На высоте около метра новозеландец забил в поверхность утеса еще один крюк, продел в проушину крюка конец веревки и завязал узел, лишь после этого оглянулся и посмотрел вниз.

Каждые семь-восемь секунд очередная волна подхватывала каик и швыряла его об утес. Кранцы не помогут. Скоро от судна останутся одни щепки. Возле разбитой рулевой рубки стояли три человека. Брауна не было. Двигатель работал, шум его то усиливался, то ослабевал. Браун водил каяк взад и вперед вдоль обрыва, удерживая его, насколько это было в человеческих силах на одном месте. Браун понимал, что жизнь их всех в руках Мэллори и в его собственных.

Каик в очередной раз ударило об утес, Стивенс не удержался на судне, его бросило на скалу. Ударившись о нее, он рухнул в море. Юноша должен был утонуть или погибнуть, расплющенный бортом судна, но в следующее мгновение чья-то могучая рука подхватила его и вытащила на палубу, словно мокрого щенка.

— Живей! — кричал Мэллори, бросая им веревку. — Через минуту судно пойдет ко дну. Хватайтесь за веревку!

Он видел, как Андреа и Миллер обменялись несколькими быстрыми словами, как они трясли и колотили Стивенса, приводя того  в сознание

Андреа поставил Стивенса на ноги,  сунул ему в руки веревку и, когда каик вновь оказался на гребне волны, сильно подбросил юношу вверх. Мэллори протянул к лейтенанту руку, и секунду спустя тот сидел, прижавшись спиной к скале, ошеломленный с затуманенной головой, но в безопасности. 

— Теперь твой черед, Миллер! — крикнул капитан. — Скорей, старина!

— Минуту, шеф! — Мэллори мог бы поклясться, что Миллер ухмыляется. — Зубную щетку забыл.

Вместо того чтобы схватиться за веревку, янки кинулся в кладовую.

Несколько секунд спустя капрал появился, но без зубной щетки. Зато в руках у него был большой зеленый ящик со взрывчаткой, который через мгновение взлетел в воздух, подброшенный могучими руками Андреа. Чисто автоматически, Мэллори наклонился и схватил груз, но потерял равновесие и едва не упал — ящик весил никак не меньше двадцати пяти килограмм. Стивенс, который одной рукой держался за крюк, успел поймать новозеландца за пояс. Юноша дрожал от холода и волнения, но уже пришел в себя.

Подхватив очередной брошенный ему груз — рацию, упакованную в водонепроницаемую ткань, Мэллори яростно заорал:

— Оставьте это барахло к чертовой матери!  Выбирайтесь сами. Живо!

На уступе рядом с Мэллори уже лежали два мотка веревки, рюкзак с продовольствием и одеждой. Стивенс пытался сложить груз поаккуратнее.

— Слышите? Живо поднимайтесь сюда! Я вам приказываю. Судно тонет, болваны безмозглые!

Каик действительно тонул. Он сильно осел, центр тяжести опустился, и размах колебаний при качке стал меньше. Машинное отделение наполнилось водой так, что Брауну пришлось выбраться на палубу, заглушив двигатель.  Миллер по-прежнему изображал дурака:

— Ничего не слышу, шеф. Да оно и не тонет вовсе.

С этими словами американец вновь пропал в носовой каюте.

Спустя полминуты на карнизе оказался и остальной груз. Когда Кейси Браун полез по веревке, корма каика была в воде уже полностью.  Когда  поднимался Миллер, нос каика уже не был виден, торчали лишь мачты. Когда Андреа ухватил веревку, судно исчезло в волнах полностью.

За исключением того места, где Стивенс сложил их поклажу, уступ, предательски скользкий, имел сильный наклон. Андреа, Миллеру и Брауну, чтобы не свалиться вниз, приходилось прижиматься спиной к скале, держась друг за друга, за веревку и за Стивенса. Но не прошло и двух минут, как Мэллори вбил в скалу на расстоянии трех метров друг от друга на высоте сантиметров семьдесят от поверхности уступа два крюка и, пропустив в проушины веревку, связал их. —  Проблема была решена, леерное ограждение было создано.

Тяжело опустившись наземь, Миллер достал из нагрудного кармана пачку сигарет и протянул товарищам, не замечая ни дождя, льющего как из ведра, ни брызг волн, взлетающих ввысь. Он продрог, сильно ушибся о скалу при подъеме, промок, туго натянутая веревка давила на грудь; он был измучен долгими часами работы и морской болезнью, но когда он заговорил, в его голосе звучала абсолютная искренность:

— Господи! До чего же хорошо!

