— Да как же! Неужто не в курсе? Хотя да, ты ж у нас, как медведь-шатун, все по лесу бродишь, откуда тебе свежие новости знать… — В голосе Бойцова легкий упрек по поводу неосведомленности соседа касательно последних городских новостей смешивался с радостью сплетника, наконец-то заполучившего в свое распоряжение свежего слушателя. — Мэр-то наш гробанулся! Долетался, рожа уголовная!
— Как «гробанулся»? Что значит «долетался»? — удивился Семашко, игнорируя только что прозвучавшие высказывания, подрывающие авторитет главы городской администрации.
— Точно, ничего не слыхал, — с удовлетворением констатировал Бойцов. Он поставил брякнувший пакет на теплый капот «уазика», чтобы освободить руки, и полез в карман за сигаретами. — Долетался — значит, долетался, — продолжал он, азартно раскуривая кривую «примину». — Приспичило, ему, понимаешь, вокруг города полетать — не иначе как спьяну. Взял у медиков вертушку и полетел. Да еще, видать, пилоту стопарик накапал, иначе с чего бы тот за провода зацепился?
— За какие еще провода?
— За высоковольтные! Это ж до какого состояния надо наклюкаться, — с оттенком зависти продолжал Бойцов, — чтобы прямо у себя перед носом ЛЭП не заметить! Ну, запутался в этих проводах и шмякнулся. Тут же, как водится, пожар, взрыв, и дело с концом — пиши пропало, объявляй досрочные выборы…
— Погоди, — кладя зайцев на капот рядом с пакетом прапорщика, сказал Семашко, — что за бред? Ты-то откуда знаешь? Когда это было?
— Да вчера, когда ж еще! А откуда знаю… Да об этом весь город с утра говорит, по радио чуть не каждый час объявляют. У ментов две версии: несчастный случай и теракт.
— Да какой тут, у нас, теракт, — рассеянно возразил Семашко.
— Да самый обыкновенный! Дружки бывшие господина мэра примочили, вот и весь теракт. А то и по политическим мотивам, и очень даже запросто. Нечего было в президентское кресло метить! Кто ж тебе вот так, за здорово живешь, власть-то отдаст?
— Да уж, — неопределенно промычал Геннадий Иванович. — Где ж это его угораздило?
Бойцов назвал точку на карте, расположенную в доброй полусотне километров от квадрата Б-7 и притом в противоположной от города стороне.
— Угу, — сказал на это полковник в отставке Семашко. А что, собственно, он мог еще сказать? — Ладно, Степаныч, айда по домам, а то я замерз, да и устал как собака. Пропади она пропадом, такая охота, когда за тремя дохлыми зайцами двое суток гоняться надо!
— Зато удовольствия сколько, — льстиво заметил Бойцов, сгребая с капота свой пакет.
Прапорщик был одним из немногих, кто подозревал в военном пенсионере Семашко человека, так сказать, с двойным дном. Происходило это, наверное, потому, что Бойцов сам крайне редко говорил правду и вследствие этого своего качества не верил ни единому слову окружающих. К тому же он, единственный из всех, похоже, подозревал за частыми отлучками соседа что-то куда более занимательное и неблаговидное, чем охота или рыбалка, — шашни с чужой женой, например. И опять-таки, единственный из всех, старший прапорщик Бойцов мог бы в силу присущего ему любопытства попытаться установить, куда на самом деле ездит Геннадий Иванович на своем потрепанном «уазике», а потом под пьяную руку растрепать об этом по всему военному городку. Словом, за прапорщиком Бойцовым следовало внимательно присматривать; Семашко и присматривал, давно решив для себя, что первый же шаг любознательного пьяницы за невидимую черту, отделяющую «можно» от «нельзя, но очень хочется», станет его последним шагом по этой планете.
Впрочем, уже некоторое время необходимость присматривать за соседом и чутко улавливать в его болтовне скользкие намеки казалась Геннадию Ивановичу обременительной. Он начал всерьез подумывать о том, чтобы шлепнуть Бойцова в порядке, так сказать, нанесения упреждающего удара, пока тот и в самом деле чего-нибудь не разнюхал. Что-то слишком много в последнее время развелось этих нюхачей…
Поднявшись на свой этаж и не без труда отделавшись ют прапорщика, который жил тремя этажами выше и явно был не прочь сделать привал на соседской кухне, Семашко отпер дверь и вошел в тишину и полумрак крошечной прихожей. Отставной полковник жил один как перст и довольствовался сугубо спартанской обстановкой. В его однокомнатной квартирке только и было что вешалка и самодельная полка для обуви в прихожей, солдатская койка, простой стол и старенький двухстворчатый шкаф в комнате да самая необходимая кухонная мебель, стоявшая, как ей и полагается, на кухне. Телевизор у военного пенсионера Семашко также имелся, и, едва успев снять яловые, на меху, тяжеленные сапожищи, все еще держа в руке зайцев, с ружьем на плече, Геннадий Иванович вошел в комнату и включил это чудо техники.
