Сверху послышалось громкое хлопанье крыльев и Рисса, подняв голову, увидела, как на конек крыши опускается настоящий сокол. Одновременно двери храма охватило золотистое свечение и рисунки на воротах вдруг ожили: коты грозно выгибали спину, змеи с шипением поднимались, стреляя раздвоенными языками; рассерженно фыркали вепри.

Рисса криво усмехнулась и, подняв руки в знак примирения, отступила на пару шагов.

— Как скажешь, Ванадис, — сказала она, — если тебе нужна эта девчонка — забирай. Я поищу на сегодня другую добычу. Но мы с тобой еще встретимся, принцесса.

Она развернулась и зашла обратно в сени. В тот же миг сгинул стоявший у нее на пути черный кот, стал рассеиваться и заливший двор туман.

Этельнот тоже плохо спал этой ночью: мокрый от пота он метался по смятому ложу, обуреваемый сладострастными видениями, пока внезапно не проснулся и не сел, ошалело оглядываясь по сторонам. Его рука еще сжимала пах и, глянув вниз, он увидел расплывавшееся по портам мокрое пятно.

— Так мило, — послышался смех от дверей, — надеюсь, ты сейчас вспоминал обо мне.

Принц Кента поднял глаза — в дверях стояла ослепительно красивая девушка с мерцающими колдовскими глазами. Ее безупречное тело прикрывали лишь распущенные золотые волосы.

— Боги благоволят тебе в эту ночь, принц Этельнот, — плотоядно улыбнулась Рисса.

Молниеносно, словно атакующая змея, она метнулась вперед и ее узкая прохладная ладонь уперлась в грудь юноши, с неожиданной силой укладывая его обратно на ложе и прильнув к нему своим голым телом. Завораживающе блеснули сине-зеленые глаза, полностью лишив принца воли, когда пухлые алые губы впились в него в долгом жадном поцелуе.

* «Госпожа» — буквальный перевод имени Фрейи, скандинавской богини любви. «Ванадис», «дочь ванов» — одно из ее имен.

— Эта, говоришь, безделица была на шее того жреца? — Ядун вопросительно вскинул бровь и Марибор согласно кивнул.

— Пленники говорят, что монах что-то ворожил с этим амулетом, — добавил он, — только каждый рассказывал по-своему

— Им же грех ворожить, — рассмеялся Ядун, — самого монаха, как я смотрю, оберег не защитил от силы Триглава.

— Да грядет он во всех трех мирах, — благочестиво произнес Марибор и верховный жрец Щецина эхом повторил его слова.

— Ты можешь идти, — бросил Ядун, рассматривая золотой амулет и чернобородый волхв, поклонившись, вышел за дверь. Ядун же, взяв факел, спустился в храмовую сокровищницу. Еще раз с интересом посмотрел на принесенный трофей — блестящий золотой кругляшок, на одной стороне всадник, поражающий копьем кого-то, напоминающего морскую деву, на другой — гневное женское лицо окруженное змеями вместо волос. Пожав плечами, Ядун прошел в самый дальний угол сокровищницы, где стоял небольшой, — двух пядей в вышину, — идол Триглава из чистого золота. Левая его голова держала во рту рыбу, правая птицу, посредине же пасть Трехликого перехватила поперек туловища маленького человечка. Ядун приподнял идола — под ним обнаружилась небольшое углубление, полное монет.

— Если не помогло жрецу Распятого, то и нам вряд ли пригодится, — пробормотал себе под нос Ядун, — но пусть будет тут.

Он положил золотой амулет средь монет, поставил идола на место и вышел из хранилища.

— У вас товар, у нас купец — всем молодцам молодец. Дал Яр-Фрейр князя народу, городу доходу, а семье молодой наказал славному продолжить роду.

Выпалив все это скороговоркой, увешанный амулетами жрец в наряде из звериных шкур и размалеванной маске, поставил перед разодетым в лучшие одежды Любом позолоченный деревянный уд с янтарной головкой. Сидевшая рядом Эльфгива залилась краской, но князь, лишь усмехнулся в густые усы и высыпал пригоршню серебра в подставленный кошель. Жрец, склонившись в шутовском поклоне, отпрянул к краю стола, выхватил из-за пояса дудку и заиграл, запиликал веселую мелодию, тут же подхваченную другими служками, рассыпавшимся по всем краям свадебного стола. Со всех сторон посыпались непристойные песни и частушки, звон золотых и серебряных кубков, когда приглашенные гости, стараясь перекричать друг друга, желали счастья молодым.

