Решив, что с баронессой пора поговорить начистоту, герцогиня отправилась в ее покои, но вернулась еще более раздраженной. Оказалось, что баронесса «захворала» и не могла принять ее. Эта внезапная болезнь показалась герцогине подозрительной, но сейчас у нее не было времени разбираться в этом.

Элиза, ища спасения от воцарившегося в замке хаоса, вышла в парк. Свежий воздух и тишина, нарушаемая лишь пением птиц, действовали на нее успокаивающе. Она бродила по извилистым аллеям, любуясь красотой старинных деревьев и яркими цветами на клумбах.

Герцогиня, увидев Элизу из окна, решила воспользоваться случаем и расспросить ее о том, что ей известно. Возможно, эта скромная гувернантка знала что-то, что могло бы пролить свет на странное поведение баронессы.

— Какой прекрасный день! — произнесла герцогиня, словно случайно натолкнувшись на Элизу на одной из аллей.

— Вы наслаждаетесь прогулкой, фройляйн Шмидт?

Элиза, вздрогнув от неожиданности, поспешно присела в реверансе.

— Да, Ваша Светлость, парк действительно великолепен.

— Скажите, фройляйн Шмидт, как вам наши дети? — спросила герцогиня, пристально глядя на Элизу.

— Они не доставляют вам слишком много хлопот?

— Фридрих и Гретхен очень милые дети, — ответила Элиза, стараясь говорить спокойно, хотя сердце ее билось как птица в клетке.

— Конечно, Фридрих немного шустрый, но это же мальчик…

— А баронесса… она хорошо справляется со своими материнскими обязанностями? — продолжала герцогиня, не отводя от Элизы проницательного взгляда.

— Я… я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, Ваша Светлость, — пролепетала Элиза, чувствуя, как ее щеки покрываются румянцем.

Небо между тем затянуло тучами, и резко похолодало. Элиза невольно поежилась. Герцогиня, заметив это, сняла с себя легкую шаль и накинула на плечи Элизы.

— Наденьте, фройляйн Шмидт, не простудитесь.

В этот момент из замка донесся возмущенный крик одной из служанок. Герцогиня, резко прервав разговор, поспешила обратно, бормоча себе под нос проклятия.

Элиза осталась одна. Проходя мимо скамейки, она услышала тихий свист. Оглянувшись, она никого не увидела, но на скамейке лежало сложенное вчетверо письмо. Подняв его, она почувствовала, как сердце забилось чаще. Письмо было без адреса. Развернув его, она увидела строчки, исписанные странными символами. Это был шифр.

*****

Мир стоял на краю пропасти, охваченный лихорадкой перемен и предчувствием неизбежной катастрофы. Старый порядок рушился, традиции трещали по швам, а в воздухе, наряду с ароматом дорогих духов и бензина, витал тяжелый запах крови и пороха. Начало XX века — это время бурлящих страстей, дерзких мечтаний и глубоких страхов, время, когда сама судьба Европы висела на волоске.

Эпоха изящных дам в шляпках с перьями и галантных кавалеров в строгих сюртуках уживалась с растущей социальной напряженностью. Блеск балов и театральных премьер не мог скрыть глубокого разрыва между богатыми и бедными. Рабочие требовали своих прав, студенты выходили на демонстрации, а в темных кабинетах политики плели интриги, которые вскоре приведут мир к первой мировой войне.

В салонах обсуждали новые течения в искусстве — футуризм, кубизм, экспрессионизм, отражавшие динамику и противоречивость эпохи. Эйнштейн переворачивал представления о времени и пространстве, Фрейд заглядывал в глубины подсознания, а музыка Дебюсси и Равеля очаровывала своей необычной гармонией. Но за этим внешним блеском и интеллектуальным кипением скрывалось растущее беспокойство. Люди чувствовали, что мир находится на пороге грандиозных перемен, но никто не мог предсказать, какими они будут.

Надежда на светлое будущее, на торжество разума и прогресса переплеталась со страхом перед неизвестностью. Страх перед войной, перед революцией, перед тем, что принесет завтрашний день. Люди цеплялись за старые ценности — семью, религию, патриотизм, — ища в них опору в этом меняющемся мире. Они мечтали о любви, о счастье, о мирной жизни, но в то же время готовились к худшему, предчувствуя, что их мечты могут разбиться о жестокую реальность.

