— Я нужен? — попытка отвязаться от семейных разговоров.

— Ты мне всегда нужен, князь.

Конечно, разговор сразу пошел о делах минувших, здоровье, многочисленных родственниках. Пока Алексей и Михаил беседовали, Дмитрий устроился на диване у книжного шкафа и вытянул ноги.

С Михаилом он познакомился давно, интересный человек, один из редких порядочных и чуточку идеалистичных Романовых. Биографии великого князя можно позавидовать, пережить такие взлеты и падения не каждому суждено. Точнее говоря далеко не все способны выжить после таких финтов судьбы. О Михаиле можно писать романы.

Наследник престола, блистательный офицер вдруг в вопросах брака пошел против семьи и общества, ради женщины отказался от положения. Разумеется, попал в опалу. Затем война, прощение от брата, возвращение домой и успешное командование туземной кавалерией — самая подходящая работа для бесшабашного эксцентричного человека. После войны жертва весьма оригинального проявления братской любви со стороны Николай Второго. Все же польский король, до сих пор пребывающий в полном здравии и радующийся жизни, явление необычное. Особенно если учесть, что Михаил последний польский король. Формально от престола не отрекшийся, но фактически свергнутый.

Да, об этом человеке стоит писать книги. В страшном 28-м, когда против него поднялась вся Польша, он сам с двумя тысячами горцев личной гвардии заперся в Варшавском замке, старший брат отказался выделять войска на подавление мятежа в соседней стране, Михаил сумел найти выход, спасти если не престол, то своих близких и верных. Дерзкий захват вокзалов, взятые горцами бронепоезда, беспримерный прорыв эшелонов из Варшавы в Брест-Литовск достойны саги о дерзких, несгибаемых и не слишком умных, надо добавить. Ибо только Михаил мог умудриться настроить против себя поляков так что в конце его царствия восстали все кроме немцев и евреев.

Впрочем, корону он сохранил, вместе с легендарным мечом Пястов Щербецом — лежит корона на подушечке в усадьбе под Пятигорском. А знаменитый меч висит на стене рядом с охотничьими трофеями. Как показали недавние события, польские доблесть и воинская слава мистическим образом оказались связаны с этим мечом. Явно Польшу они покинули на сцепках эшелонов Михаила.

— К тебе поляки не приходили? — при этом вопросе Алексея Дмитрий навострил уши.

— Появлялись два умалишенных. Я их послал в Берлин.

— У меня тоже через разведку пришли интереснейшие предложения. Дескать, есть в Польше сильное движение за возрождение и восстановление. Пытаются выпросить у меня нового короля.

— Если найдется желающий, — Михаил презрительно хмыкнул. — Практически это возможно?

— Возможно, но территорию немцы обрежут. И мне придется что-то отдать Штрассеру за это царство.

— Тогда не стоит оно того.

— Тоже так думаю. Дмитрий, твое мнение?

— Не вижу достоинств.

— Дядя, если ты очень хочешь, то я могу попробовать, но не обещаю.

Ответом послужила образная тирада из репертуара творческой интеллигенции, с такими заворотами, что даже Дмитрий слегка покраснел. Пожалуй, хорошо, что бывшие подданные Михаила этого не слышали. Если очень кратко и вежливо, то польская государственность, это половое извращение, беда поляков и проблема немцев. Не стоит порядочным людям мараться, и обоняние себе портить.

После семейного ужина Дмитрий нашел момент тихо шепнуть сюзерену:

— Дай дяде работу на Ближнем Востоке. У него хорошо получается с мусульманами.

— Лучше не надо. Мишкин слишком хороший человек для этого.

2 июля. Иван Дмитриевич.

Летняя ночь коротка. В пять утра прозвучал бодрый сигнал подъёма. Построение, молитва, завтрак — вскоре батальон снялся с места и попылил, нет не по дороге, по следам механизированного полка. Слева на расстоянии в полкилометра шли танки тяжелого батальона. Иван Дмитриевич поневоле засмотрелся на этот стальной поток. Штурмовые «Мастодонты» он раньше видел на платформах и мирно стоящими рядами под брезентом в расположении части. Никакого сравнения. Тогда они казались большими стальными коробками, несуразными железками, сейчас это идущие по следу хищники.

