На данном этапе мои поиски отряда «кровокожих» зашли в тупик. Маска, что была мне подарена главарём «кровакожих» расколота на мелкие осколки, не представляющей никакой ценности. В принципе, она и до момента своего разрушения представляла больше символичный смысл моего побега от душевной боли, ежели какой-то действующий ориентир. Люди, что видели эту маску — и становились моим ориентиром. Не более.

Теперь мой ориентир — «Кровавый лес». Я точно не уверен, что смогу там отыскать мой следующий вектор движения, но повидаться со старыми воспоминаниями будет довольно интересно.

В доме Колега, где вместо воздуха висела смесь скисшего пота вперемешку с табачным дымом, мы сидели за большим круглым столом и решали, что нам делать дальше. Куда в этой безвыходной ситуации двигаться? Как быть? Как лучше поступить?

Хейн — дядя Ансгара — бил себя кулаком в грудь, обещая найти «Кровавый лес». Врал ли этот пропахший мочой пьянчуга с опухшей рожей или говорил правду? В его рассказ было трудно поверить, но нам пришлось. Ставя под сомнения его слова, мы тут же бы расписывались в нашей непомерной глупости, толкнувшей нас на приключения. Приходилось слушать и верить. Заставлять себя верить в то, что он выжил чудом. Что он бился до последнего, держал оборону с сотней солдат, а когда остался один, сумел убежать, убив не один десяток медведей, гнавшихся за ним по следу. Копьё отца Ансгара — «Длань праха» — было в руках Хейна всю битву. И было им же потеряно. Хейн поведал нам, что после того, как копьё застряло в груди медведя, ему пришлось выпустить древко и удариться в бега. Он бежал без оглядки сквозь лес, боясь увидеть преследующих животных, но, когда силы почти покинули его, он смирился с неизбежным и оглянулся. Позади Хейна никого не было. Его никто не преследовал. До его ушей не доходило щебетание травы под весом дикого зверя, или рёв взбесившегося медведя. Его оставили в живых.

В тот день он подумал, что всему виною — копьё. Из-за этого опасного оружия и появился «Кровавый лес», а когда заполучил себе копьё — исчез. Но вчерашний день, который Хейн провёл в беспамятстве у себя в кровати, пропустив всю битву, заставил думать его иначе. Лес пришёл за ним. Лес требует его. Его душу! И Хейн его чувствует. Он чувствует живую сущность леса, его центр, обладающий разумом и волей. Услышав это, я уверовал словам грязного пьяницы. Я лично видел Эти разум и волю. Может Хейн и сошёл с ума, но его разум может провести наш отряд по нужной дорожке.

— Я готов отдать свою проклятую душку «Кровавому лесу», — сказал Хейн, с каким-то наигранным тоном, — если моя жертва вернёт мир в наши земли! Я пойду с вами! Вместе мы победим!

Мы с Дрюней были не против. Хочет идти — пусть идёт, дурака никто за руку не держал. А вот когда изъявил своё желание отправиться вместе с нами Ансгар, я немного напрягся. Молодой правитель — проблеск белого света на чёрном небе, надежда… Олицетворение мира жаждало кинуться в пучину разрушения. Никто не знает, что нас ждёт. Риск не оправдан. Но Ансгар настоял, а я не вправе был уме отказывать. Мы вместе отразили первую атаку, отразим и последующую. Что поделать, такой выбор парня. Будущий правитель мечтает вернуться с победой и миром для своего народа. Да и желание вернуть копьё отца частенько всплывало в наших спорах.

Пламя погребальных костров с рёвом взметалось к небесам, поднимаясь выше забора, на помосте которого выжившие прощались с погибшими. Яркий огонь освещал макушки опущенных голов, чьи голоса слились в нежное пение молитвы. Молодой правитель Ансгар стоял в центре шеренги, окидывая своим тяжёлым взглядом костры, горевшие вдоль песчаной дороги. Его скула подёргивалась каждый раз, когда охваченная огнём плоть трупа лопалась и шипела. А когда очередной костёр прогорал и обваливался, по щеке молодого человека пробегала слеза.

Запах жареного мяса мог приманить дикого зверя, но ближе к утру всё вокруг заволокло прогорклым дымом, настолько едким и удушающим, что нам пришлось терпеливо дожидаться, пока ветер сдует его прочь, прежде чем отправиться в поход.

