Дмитрий заложил страницу и убрал томик в саквояж. Сложно и интересно погружаться в атмосферу безнадежности ремарковских героев, вместе с ними переживать кризисы, вспоминать давно прошедшую войну, видеть трагедии окружающих. Все же такой безнадеги как в Германии тогда нигде не было. Или автор намеренно брал свои образы из самой бездны, черпал страдание с дна и разливал полной ложкой? Возможно, иначе он не стал бы так знаменит.

— Ваше высочество, — в салон заглянул второй пилот. — Скоро будет Ливия. Предупреждаю, как Вы и просили.

— Добро. Если на земле вдруг проснутся, толкни в бок.

Да, это не ошибка. Перелетев Средиземное море «Острог» повернул налево, а не направо. Маршрут изменился, но не все это знали.

10 июля 1940. Кирилл.

Полярную зиму пережил, теперь настало время наслаждаться полярным летом. Солнце не заходит, ночь как долгий светлый вечер, плавно переходящий в утро. У Заполярья своя прелесть. Сплошной ковер тундрового разнотравья, выходы гранитов, петли речушек и бесчисленные озера из кабины самолета кажутся сказочной страной.

Летали «апостолы» много. Два-три раза в неделю сразу после завтрака у ворот казармы людей ждали машины. Аэродром всего в получасе езды. Редкая непогода не мешала. Только шквальные ливни с нулевой видимостью могли служить поводом перенести полеты. Вот и сейчас звено Владимира Оффенберга отрабатывало групповое маневрирование на средних высотах. По новому расписанию «Сапсаны» работали парами.

Мощная машина рвется в звенящую высь. Над головой бездонное ослепительно голубое небо. Бросишь взгляд вниз — не веришь, что это все зеленое море с красными и темными гребнями скал картина сурового Кольского полуострова. На гребне между мелким озером и узкой речушкой движение, кажется, там неторопливо плывут шерстистые горы с молочно-белыми бивнями, покачиваются хоботы, а в зарослях березы проглядывает желтая шкура саблезубого тигра, дергается кисточка на кончике хвоста.

Обман зрения. Нет там мамонтов. Уже как десять тысяч лет нет их. На берегу озера стойбище лопарей. Три чума, олени, собаки. Крылатая машина проходит над стоянкой, Кирилл закручивает бочку и тянет ручку на себя. Самолет свечой уходит в небо. Ведомый еле успевает реагировать на маневры лидера.

В наушниках хрипит голос штабс-капитана:

— «Дюжина», не увлекайся.

— Есть. Возвращаюсь к стандартной программе.

— Атакую!

От солнца вдруг отделяются две темные точки и летят прямо на «Сапсан» Никифорова. Переворот через крыло, маневр на горизонтали, обратно на вертикаль. Два истребителя проходят мимо и пытаются зайти в хвост. Начинается старая добрая игра котят. Мотор уже не поет, а ревет, перегрузки вдавливают в кресло, в глазах темнеет.

— Отбой. Возвращаемся.

— Слушаюсь, — короткий вздох в микрофон.

На автомате оглядеться по сторонам. Пара комэска рядом. Ведомый четко держится справа и на два корпуса позади. Четко на север в небе танцуют пять истребителей. Контроль обстановки — одно из первых, что вбивают в голову истребителю. Ты должен видеть и чувствовать всё, все направления разом.

На аэродроме по заведенному порядку людей уже ждали полевые кухни с обедом. В больших палатках накрытые столы, нестроевые на раздаче наливают полные тарелки солянки с потрошками, накладывают картошку с котлетами.

— Оленина? — морщит нос Боря Сафонов.

— Никак нет, господин поручик, говядина со свининой.

Кирилл молча берет разнос с тарелками и идет к дальнему столу. К нему сразу подсаживается Антип Капитанский. Ведомый четко держит субординацию. Парень только осваивается, привыкает к весьма либеральным обыкновениям флотской авиационной элиты. На «Апостолов» из берегового полка его перевели в самом начале мая, аккурат перед Фарерским сражением.

После обеда по расписанию часовой отдых, затем строевые занятия и инструктажи по технической части. К последнему летчики относились со всей серьезностью. Мало того, что за несданный зачет можно улететь в береговой полк, так и для собственного выживание пользительно знать и понимать, как устроена твоя дюралевая лошадка, что можно и что нельзя делать с мотором над морем.

