаньте, — остановил Мэллори американца, внимательно посмотрел на него и перевел взгляд на Стивенса. Глаза его были холодны. — Лейтенант, основным законом войны является стремление поставить противника в наиболее невыгодные условия и не оставлять ему шансов на успех. Либо они погибнут, либо мы — и тысяча человек на  Керосе. На твоей совести не должна быть гибель парней на  Керосе. Все очень просто, лейтенант.

Стивенс чувствовал, что все смотрят на него. В этот момент он ненавидел Мэллори, готов был убить его. Но вдруг он понял, что ненавидит его лишь за неумолимую логику сказанных слов. Мэллори, идол каждого начинающего альпиниста, лучший скалолаз довоенной Британии, чьи фантастические восхождения давали пищу для сенсационных газетных заголовков. Мэллори, дважды потерпевший неудачу в попытках уничтожить Роммеля[46] в его штабе в африканской пустыне. Мэллори, трижды отказавшийся от повышения по службе, чтобы не бросать своих парней, вместе с которыми он сражался на Крите. Обо всем подумал Стивенс в одно мгновение. Он медленно поднял взгляд на худощавое загорелое лицо, резко очерченный, словно высеченный из камня изгиб рта, на густые черные брови над карими глазами, в которых были холодность, но было и сочувствие.

Ему стало ясно, что капитан Мэллори находится по другую сторону его оценок и суждений.

— Как говорит капрал Миллер, я высказался не в свой черед. — Он натянуто улыбнулся, взглянул на стремительно мчавшийся к ним сторожевой катер, снова почувствовал слабость в коленях, но голос его звучал теперь потверже: — Я не подведу вас, сэр.

— Я в этом никогда не сомневался, — улыбнулся Мэллори и посмотрел на Миллера и Брауна. — Приготовьте все незаметно. Они смотрят на нас в бинокли. — Он повернулся и прошел вперед.

Андреа двинулся за ним.

— Слишком ты строго обошелся с пареньком, — Андреа сказал это без упрека и осуждения, просто отмечая факт.

— Знаю. Я не хотел. — Мэллори пожал плечами. — Но это было необходимо.

— Пожалуй, ты прав, — промолвил Андреа. — Да, это было необходимо. Ты думаешь, они пустят пушки в дело, чтобы нас остановить?

— Вряд ли, разве что предупреждающий выстрел у нас перед носом. Обычно они не действуют так, как капитан Тич.[47]