В эту эпоху противоречий и тревог разные слои общества жили в параллельных мирах. Аристократия продолжала свои балы и охоту, словно пытаясь остановить время, буржуазия наслаждалась плодами промышленной революции, а рабочие боролись за выживание, мечтая о лучшей доле. Но всех их, независимо от социального положения, объединяло одно — предчувствие грядущей бури, которая вскоре обрушится на Европу и изменит мир навсегда. И в этом мире, стоящем на грани войны и революции, разворачивались человеческие драмы, истории любви и предательства, надежды и отчаяния, которые и сегодня, спустя столетие, заставляют нас задуматься о хрупкости мира и вечных ценностях, которые сохраняются сквозь века.

За бархатными портьерами скрывался мир, о котором обитатели Айзенберга даже не подозревали. В затхлом подвале, пропитанном запахом плесени и дешевого вина, ковалась новая реальность, способная взорвать хрупкий мир аристократического благополучия. И искрой, готовой разжечь пламя революции, станет любовь, зародившаяся в самом сердце этого заговора.

Герцогство Айзенберг, словно застывший во времени осколок феодальной Европы, жило по законам, непоколебимым веками. Аристократы, погрязшие в роскоши и интригах, слепо верили в неприкосновенность своего мира, не замечая бурлящего под поверхностью вулкана народного негодования. Крестьяне, обреченные на нищету и тяжелый труд, молча сносили свою участь, но семена бунта уже дали свои всходы.

На окраине столицы, в лабиринте узких улочек и тупиков, находилось заброшенное здание старой пивоварни. Здесь, в темном подвале, скрытом от посторонних глаз, собирались те, кто не хотел мириться с существующим порядком. Это была разношерстная компания: студенты, мечтающие о справедливости, бедняки, доведенные до отчаяния голодом, и даже отпетые бандиты, искавшие легкой наживы. Большинство приходило сюда из любопытства, в поисках развлечений и острых ощущений, но были и те, кто горел идеями свободы и равенства.

В центре подвала, на импровизированной трибуне из перевернутых ящиков, стоял человек, чье имя было окутано тайной. Он называл себя просто — Гражданин, и его пламенные речи о прогрессе, социализме и мире, где все будут равны, зажигали огонь в сердцах слушателей. Он говорил о правах человека, о тирании аристократии и о необходимости бороться за свои идеалы. Его слова, полные страсти и убежденности, находили отклик в душах тех, кто давно жаждал перемен.

В тусклом свете коптящих свечей лица собравшихся казались бледными и взволнованными. Кто-то слушал Гражданина с восторгом, кто-то с недоверием, а кто-то с открытой враждебностью. Но никто не оставался равнодушным. В воздухе витало напряжение, предчувствие грядущих перемен. И никто из присутствующих не знал, к чему приведет эта искра, зажженная в темном подвале на окраине столицы.

Рев толпы, подобный раскатам грома, сотрясал каменные стены подвала. Жаркие слова Гражданина, словно искры, разлетались над морем взбудораженных лиц, поджигая в сердцах людей пламя надежды на изменения. Революция висела в воздухе, густая и неизбежная, как грозовая туча, готовая вот-вот разразиться ливнем.

Он видел их жаждущие взгляды, слышал их прерывистое дыхание, чувствовал их единый порыв, стремящийся к свободе. Каждое его слово было словно удар молота, ковавшего будущее их маленького герцогства.

— Братья и сестры! — гремел его голос, отражаясь от стен.

— Скоро наступит день, когда мы сбросим оковы тирании! Скоро мы будем свободны!

Внезапно его взгляд упал на молодого парня, протискивающегося сквозь толпу. Гражданин знал его — этот парень был одним из связных, доставлявших секретные послания. Он резко оборвал свою речь и жестом позвал парня к себе. Толпа расступилась, пропуская гонца.

— Ты отдал письмо? — спросил Гражданин, наклонившись к нему.

— Да, — насмешливо ответил парень, ухмыляясь.