Конечно, опомнившись, авары в доспехах, быстро бы порубили своих полуголых врагов, однако времени у них как раз и не нашлось — из лесу послышался громкий рев рогов и на берег, ломая молодой подлесок, вылетели всадники в кольчугах и при оружии. Вслед за ними из кустов выломились и пешие воины, что-то кричавшие на германских языках — в то время как вопли всадников ничем не отличались от воинственных воплей «топильцов».

Илека, одним из первых вступивших на противоположный берег, пощадили вражеские стрелы, — лесные лучники целили прежде всего по тем, кто оказался на середине реки, — но именно он принял на себя и первый удар вырвавшихся из леса всадников. Выхватив меч, молодой каган успел сразить двух всадников, прежде чем он столкнулся со статным всадником в ладно подогнанной кольчуге и полукруглым шлемом, увенчанным фигуркой сокола. Синие глаза блеснули из прорезей на полумаске шлема, рот обрамленный рыжеватой бородой, искривился в довольной усмешке, когда всадник узнал своего противника.

— Ты?!!! — ненавидящий вопль сорвался с губ кагана, тоже сразу узнавшего своего врага. Глаза его вспыхнули от ненависти и, пришпорив коня, каган устремился вперед. Приподнявшись в седле, Илек обрушил клинок на голову врага, однако тот вовремя уклонился и удар пришелся в шею белого жеребца. Обливаясь кровью, жалобно заржавший конь упал, но его наездник, успев соскочив с седла, ударил в ответ, рассекая ногу Илека. Кровь хлынула из перерезанной артерии, каган попытался зажать рану рукой, но тут уже его конь, напуганный творившимся вокруг столпотворением, резко сорвался в галоп. Илек, не удержавшись, упал на землю и, прежде чем он успел подняться, его противник вогнал свой клинок прямо в распахнутый в воинственном крике рот.

При виде гибели кагана авары, и без того атакованные сразу с нескольких сторон, наконец, побежали с поля боя. Вслед им летели стрелы и копья сражавшие людей и коней; устремившиеся в погоню славяне, добивали степняков мечами и копьями. Часть аваров, удирая, сбились в камыши, увязли с заболоченной почве. Многие из них утонули в болоте, еще больше оказались сражены стрелами и копьями преследователей. Славянские клинки работали неустанно, от гор трупов, преградивших Залу, алая от крови река вышла из берегов пока славяне нещадно истребляли спасавшихся бегством врагов.

Уже темнело, когда преследование, превратившееся в жестокую бойню, наконец, прекратилось — лишь самые кровожадные из славян, сбившись в карательные отряды, прочесывали камыши, истребляя отставших авар. Меж тем командир победителей уже сидел у костра на берегу Болотно, ожидая когда поджарятся нанизанные на вертел ощипанные утки. Сняв шлем, он оказался молодым человеком с рыжевато-каштановыми волосами и красивым, пусть и несколько жестким лицом. Напротив него сидел коренастый мужчина, средних лет, с окладистой светлой бородой и серыми глазами. Он носил доспех, принятый у лангобардов — панцирь с позолоченной змеей на груди. Третьим человеком, сидевшим у костра, был худощавый мужчина, с выбритой макушкой и живыми темными глазами. Он носил одеяние греческого монаха, на его груди висел небольшой медный крест.

— Господь подарил тебе сегодня победу, князь Ростислав, — говорил священник, — Бог поверг гордыню язычников, показав ничтожность их идолов и безумие их вождя.

— Надеюсь, Господь простит мне этот грех, — невесело усмехнулся князь, — какой-никакой, но он был моим родичем, наши матери были сестрами. К тому же я солгал ему — вернее не я, но тот, кто доставил ему ложное донесение об измене Костела и он, сам сунулся в мою ловушку.

— С него бы сталось вырезать наш город и без этой вести, — подал голос светлобородый мужчина, — аварским каганам с давних пор наш народ как кость в горле. Ты просто нанес удар первым, предупредив желание самого Илека…

— И спас тем самым своих братьев во Христе, — подхватил монах, — за это тебе зачтется у Престола Господа твоего. А если ты обратишь весь этот народ…

— За этим дело не станет, — кивнул князь Нитры, — после смерти Илека авары остались без вождя. Среди здешней знати немало славян — и многие из них согласятся пойти под мою руку — а за ними пойдут и все остальные. Очень скоро я прочерчу восточную границу по Тисе.