Квартира наполнилась жизнерадостным бормотаньем и музыкой — передавали рекламу. Поскольку канал был местный и вперемежку с жевательной резинкой и гигиеническими прокладками здесь шла также реклама местных товаров и услуг, звучало все это довольно потешно — по крайней мере, с точки зрения человека, повидавшего свет и раз в год проводившего отпуск на курортах, которые были не по карману подавляющему большинству здешних рекламодателей. Размеры личных сбережений военного пенсионера Семашко приближались к полутора сотням тысяч долларов, и в последние годы, чувствуя, что начинает понемногу стареть, он частенько задумывался: ну, на кой черт, спрашивается, ему такая прорва деньжищ?
Пока телевизор болтал и музицировал, расхваливая заведомую дрянь, Геннадий Иванович успел снять с себя большую часть охотничьего снаряжения и поставить на плиту чайник. Переступив через грудой валявшиеся на полу маскировочный балахон и зимнее ватное обмундирование, которое позволяет сидеть в сугробе, как в мягком кресле, и спокойно попивать водочку даже в трескучий мороз, он вернулся в комнату как раз в тот момент, когда закончилась реклама.
— Повторяем экстренный выпуск новостей, — с забавным, слегка шепелявым местным выговором сообщила молоденькая и оттого, наверное, очень строгая дикторша. — Вчера…
Краем уха слушая подробный пересказ того, что ему только что говорил во дворе Бойцов, Семашко открыл шкаф и, порывшись на верхней полке, выудил оттуда открытую пачку сигарет, купленную месяца полтора назад. Дикторша излагала версию Бойцова почти слово в слово, из чего следовало, что версия эта уже перестала быть просто официальной, а сделалась — ну, или в ближайшее время сделается — общепринятой. Да, вылетел на вертолете медицинской службы по какой-то своей чиновничьей необходимости; да, летчик то ли ошибся с выбором высоты, то ли не заметил ЛЭП из-за внезапно налетевшего снежного заряда; да, вертолет зацепился за провода, упал, вспыхнул и взорвался ко всем чертям вместе со всеми, кто в нем находился. Выживших нет, проводится опознание; немногочисленные свидетели…
«Земля им пухом», — подумал полковник Семашко, имея в виду, разумеется, настоящих свидетелей гибели мэра, а не тех подсадных уток, с которыми беседовали менты и журналисты.
Настоящие свидетели опять, как живые, встали у него перед глазами — два низкорослых, кривозубых и испитых местных мужичка с двустволочками за плечами, явные браконьеры, промышляющие не забавы ради, а чтоб хоть как-то прокормить семьи. Увидев вооруженных людей в маскхалатах, они буквально кинулись им навстречу, тыча пальцами туда, где над верхушками сосен поднимался в низкое серое небо столб густого черного дыма, и торопливо, взволнованно лопоча что-то про взорвавшийся в воздухе вертолет «скорой помощи». С минуту Семашко вникал в их шепелявое сбивчивое бормотанье, а когда вник до конца, когда убедился, что это действительно свидетели, сделал знак Косареву, и тот ленивым движением ветерана полутора десятков локальных вооруженных конфликтов и парочки малых войн позволил ремню автомата соскользнуть с плеча…
Сигарета пересохла и воняла сушеным навозом пополам с конским волосом, но Геннадий Иванович выкурил ее до конца. Это было что-то вроде ритуала, совершаемого либо по случаю очень плохого настроения, либо по причине очень хорошего. Сейчас, откровенно говоря, Семашко и сам затруднился бы ответить, хорошее у него настроение или плохое. Работу они сделали большую, и сделали чисто, как всегда, вот только был ли в этом повод для радости? Полковнику, который был отставником только по документам, а на самом деле продолжал выполнять свой воинский долг, очень не нравилась усилившаяся в последнее время возня вокруг квадрата Б-7. Этак, того и гляди, придется просить подкрепления, как на настоящей войне! А заодно искать еще одну заброшенную шахту, чтобы сбрасывать туда тела, щедро пересыпая их негашеной известью…