У пирсов Романова-на-Мурмане пусто. Только баржи и катера стоят. Сегодня утром Кирилл видел с эспланады только три старых эсминца, у угольного причала грузится сторожевик, да еще что-то похожее на вооруженный транспорт стоит на бочке. Костяк флота прописался в Норвегии, дивизия охраны водного района обжилась в Екатерининской гавани. Романовский порт превратился в снулую тыловую базу. В коммерческих портах разумеется лес мачт, кого не купили или реквизировали под нужды флота намертво встал у причалов. Торговле полный конец пришел. Только каботаж в Архангельск, да несколько караванов ушло с ледоколами по СевМорПути.

Порт уснул, зато в доки и к стенкам судоремонтных заводов очередь, работа кипит в три смены. По слухам, на Архангельской верфи не лучше. Англичане, это не китайцы или тунгусы, дерутся зло, в полную силу. Шапками их не закидаешь. За три месяца войны флот уже понес серьезные потери.

Вспомнился «Двенадцать Апостолов» в доке. Корабль в путах лесов, под кранами, со вскрытой летной палубой выглядел жутко. Как пациент на операционном столе. Всполохи сварки, медленно плывущий над кораблем стакан лифта, гора покореженных конструкций, гнутые рваные листы железа — страшная картина разрушений. Рядом с громадой авианосца пристроился эсминец с оторванным носом. Ждет, когда ему сварят новый трансплантат. Повезло ребятам что еще доползли до Кольского залива.

Пост на воротах казармы неожиданно радует.

— Никифоров, куда прешь! — рычит дежурный боцманмат. — Тебе письма. Пляши.

— Благодарствую, братишка!

Вот что хорошего в России, так это почтовые службы. Из далекой Палестины конверт от дяди Вани летел всего неделю. А пухлый конверт из столицы до Мурмана домчал за три дня. Причем есть подозрение, что из них два потрачено на сортировке и разборке.

— Из дома пишут?

— Нет из дома позавчера пришло. Это родня по папиной линии.

— Значит, все равно из дома, — утвердительно молвит Арсений Нирод. — Где самые близкие, кто тебя не забывает, там и дом.

От слов соратника на душе потеплело. Кирилл благодарно улыбнулся. Действительно, в Сосновке был два раза в жизни, еще гимназистом с мамой приезжал в гости и перед поступлением в летное заехал. Крюк от Чернигова до Оренбурга через столицу немаленький, но дед с бабушкой очень ждали. Действительно особняк в пригородном поселке к северу от Петербурга это почти второй дом. Дядя Ваня всегда хорошо относился к племяннику, пытался заменить отца в меру сил и возможностей.

— Кирилл, тебе отпуск случаем не обещают? — неожиданно поинтересовался Дима Кочкин. Унтер первым добежал до кубрика. Сбросив куртку и швырнув шлемофон на кровать плюхнулся на стул и закинул ногу на ногу. В руках Димы толстенький томик в глянцевой обложке.

— Еще нет. А что? Дочитываешь?

— Ага. Путеводитель по Санкт-Петербургу. Два раза проездом был, да от Знаменской площади далеко не отходил. Если соберешься, фотографировать не забывай.

— Так откуда слухи об отпуске? — Кирилл упер руки в боки.

— Приятель поделился, дескать с новым званием и за сбитых могут еще и отпуском поощрить. Наши «Апостолы» все равно в ремонте. До зимы точно не выйдут. Так может хоть тебе удастся вырваться на недельку?

Ответом было демонстративное пожимание плечами. У командования свои разумения. Во всяком случае, слухи об отпусках ходили, но реально никого еще не отпустили. Вроде, Сафонова собирались отпустить, но все отменили.

— А знаешь, почему город так называется?

— В честь царя Петра, это все знают.

— А вот и нет. — Кирилл развалился на кровати, заложив руки за голову. — Изначально назвали в честь святого Петра. Который ключами от Рая заведует. Перед прошлой войной царь Николай разрешил переименовать столицу в Петроград. Дескать, название не слишком русское, не звучит, когда с германцами деремся. Переименовали с радостью, да только потеряли слово «Санкт», что значит «святой».