Он постоянно оглядывается, с тревогой смотрит вверх, где раскачиваются в такт моим движениям верхушки ивняка. Мы прячем среди деревьев оружие, дальше с ним будет опасно. Выходим на оперативный простор, уже на почтительном расстоянии от белоснежного бетона стен и башен. Я делаю шаг вперед, но Андрей дергает меня за энергоблок, молча затаскивая обратно в заросли. Я не возмущаюсь, не протестую. Уже привыкла. Раз тащит, значит нужно, значит есть причина, которую я, по своей неопытности, не заметила.

Причина следует в сторону города гуськом, появляясь из-за холма. Несколько человек… Пересчитываю про себя, чтобы знать точно… Шестеро! Они не связаны, не имеют горбов, поблизости не видно хозяина на своем ходоке или носителе.

– Это свободные люди, – шепчу я на ухо Андрею, – Вдруг они нам чем-то помогут? Что-нибудь подскажут?

Свободные послушно продолжают идти к городу, а Андрей качает головой.

– Нет. Надейся только на себя. На меня тоже можно, но совсем чуть-чуть.

Мы ждем, пока люди пройдут, скроются из виду, исчезнут за стеной с истрепанными флагами. Только тогда следуем дальше, своей дорогой.

– Твой план может быть худшим из всех возможных, – поясняет мне напарник деловым, почти менторским тоном, – Но если ты его выбрала – следуй ему, не отвлекайся, не пытайся что-то менять без веской на то причины. Иначе все пойдет прахом! И новую цель не ухватишь, и старой не достигнешь.

Я не спорю с Андреем, но мне сложно быть военным человеком. Я слишком привыкла к постоянным изменениям, к необходимости каждую минуту приспосабливаться. Все эти планы, стратегии… Иногда мне кажется, что именно они погубили людей и менсо. Мы всегда полагались на четкую организацию, продуманность действий, их логичность и обоснованность. Но разве так можно воевать с цивилизацией машин? Пусть даже в их металлических черепушках спрятаны образы биологических мозгов! Они всегда будут опережать нас.

Издалека уже доносится шум лагеря. Чем ближе мы подходим, тем сильнее охватывает знакомое чувство: квинтэссенция тревоги, отвращения и какой-то ментальной тошноты. Мне отвратителен этот мир! Но я должна к нему вернуться. Хотя бы для того, чтобы попытаться его уничтожить.

На ночь мы еще остаемся свободными, наблюдая из-за пригорка за движением на территории сборного пункта. Андрей сказал, что хозяева уже сформировали несколько групп и скоро поведут их в город. Сунься мы сейчас – нас без разбору кинули бы в одну из них, неизвестно с кем, неизвестно для кого. Лучше явиться утром, чтобы до вечера осмотреться, если получится – завести с кем-то знакомства, а при удачном раскладе и попасть в удобную для нас группу.

Мы лежим в траве, задрав головы к звездам. Сухое печенье съедено, вода выпита.

– Там, – почти шепотом произносит Андрей. Он по-прежнему смотрит на небо, но я понимаю, что говорит про город, – будет трудно. Страшно, иногда больно.

Знаю, о чем хочет предостеречь, но ведь я сама прожила в городе три года. Три долгих года под хозяином Рэком!

Конечно, будет больно. В этом нет ничего нового. Иногда я смотрела на эйнеров – как они меняли носителей, ходоков, свои собственные запчасти, и думала: чем человек лучше или хуже? Вот у меня две искусственных руки, я могу их убрать или заменить. Но кого-то война оставила без глаза, или без пальцев на руке, и сейчас их нечем заменить. Но люди живут, приспосабливаются. Мы продолжаем работать – побитые, обшарпанные, плохо смазанные и без запчастей. Боль – не самое страшное.

* * *

– Встать!

Утреннее солнце слепит глаза, но его заслоняет чья-то массивная, горбатая фигура. Первое желание – выхватить спрятанную в энергоблоке заточку, но я замечаю Андрея, он делает мне знак: “не сопротивляйся”. Позволяю вытолкать себя на пыльную дорогу, обыскать. Вокруг нас четверо: один носитель с хозяином и три свободных охранника, все вооружены.

– Смотри-ка, Дотт! Неплохой улов! И где они так откормились?