Желающих отправиться с нами нашлось немало. Ансгар разрешил пойти с нами лишь тем воином, что не получили никаких ранений. Их оказалось почти сотня. Почти половина выживших. Остальная половина получила увечья разной степени тяжести. В основном укусы животных, вызывающие поголовную лихорадку. Лина, та женщина, что вылечила Осси и считалась местной знахаркой, осталась с больными. Работы у неё немало, и она прекрасно понимала: если вместо нас вернётся «Кровавый лес» — бежать нет никакого смысла. Наш уход оторвал частицу её души, без которой ей будет проще принять смерть в этом мире. Не вернётесь вы, сказала она, уже ничего хорошего не вернётся в наши земли.

Чем больше я размышлял о нашем путешествии, тем больше приходил к выводу, что мы являли собой незримый образ мессия, без которого не будет мира в этом мире.

Когда удушающий туман развеялся и показалась песчаная дорога, тянущаяся вдоль густого леса до самого горизонта, мы отправились в путь. Сотня людских воинов, четыре десятка гнойных воинов, Хейн, Кара, Осси, Колег, Ансгар, Дрюня и я. Ведомая Хейном толпа двинулась по дороге, поднимая клубы пыли.

Как бы я не смотрел на этого мужика в дорогих одеяниях, но вид его не вызывал у меня никакого доверия. Мутный типан этот Хейн, и что движет им — остаётся под вопросом. Такому бы в руки бутылку да сиську — и он мать родную продаст. Но то слабость обычного люда. Нас же ведёт далеко необычных кровей человек. И что у них происходит в головах, какие нравы ими руководят — для меня загадка, на которую я не собираюсь выискивать ответы в грязном белье. Если что — мой меч наготове, лезвие я быстро приложу к его худой шее.

Дрюня разделял мои думы. Мы сошлись в одном — совесть. Совесть действительно крепкая и сильная штука, способная сломать любой характер и прогнуть под себя даже непоколебимую волю. Нам остаётся лишь уверовать в то, что совесть стоит во главе нашего похода. Во всяком случае, моя совесть чиста.

От деревни мы ушил на пару километров, после дорога повернула в лес. Хейн махнул рукой на правую сторону густой зелени и сказал, что там мёртвые деревни. Туда идти нет смысла, мы ничего там не найдём. «Кровавый лес», забрал всё, что хотел.

— И что он хотел? — спросил я у Хейна.

Мужик глянул на меня как на какую-то умственно отсталую девчонку, и не стой перед ним «кровокож» в выращенном доспехе из людской крови, он бы со всей жестокостью рассмеялся бы мне в лицо. Но он вдруг сделался покладистым, стиснул губы и состроил умное личико.

— Людей, — выдавил Хейн, чуть пошатываясь. — Лесу нужны были люди.

Он повернулся к правой стороне леса и стал вглядываться в глубь деревьев. Кожа лица чуть сползла, рот приоткрылся. Его мысли унеслись вслед за взглядом, оставив передо мной пустую оболочку, лишившуюся на мгновение разума.

— Что ты видишь? — спросил я.

Хейн дёрнулся и повернул голову на меня. Страха в его глазах не было, туман похмелья еще целиком не развеялся, и что скрывала мутная дымка — разобрать я не мог. Хейн глянул сквозь меня на левую сторону леса. Вытянул руку и указал куда-то пальцем.

— Лес двигался оттуда, — сказал Хейн, потряхивая рукой. — Там жизнь!

— Жизнь?

— Да, жизнь! Лес живой, он умеет разговаривать. Умеет любить, и умеет ненавидеть.

— Лес умеет прощать? — спросил я.

Хейн не ответил. Раскрыл рот на последнем слове и больше его не закрывал, продолжая стеклянными глазами всматриваться вглубь леса.

— Идём! — крикнул я так, чтобы меня услышали все.

Наш отряд, скрежета и бряцая доспехами, сошёл с дороги и начал стремительно углубляться в лес. Наше оружие покоилось в ножнах, я не чувствовал чуждых звериных сознание, кроме Кары. Как показала практика, надеется на моё чуть не самый лучший вариант, но, если бы кто и обитал в здешних лесах, я бы обязательно услышал. Услышали бы все! Обезумевший вой гонимого на убой зверя еще звучал эхом в наших головах. Но нас окружала гробовая тишина, лишь хруст сухих веток и чавканье влажного мха под ногами. Зверь покинул лес. Или был истреблён.