Он полез в карман и протянул Журавлеву на открытой ладони крошечный металлический предмет, похожий на батарейку от наручных часов. Журавлев испуганно отпрянул, с первого взгляда узнав передающий микрофон.

— Не шарахайся, — успокоил его Зимин. — Раньше надо было шарахаться, а теперь чего уж…

Приглядевшись, подполковник слегка расслабился. Микрофон выглядел так, словно по нему сильно ударили молотком. Заметив, что ему полегчало, Зимин усмехнулся. Он никак не мог взять в толк, как такое чучело дослужилось до подполковника и, более того, стало начальником милиции. Неужто во всей республике не нашлось мента, способного сложить два и два так, чтоб в итоге получилось четыре, а не семь с четвертью?!

— Полез это я вчера в карман зажигалку искать, — продолжал он с той самой смесью сочувствия и злорадства, которую испытывали водители проезжавших мимо машин при виде его будто бы плененного «мерседеса», — а там вот эта хреновина. А под столом — еще одна. Ту он присобачил, пока мы разговаривали, а эту подбросил, когда карту смотрели. Смекаешь, к чему я клоню? Наш с тобой вчерашний разговор у тебя в кабинете он до последнего словечка слышал, так что объяснять, с кем знаком, а кого впервые видишь, ты, мент, будешь прокурору.

Последнюю фразу можно было не произносить: Журавлев уже и так все понял, о чем свидетельствовала его позеленевшая, вытянувшаяся физиономия с вытаращенными от ужаса глазами.

— Что, начальник, несладко? — подлил масла в огонь жестокосердный Зяма. — Думал ли ты когда-нибудь, кто конец твоей карьеры будет таким бесславным, а главное, скорым? Вот они… как его… злонравия достойные плоды! А ты говоришь — давай по телефону, давай по телефону… Откуда ты знаешь, что твой телефон не слушают?

— Что же делать? — по-бабьи всплеснув руками, пролепетал совершенно деморализованный подполковник. — Делать-то что теперь?

— Снять штаны и бегать, — предложил Зимин. — Думать надо, начальник! Больше думать и меньше пить, а то распустил язык…

Он посмотрел на Журавлева и понял, что думать тот не будет — по крайней мере, сейчас, когда его мыслительные способности парализованы ужасом. Зимину и самому было несладко, но первый шок он уже пережил, головы не потерял и мог размышлять. Этим он и занялся — вслух, потому что так было легче выстраивать логические цепочки без повторов, не зацикливаясь на какой-нибудь ерунде.

— По линии ФСБ за мной ничего не числится, — сообщил он Журавлеву. — Да за мной давно уже вообще ничего такого не числится. Кому об этом знать, как не тебе…

— Ну?

Реплика была бессмысленная, но Зимина порадовало уже то, что подполковник следит за ходом его размышлений.

— Если бы они копали под тебя, — продолжал Зяма, — то вряд ли стали бы это делать через меня. Как в песне поется: ты мне не друг и не родственник, ты мне заклятый враг… И что это за прикрытие такое — лесоразработки? Нет, начальник, мы с тобой их не интересуем. А интересует их, если хочешь знать мое мнение, квадрат Б-7…

Он сделал многозначительную паузу, но Журавлев лишь поморгал глазами и тупо повторил:

— Ну?

— Что-то там есть, в этом квадрате, — приняв окончательное решение объединиться перед лицом общей угрозы, напрямик заявил Зяма. — Что именно, они и сами не знают, иначе не стали бы затевать эту бодягу с лесоповалом. Может, даже твои пришельцы, в конце-то концов…

На этот раз упоминание о пришельцах вызвало у Журавлева не вспышку раздражения, а всего-навсего бледное подобие болезненной улыбки.

— Это вряд ли, — больным голосом произнес он, с сомнением качая головой.

— Да почему же?! Ты телевизор смотришь? Там прямо говорят: да, были аварийные посадки НЛО. И у нас были, и у американцев, и черт его знает где еще. Даже кинохронику показывали: советские ученые исследуют место аварии инопланетного космического корабля. Правда, грош цена такой кинохронике: лес видно, снег видно, солдат с автоматами видно, ученых тоже видно, а что они там на самом деле исследуют — ни хрена не видать… Так, может, и у нас тут прямо под боком тарелочка в болоте завязла?

