Придя в себя, она поняла, что в его тоне было много удовлетворения. Даже слишком. Хорошо.

Она поцеловала его руку и прикусила палец.

— И еще, ты должен запомнить, что Домы, которые находятся в эксклюзивных, собственнических отношениях, не могут играть с другими сабами.

— Правда?

— Правда. Ни в коем случае, если они хотят сохранить в целости свои причиндалы.

Он расхохотался так громко, что на них стали оборачиваться.

— Поскольку я люблю свои причиндалы, я буду вести себя прилично, — он положил руки ей на бедро. — Однако, может быть, мне понадобится что-то заметное, чтобы отпугнуть всех этих хищных саб.

Она склонила голову на бок.

— Заметное?

— Мммммм, — он взял у нее из рук веревку, повесил себе на плечо и подошел так близко, что ее соски коснулись его груди. Он притянул ее к себе железными руками, и она почувствовала его очень твердую эрекцию, — красивое массивное обручальное кольцо для этого подойдет.

Обручальное кольцо. Казалось, звезды затанцевали над верхушками деревьев. Она улыбнулась и сумела ответить:

— Я разыщу самое большое, — прежде чем он поцеловал ее так крепко, что свадебные клятвы стали излишни.

****

Его маленькая магнолия могла влюбить в себя мужчину без всяких усилий.

Но черт возьми, когда она протянула ему веревки для подвешивания, он обалдел от ее мужества. Он хорошо помнил, как она впервые отреагировала, представив, что ее подвесят.

— Нет. Ни за что. Никогда.

А потом она пережила тюремные беспорядки. Похищение. Насилие.

Теперь она спокойно стояла на коленях под массивным черным дубом, полностью раздетая. Терпеливо принимая все, что бы он ни сделал.

Она его тронула.

Аттикус тихо обошел ее, заканчивая приготовления. Чтобы обеспечить дополнительный свет во время работы, он включил уличные светодиодные фонари, развешанные вокруг мест для сцен. Огромную ветку с прикрепленным твердым наконечником он уже проверил. Веревки и снаряжение приготовлены, стропорез висел на поясе на случай, если нужно будет перерезать фиксаторы.

Он начал, наслаждаясь тем, как она задрожала, когда колючая веревка скользнула по гладкой коже, и тем, как она покраснела, когда он обвязывал грудь. Она полностью расслабилась. Он двигал ее тело, как хотел.

Медленно он обвязал ее веревками. И с каждым прикосновением, с каждым узлом, с каждым поцелуем Аттикус демонстрировал ей, как много ее подчинение для него значит.

Для первого раза он не стал делать ничего хитроумного, а просто воспроизвел позу женщины, откинувшейся на качелях. Попка опущена вниз, верхняя часть туловища наклонена, ноги вытянуты вперед и вверх..

С каждым завязанным узлом от отбирал у нее свободу, силу, волю… и наконец поднял ее в воздух, полностью контролируя.

Когда земля ушла у нее из-под ног, она широко распахнула глаза, как паникующая лошадь. Тяжело дыша, она попыталась высвободиться, хотя находилась всего в нескольких сантиметрах над землей.

Он этого ожидал.

— Спокойно, детка, — встав на колено, он ухватил ее за плечо и вторую руку положил ей под спину, создавая у нее иллюзию поддержки. — Смотри на меня, Вирджиния, — он скомандовал резко, как новичку морской пехоты в первом бою, и нарастающий страх исчез.

Она быстро подняла глаза и встретилась с ним взглядом, ее дыхание все еще было слишком быстрым.

— Хорошо. Очень хорошо, — он говорил очень низким голосом, как с лошадьми — и напуганными сабами. — Чего именно ты боишься, милая? Расскажи мне.

— Чего я… — она задумалась. Нахмурилась.

— Ты думаешь, я сделаю тебе больно?

— Конечно, нет!

Положив руку ей на щеку, он прикусил ее губы, чтобы подразнить тем, что скоро произойдет. — Думаешь, я дам тебе упасть?

Она сглотнула.

— Ну. Нет.

Но тело подсказывало ей, что она может упасть. Он это понимал. Как насчет другого — более глубокого страха.

— Ты думаешь, я брошу тебя?

— Нет. Ты бы этого не сделал.