Вторник. Ночь. До 02.00

Полтора часа продолжается подъем.

Мэллори обнаружил в расщелину на отвесной стене утеса, втиснулся в нее, поднялся, упираясь спиной в одну сторону щели, а руками в противоположную, метра на два, чтобы внизу хватило места для Андреа. Затем вбил крюк и встал на него ногой давая отдых усталому, измученному телу.

«Две минуты, — подумал он. — Только две минуты, пока поднимается Андреа».

Сквозь вой протяжного ветра он слышал металлический скрежет. Это ботинки грека шипами  царапали камень, выискивая опору. Мэллори чувствовал, как дергалась веревка, связывающая их. Ветер пытался смахнуть Андреа с гладкой поверхности скалы.

Руки расцарапаны в кровь. Ноет тело. Мэллори дышал тяжело и надсадно — так дышит бегун-марафонец на последних километрах пути. До него снова донесся скрежет металла о камень. Громкий монотонный вой ветра не мог заглушить его. Нужно предупредить Андреа, чтобы старался вести себя потише, ведь до вершины осталось всего шесть метров, могут услышать. 

«Никому не придет голову, — с иронией подумал Мэллори, —  сказать мне, чтобы я вел себя потише». На его ногах ботинок не было. Одни рваные носки, прикрывали его покрытые синяками и кровоточащие ступни. После первых шести метров подъема он понял, что в альпинистских ботинках на эту скалу забраться не получится, они лишали его ноги всякой чувствительности, способности находить и использовать крошечные опоры. Ботинки он с большим трудом снял, привязал к поясу за шнурки, а после они оторвались.

Восхождение было кошмаром, жестоким беспощадным, заставляющим забыть о подстерегающей опасности, притупляющим риск самого подъема. При таком ветре повиснуть на кончиках пальцев рук или упереться пальцами ног в какую-то смехотворную опору, уже значило подвергаться смертельной опасности!

А тут еще дождь и темень! Пришлось вбить сотни костылей в скалу, размотать сотни метров страховочной веревки, чтобы добраться до этой вот расщелины, чтобы с трудом втиснуться в нее и обрести, наконец, минуту покоя. Такого восхождения ему не приходилось делать никогда в жизни. Такого восхождения, он знал это наверняка, ему больше никогда в жизни не придется делать. Если, конечно, он останется в живых… Оно потребовало величайшего искусства, храбрости, силы и — больше того — высокого духовного подъема. Мэллори выложился весь. Без остатка. А до вершины еще не менее шести метров!

Сначала был спортивный азарт, этот утес был вызовом ему, как альпинисту, была гордость оттого, что во всей Южной Европе он был единственным, кто способен на подобное восхождение, было осознание того, что все это делается для спасения людей на Керосе. Но последние двадцать минут в голове Мэллори была абсолютная пустота, исчезли все мысли и эмоции, и он карабкался вверх как автомат.

Внизу появился Андреа. Он поднимался, перехватывая веревку руками. Ноги его просто болтались в воздухе. Увешанный тяжелыми мотками веревок, с торчащими во все стороны из-за пояса костылями, грек напоминал корсиканского бандита из комической оперы. Он втиснул свое могучее тело в расщелину, ниже Мэллори, вытер мокрый лоб и широко улыбнулся.

Мэллори улыбнулся в ответ и подумал:

«Хорошо, что я не поддался на уговоры Стивенса, а взял с собой в связке Андреа».

Стивенс еще не оправился от шока, потерял немало крови и Мэллори убедил его, что для того чтобы идти сзади, сматывать веревки по мере продвижения, убирать крюки, не оставляя никаких следов восхождения, нужен первоклассный альпинист. Стивенс неохотно согласился, стараясь не показать своей досады.

Восхождение показало, что такая замена была просто необходима. Много раз Мэллори  приходилось становился на спину Андреа, на его плечи, на его поднятые вверх ладони, а однажды не менее десяти секунд стоял прямо на его голове, а тогда он был еще в ботинках с шипами. И ни разу Андреа не дрогнул, не запротестовал. Казалось, тот человек был сделан из железа и тверд, как камень этой скалы. С тех пор как наступили сумерки этого вечера, Андреа работал без отдыха. Такая работа могла бы сломить двух обыкновенных людей, но грек совсем не выглядел усталым.