— С названием ошиблись.

— Мысли читаешь, Петр Алексеевич. — согласился Никифоров.

— Это тигры или медведи, не травоядные мастодонты.

— Не видели вы господа африканских слонов. Страшный зверь, не убежать и не отбиться. И не каждая винтовка его берет.

— Слышал, бельгийцы их приручают, как индусы.

— Может быть. Но известности в Африке одомашненные слоны не приобрели, страшный зверь. А мастодонт или наш сибирский мамонт должны быть еще больше и страшнее.

Иван Дмитриевич отвлекся от разговора, он во все глаза смотрел на вздымающие тучи песка и пыли тяжелые штурмовые машины. Широкий массивный корпус, большая башня из наклонных листов на трех человек, длинное мощное орудие. Непонятно, как в бою, а на марше бронеходчикам приходилось нелегко. Через бинокль видно — все люки открыты, торчат головы, из башни по пояс высунулся командир.

Вскоре саперы отвернули в сторону. Теперь они шли с батареей шестидюймовых гаубиц, а перед батальоном ехали лёгкие грузовики с противотанковыми «дыроколами» на буксире. В середину колонны вклинились три «Нижегородца» с зенитными автоматами.

Тогда в начале июня на излете рывка подвижных частей о штурме населенной, изрезанной водными потоками дельты или форсировании Нила речи не было. Хотя, горячие головы предлагали рискнуть, дескать, на плечах бегущего противника и в Александрию въедем. Не стали. Даже не пытались, будем честны.

Если же внимательно посмотреть на карту, хорошо видно — последний оплот англичан на Ближнем Востоке непростой орешек. Прежде всего Александрия укреплена, снабжается морем, в порту стоит целая эскадра. А даже поврежденные корабли прекрасно работают с якоря калибрами по наземным целям. Наша авиация на тот момент застряла черт знает где. Перетаскивать аэродромы вслед за бронеходчиками через пустыни не самое простое дело. А подгонять к Александрии авианосцы из которых два учебные, а один считается легким, риск несоразмерный. Само по себе форсирование Нила даже без противодействия противника дело сложное. А уж если на выдохшиеся подвижные части наседает свежая пехота с танками, если противник постоянно бомбит с воздуха, то вообще все закономерно закончится большим конфузом.

Так, что без перегруппировки, подтягивания авиации, тылов, тяжелой артиллерии, свежих бронечастей лучше и не соваться. А чтоб противник не успел вскрыть оперативный замысел, укрепиться, сманеврировать войсками, бить решили с разбегу. Две пехотные дивизии подтянули заранее, а вот танковые части бросили в бой с марша. Уже потом, когда Отдельный Кексгольмский наводил порядок в гаванях Александрии, командиры батальона чесали в затылках перед задачей восстановления доков, стало известно, что замысел операции родился в голове командира третьего мехкорпуса генерал-лейтенанта Пепеляева. Сам мехкорпус разумеется тоже участвовал в сражении. Сейчас его батальоны выходили на рубежи в пустыне южнее 12-й бригады.

На этот раз Никифорову повезло. Саперы остановились рядом с разворачивающейся батареей гаубиц. Приказ: «всем покинуть машины и рассредоточиться!». Пока бригада выдвигалась, рано утром по противнику отработали фронтовые бомбардировщики и штурмовики. Вражеская авиация не мешалась. Вообще, еще с Палестины небо над головой чистое, в том смысле, что вражеских самолетов даже на горизонте не наблюдается. Зато кружат две пары наших «Дроздов».

Орудия рявкнули. На позициях все пришло в движение. Раздетые по пояс люди подносили снаряды и заряды, кто-то командовал у орудий, жестикулировал флажками. Частый бодрый огонь. Всего шесть гаубиц, но каждая выплевывала в минуту по четыре снаряда в полцентнера каждый. Ветер сносил облака пороховой гари, но все же позицию заволокло дымком. Даже до саперов доносился отчётливый запах сгоревшего кордита.