— А потом пойдешь на болгар? — спросил светлобородый германец.

— Нет, Аудульф, — покачал головой князь, — болгары нам пока не по зубам. Как только у меня появится аварская конница, я поведу ее на север. Там шумят богатые и многолюдные города, где тоже живут славяне — но они пребывают во тьме языческой, кланяясь идолам. Главный из тех городов — Венета, пристанище трехглавого беса, которого они чтут как верховного бога. Я возьму Венету и остальные города вендов, раздвинув границы своей державы до самого Янтарного моря, принеся свет Христа на берега Балтики.

Пузатый кнорр под белым парусом с синими полосами неспешно скользил по широкой глади Рейна. Около дюжины светловолосых гребцов в плотных куртках из вареной кожи, мощно налегали на весла с обоих бортов. Чуть в стороне от них держался еще один человек, стоявший у носа судна: высокий, ладно сложенный мужчина, лет тридцати, с золотистыми волосами, уложенными по ромейской моде и длинными светлыми усами. Широкий плечи прикрывал синий плащ отороченный волчьим мехом и скрепленный на горле серебренной брошью в виде дельфина. Под одеждой поблескивали стальные кольца добротной кольчуги. Правильные, можно даже сказать, красивые черты, портил жуткого вида шрам на месте левого глаза, однако правый глаз смотрел уверенно, пожалуй даже дерзко. Из украшений мужчина носил массивный золотой браслет с алыми рубинами на правом запястье, да еще и с шеи свисал оправленный в серебро зуб косатки — символ бога Ньерда. На широком поясе висел длинный скрамасакс в потертых кожаных ножнах. Во всем облике стоявшего на носу мужчины, его манере себя держать и том как он посматривал на гребцов угадывалась порода человека привыкшего командовать.

Впереди открывались причалы и строения Дорестада — столицы Фризского королевства. Самые разные суда теснились в его гавани — фризские и датские кнорры, венедские лодьи, изящные торговые галеры мавров с несколькими парусами и другие корабли. У причалов толпилось огромное множество людей, сходивших на берег или восходивших на то или иное судно. Однако даже единственный глаз стоявшего на носу мужчины сразу отметил в этой обычной для Дорестада суете несколько человек, что стояли вблизи того места, где обычно причаливал его кнорр. От остальных посетителей порта незнакомцы отличались не только богатством одежд, но полным вооружением — у каждого имелся меч, длинный нож и боевой топор. Никто из них не показал какого-либо оживления при виде кнорра и все же его одноглазый хозяин как-то сразу почувствовал, что ждут именно его.

Когда кнорр причалил к берегу, один из незнакомцев, — высокий дородный мужчина с мясистым лицом, облаченный в багровый плащ отороченный куньим мехом — шагнул вперед, поставив на нос судна ногу в высоком красном сапоге.

— Ты ли будешь Стюрмир, сын Йорни? — спросил он у одноглазого.

— Я буду, — подтвердил Стюрмир, — а кем будешь ты?

— Бюрхтнот Альфбадсон, король Фризии прислал нас сюда, — пропустив мимо ушей этот вопрос, продолжал воин, — и попросил нас сопроводить тебя в его дворец.

— Откуда он узнал, что я прибуду именно сегодня? — небрежно сказал Стюрмир, не торопясь сходить на берег.

— Он и не знал, — пожал плечами мужчина, — мы уже десятый день кряду по его приказу приходим сюда, чтобы не пропустить твое возвращение. Я Геркон, сын Альдгисла, королевский гезит и я очень рад, что нам больше не придется торчать здесь каждый день.

— Видать, королю и вправду не терпится увидеться со мной, — усмехнулся Стюрмир, — что же, не таким как я заставлять ждать потомка Водена. Можешь идти к своему хозяину, сын Альдгисла и передать, что скоро я приду по его зову. А сопровождать меня не надо — дорогу во дворец я неплохо знаю и сам.