— Хрень собачья, — без особой уверенности объявил слегка оклемавшийся подполковник. — Дался вам всем этот квадрат! Ну, вот ты, к примеру. Чего, скажи на милость, тебе не хватает? Чего тебе спокойно не живется? Тарелочка… На кой ляд она тебе сдалась, тарелочка твоя?!

— Ну, ты валенок, — сказал Зимин. — Тарелочка — это ж миллиарды баксов! Новые технологии, сплавы… Одни эксклюзивные интервью чего стоят!

— Размечтался, — заметил Журавлев.

— Ну ясно, мы не в Америке. Но неужто Родина за такую находку мне «спасибо» не скажет?

— Знаешь, сколько это «спасибо» весит? Девять граммов!

— Тоже правильно, — вздохнул Зимин. — Да нет, насчет тарелочки я, конечно, пошутил. Ты всем уже который год мозги керосинишь своими пришельцами, вот я от Тебя эту заразу и подхватил. Но что-то там есть, зуб даю!

— Откуда ты знаешь?

Некоторое время Зимин разглядывал его, по-птичьи склонив голову набок, явно взвешивая «за» и «против». Откровенничать с кем бы то ни было, особенно с ментами, он не привык, но случай был особый.

— От Губы, — признался он. — Он однажды по пьяни проболтался: Сенатор, мол, сильно интересуется квадратом Б-7, что-то там есть, в этом квадрате, что у него прямо дым из ноздрей… Мы тогда здорово набрались, — доверительно сообщил он, — прямо-таки до поросячьего визга. Губа, тот вообще был в отключке, наутро ничего не помнил, а потом все удивлялся, откуда мы с Костылем про этот квадрат узнали… Ну, теперь ты, — сказал он, немного помолчав.

— Что — я? — агрессивно переспросил подполковник.

— Откровенность за откровенность, — объяснил Зимин. — Колись, что тебе про этот квадрат известно. Учти, — добавил он, видя, что Журавлев не торопится открывать карты, — мы с тобой теперь в одной лодке. Мало ли что эти москвичи сюда не за нами приехали! Ты хоть помнишь, что вчера у себя в кабинете плел? А? То-то! Знаешь, как это называется? Сокрытие преступления. Да какого! Мэра укокошили, а начальник милиции хоронит прямые улики и делает удивленные глаза: несчастный, мол, случай… А в соучастники теракта не хочешь? Им-то что? Им, сам знаешь, лишняя палка в отчетности не помешает. Срубят мимоходом, да не одну, а сразу две: и нечистого на руку бизнесмена к ногтю взяли, и оборотня в погонах вычислили. Им — премия, а нам — пишите письма, сушите сухари. Так что свое умение глазки строить ты для следователя побереги. Мы с тобой сейчас на развилке: одна дорога — к дальнейшему процветанию, другая — в волчью яму… Тебе куда больше хочется — к процветанию или в яму?

Сигара у него догорела до самых пальцев. Зяма по привычке зашарил рукой по подлокотнику, отыскивая, надо полагать, кнопку электрического стеклоподъемника, не нашел, вспомнил, где находится, и с недовольной миной завертел архаичную никелированную ручку. Выбросив в окошко окурок, он поднял стекло, повернулся к Журавлеву и, в свою очередь, спросил:

— Ну?..

— Ну что «ну»? — вздохнув, сказал подполковник. — На самом-то деле ничего я про этот гребаный квадрат не знаю. Ей-богу, ничего! — истово повторил он, увидев появившееся на лице Зимина недоверчивое, скептическое выражение. — Знаю только, что соваться туда нельзя. Никому нельзя — ни тебе, ни мне, ни Губе, ни командующему Приволжским военным округом, ни Сенатору, никому.

— И откуда ж ты это знаешь?

— Года три — три с половиной назад, — морщась, явно через силу заговорил Журавлев, — приехала к нам в отдел проверка из Москвы, из министерства. Я тогда еще в капитанах ходил, если ты помнишь…

Зимин почесал лысое темечко. Действительно, еще три-четыре года назад Журавлев служил оперуполномоченным в чине капитана и даже не помышлял о карьерном росте — взашей из органов не гонят, и на том спасибо. Теперь об этом все как-то забыли, но тогда, если б кто-то сказал Василию Николаевичу, что сильно пьющий опер Журавлик вскоре возглавит городскую милицию, Зяма хохотал бы до упаду. Интересная все-таки штука человеческая натура! Ко всему человек привыкает, все терпит. А к чему привык, то и хорошо…