За ломившимся от яств столом сидели князья ободритов и руян, велетов и поморян, герцоги саксов и гутские ярлы. Были тут и сленжанские князья, после победы над моравами принявшие подданство Велети, На почетном месте восседал конунг данов Гудфред: статный молодой человек с голубыми глазами и кудрявой светлой бородой, в алом плаще, расшитом золотом. На мускулистой шее висел золотой молот Тора. Рядом сидел Стюрмир, сын Йорни — Бюрхтнот не смог прибыть на свадьбу и его посланник заменил конунга фризов в роли посаженного отца, сдав Эльфгиву с рук на руки Любу в храме Живы-Фрейи. Место подсказала сама принцесса Сассекса перед свадьбой вдруг объявившая, что хочет стать жрицей самой прекрасной из богинь. Поскольку это никак не мешало ей стать княгиней Велети, Люб одобрил это решение — и там же, в капище Живы, он одарил выкупом за невесту одновременно Стюрмира и служителей богини. Разодетую шелка и золото Эльфгиву усадили на расстеленную по полу шкуру большой рыси, пока подружки невесты, — выбранные из девушек самых знатных семей Велети, — расплетали ей косы и покрывали голову расписанным жемчугом чепцом. В главном капище Венеты молодых благословили жрец Триглава Ядун и волхв Свентовита Святовит, по такому случаю специально приглашенный со Сленжи. Распив чашу настоянного на чашах меда, молодые прошли до княжеского терема, осыпаемые по дороге зерном и мелкими монетками. На пороге Эльфгива, встав на колени, разула Люба, а тот накрыл ее плечи своим плащом, беря девушку под свое покровительство и три раза несильно ударив ее по плечу плеткой. Потом князь с княгиней трижды окунулись в озеро, посвященное Живе в глубине священной рощи, на окраине Волина, после чего, наконец, сели за свадебный стол, занявший чуть ли не весь внутренний двор детинца.

Отмечали сегодня не только свадьбу Люба, но и его победу над Ростиславом — и со всех сторон певцы пели славу, на все лады нахваливая доблесть и удачу князя. Сам же Люб, усмехаясь в густые усы в какой-то миг вдруг встал из-за стола, подняв золотую чашу.

— Славную победу мы добыли к моей свадьбе — но еще более славным станет мой брачный дар молодой княгине. Встань Стюрмир, сын Йорни, посланник конунга Фризии — встань, чтобы все слышали, что я скажу.

Фризский посланник поднялся, держа в руках золотую чашу с красным румским вином.

— Ты храбро сражался в сленжанских землях, — сказал Люб, — хотя никто и не за этим Бюрхтнот слал тебя в велетские земли. Но ты помог нам вырвать победу, а твой конунг дал мне молодую жену — и теперь мой черед делать подарки. Я верну моей супруге отчину ее рода и отеческих богов, помогу фризам в войне против англов и франков — клянусь в том Свентовитом, богом моих предков, и Триглавом, хранителем богатств Венеты.

Под громкие крики, раздающиеся со всех сторон, Люб до дна осушил свою чашу, после чего впился сладкими от хмельного меда губами в губы раскрасневшейся Эльфгивы.

Злой северный ветер налетал на Лофотенские острова, вздымал над морем крутые волны с белыми барашками пены. Под натиском шторма скрипел небольшой причал, но добротный причал от которого вглубь острова Вествогей вела утоптанная тропка. Она заканчивалась возле длинного дома с добротной крышей, покрытой дерном и мхом. Дом ограждал высокий частокол из почерневшего, выброшенного морем плавника; на многих кольях красовались лошадиные, бычьи и человеческие черепа. Уродливый череп висел и над широко распахнутыми воротами посреди частокола — человек, носивший этот череп при жизни, был настоящим великаном. Острые зубы скалились в злобной усмешке, пустые глазницы, казалось, неотрывно смотрели в разбушевавшееся море. Выбеленную ветрами и временем кость покрывали искусно вырезанные руны. На столбах, ограждавших ворота, скалили острые зубы резные изображения духов-хранителей Вествогея.