Мы с Андреем незаметно переглядываемся.

– Обычно беглецы совсем дохленькие, – продолжает удивляться охранник.

Нас заставляют сесть на землю. Вперед выходит носитель, на голове которого имплант, заменяющий правую половину черепа. На спине у него шевелится потемневший от грязи плюшевый зайчик. Глаза игрушки светятся красным.

– Откуда? Кто хозяин?

Андрей глупо улыбается в ответ, а я даже боюсь поймать взгляд зайчика.

– Да с каньона они, – лениво предполагает один из охранников, жующий в зубах тонкую спичку, – Позавчера большая группа разбежалась.

Еще минута на осмотр и нас ведут к лагерю. Все! Теперь обратной дороги нет…

Бараков, как у подножия гор, мы не видим. Все гораздо прозаичнее и ужасней. Один большой загон для всех, словно для скота! Но люди здесь не задерживаются: их собирают, сортируют и уводят обратно в город.

На территориях за стеной много неприкаянных душ – и свободных, и с энергоблоками. Кто-то целенаправленно пытался бежать, а кто-то, в силу разных причин, потерял хозяина. Теперь они все потеряшки, все – ничьи.

Нас заталкивают в загон, подгоняя пинками. Охранники не церемонятся, для них нет разницы – парень ты или девушка, молодой или старый. Огрызнувшись на конвоиров злым взглядом, иду на середину площадки, чтобы осмотреться. Народу еще немного, большинство держится обособленно, чураясь незнакомцев. Жмутся к забору, да к стене единственной деревянной постройки.

– Идем туда, – тащу Андрея к дальней стороне дома, рядом с которой никого нет. Судя по запаху, между стеной и ограждением отхожее место, но меня это не смущает.

– Постой, Ника. Нам будет плохо видно площадку.

– Зато меня не видно, – подхватываю горсть грязи, провожу по щекам, точно боец спецназа перед операцией.

– Андрюш, я знаю эту толпу и не хочу оказаться в центре их внимания.

Он смотрит на меня, окидывая взглядом сверху донизу, будто только сейчас заметил. Молча соглашается. Пожалуй, это можно считать комплиментом.

К тому времени, когда солнце замирает в зените, загон заполнен чуть меньше, чем наполовину. К нам подсаживаются другие беглецы: оборванные, худые, со следами побоев. Эти не хуже меня знают, что дольше проживет тот, кто не бросается в глаза, тихо сидит у помойки.

Но через час Андрей толкает меня локтем: в центре загона какая-то движуха. Люди кучкуются, между ними появляются свободные охранники.

– Начинают делить на группы, – шепчет мне на ухо напарник.

Что ж, дальше сидеть нельзя. Придется идти в гущу событий, чтобы не проспать свой шанс! Не впервой мне и локтями работать, пробираясь через толпу. Верчу головой, стараюсь ухватить обрывки разговоров – для кого готовят группы, что известно об этих хозяевах? Но толком ничего не разберешь. Хватать первого встречного за рукав и расспрашивать тоже не годится, здесь так не принято, информацией обмениваются свои со своими. Или за отдельную плату…

Через несколько минут Андрей отводит меня в сторону.

– Надо держаться этой группы.

– Почему?

– Их набирают для… Да сотри же ты это! – он начинает размазывать грязь на моих щеках, – Видишь? Заглядывают каждому в лицо! Их набирают для домашней прислуги.

Он может быть неправ, может ошибаться, но я понимаю, что других вариантов у нас нет. Проморгаем сейчас – угодим на рыночные склады, а то и еще похуже.

Я иду вперед, пристраиваясь к намеченной группе. Андрей встает рядом. Мимолетный взгляд охранника, секунда на размышление – отогнать или оставить? Он отворачивается, оставляя нас с остальными. Позволяю себе перевести дыхание.

До заката загон пополняют еще пять раз. Толпа все больше сегментируется, распадаясь на отдельные группы. Некоторые беглецы пытаются перескочить из одной в другую, но охранники покрикивают на них, охаживают палками. Есть и такие, кто неприкаянно бродит между слипшимися кучками человеческой массы, клянчит, чтобы их тоже взяли в город. Но охрана игнорирует самых бесполезных, беспомощных, безнадежных. Что с ними будет, когда нас уведут? Не хочу об этом думать!