Она не колебалась и не раздумывала. Его стреноженое сердце словно освободилось и пустилось галопом. Она доверилась ему. Наконец-то.

— Умница.

То, как ее взгляд смягчился от его одобрения, его власти, заставило его крепче ее обнять. Черт, он любит ее. И будет ей говорить это снова и снова.

Но сейчас… время полетать.

Удерживающая ее сеть из веревки, которой он обвязал ее тело, давала восхитительный побочный эффект — сжимала груди. Ее руки были связаны за спиной, а предплечья вместе. Сеть из веревки обхватывала попку и удерживала большую часть ее веса.

Он тихо прошелся вокруг и приглушил светильники. Отблески костра плясали на ее коже. Ночь была прохладной. Ухала сова, ветер играл ветвями деревьев, неподалеку журчал ручей.

Подняв ее до уровня пояса, он развел ее колени вверх и в стороны, открывая ее заветные места. Он заплел Джин волосы в косу и привязал эту косу к свисавшей сверху веревке. Голова получила опору, а Джин не смогла бы ничего увидеть, кроме ночного неба над пологом леса.

Подвешивание — дело медленное, возвышенно-чувственное и требующее от Дома полной концентрации. Он полностью сосредоточился на медленном скольжении веревки, на ощущении обнаженной кожи, на сжатии и давлении веревки, на красоте жесткого шнура, обвязывающего нежную кожу.

— Боже, как ты красива, — сказал он хрипло, закончив вязать последний узел.

Она смотрела на него большими глазами, когда он начал ее связывать; она была спокойна, когда он лишил ее возможности двигаться, а после изначальной паники, когда он поднял ее в воздух и стал аккуратно покачивать, она ушла в сабспейс.

У него кружилась голова от осознания того, что она доверилась ему целиком: телом, разумом и душой.

Он обошел вокруг нее, проверяя, не слишком ли впиваются веревки, и наблюдая за ее эмоциями, и заметил Джейка, который спокойно наблюдал, стоя неподалеку. Даже в глуши были дежурные смотрители. Джейк одобрительно кивнул ему и перешел к следующей сцене.

Аттикус тут же перестал о нем думать и отступил назад, оценивая проделанную работу и свою сабу.

Глаза закрыты, дыхание медленное и глубокое, мышцы полностью расслаблены. Кому-то тут нравится связывание.

Улыбаясь, он встал между ее поднятыми ногами. Да, идеальная высота. Он подался вперед. Его джинсы терлись о ее уязвимую, обнаженную киску, и она провела ладонями по сжатой веревками груди.

Она широко открыла глаза, заставив его ухмыльнуться.

— Ч-что ты делаешь? — она говорила очень медленно — да, она по-прежнему была в волшебной стране. Что его ни капли не смутило.

— Играю с лепестками моей магнолии, — он провел пальцем по ее влажным складочкам. Уже готова его принять.

Она задрожала.

Ее груди, сжатые веревками, набухли до приятной полноты. Несомненно, стали чувствительней. Он проверил это, прокатав атласный сосок между пальцами.

Она вскрикнула и выгнула спину.

О, да.

Когда-то он предупредил ее, что он будет делать, если однажды подвесит ее. Пришло время выполнять обещание.

Неторопливо он играл языком с ее сосками, покусывая и посасывая, пока плоть не стала темно-красной. Когда он выпрямился, подвес закачался взад-вперед, и он увидел, что ее страхи исчезли.

— Хочешь еще? — спросил он низким голосом. Он встал у нее за спиной, чтобы ощутить вкус ее рта. Когда он провел языком по ее губам, она вздохнула.

Он слегка укусил, дразня ее, потом смягчил боль языком.

Когда он выпрямился, она попыталась поднять голову — и не смогла. Он с удовольствием услышал ее стон. Она хотела поцеловать его, но он давал ей только то, что хотел. То, что она попросит.

— Что, милая?

— Еще. Я хочу еще, Сэр.

Он порадовал их обоих долгим влажным одурманивающим поцелуем, чувствуя покорность ее мягких влажных губ, ее желание ему отдаться. Готова ли она капитулировать полностью?

Джин моргнула и увидела, что Аттикус ушел, исчезнув из ее поля зрения. Она попыталась оглянуться, но голова была привязана за волосы так, что она не могла ее поднять.