Тезис Квинтилиана более умерен: оратор должен владеть определенным запасом знаний и слов, которые может использовать в случае необходимости, — т. е. изобилием материала и слов (copia rerum ас verborum — X, 1, 5). Он должен знать все и уметь говорить обо всем, ибо нет ничего, что не относилось бы к одному из трех родов красноречия (II, 21, 23), но Квинтилиан подчеркивает, что этого можно достичь только чтением греческой и римской литературы (X, 1,6–8): «от достойнейших авторов заимствуется обилие слов, разнообразие фигур и способы расположения слов» (X, 2, 1). Так что его программа высшего образования является не чем иным, как продолжением курса, уже пройденного в школах грамматика и ритора. Он рекомендует и после окончания школьного курса вновь перечитывать классиков, отмечать их индивидуальные особенности, подражать их стилю, словом «учиться следует всегда и везде» (studendum vero semper et ubique — X, 7, 27). Его — наставления предназначены учащимся, а ораторам рекомендуется краткий курс философских знаний и дается напутствие на дальнейшую жизнь. И все это, преимущественно, с целью культивирования стиля, так как дальше речь идет об орудиях оратора: уме, сильном голосе, здоровье, приятной осанке и т. п. (XII, 5, 1).
Советуя учиться этике у философов прошлого, поскольку риторы уступили философам лучшую часть своей профессии (I, вв. 13), Квинтилиан в то же время с неприязнью высказывается о философах-современниках, упрекая их в недостатке критического ума и слепом повиновении своим учителям, в бедности языка и неточности словаря, препятствующих выражению мысли, порицая за противоречие между их поведением и принципами, осуждая их угрюмый вид и странную одежду, их притворство и самомнение, их удаление от гражданских дел: «Кто из философов часто посещал суды или прославился в народных собраниях? Кто из них занимался государственными делами?» (XII, 2, 7; ср. I, вв. 15; VII, 3, 16; XI, 1, 35; XII, 2, 6–7, 26, 3, 12).
В критических отзывах о современных философах, скрывающих под (именем философа многие пороки (I, вв. 15), нашли, очевидно, отклик политические события (преследование и изгнание Домицианом римских философов из Рима в 89 и 94 гг.), и они могут быть истолкованы как лесть императору, на службе которого состоял Квинтилиан. Также и высказывание Квинтилиана о превосходстве ритора над философом связано, по-видимому, с организацией Веспасианом государственной риторской школы в Риме в 70 г., руководителем которой он был назначен, а значит фактически являлся и проводником идей императора.
Осуждение современных философов увязывается у Квинтилиана с признанием ценности для оратора сочинений философов прошлых времен, читать которые рекомендуется с точки зрения их пользы для ораторского искусства, без приверженности какой-то определенной философской школе, без углубления в философскую идею. Отношение Квинтилиана к философским школам определяется так: оратору не следует пренебрегать чтением философов — академики привлекают внимание к диалектике и ценны своим методом дискуссии, близким судебному диспуту, от перипатетиков исходит обыкновение предлагать для упражнения в словесных состязаниях разные задачи, стоики искусны в аргументации (XII, 2, 10–25).
Но главным для Квинтилиана остается римская традиция, славные примеры прошлого: «Кто лучше научит мужеству, справедливости, верности, воздержанности, умеренности, презрению к мучениям и смерти, чем люди, подобные Фабрицию, Курцию, Регулу, Децию, Муцию и многим другим героям?». Ведь, если греки богаты рецептами, заключает он, то римляне — примерами (XII, 2, 30).
Изучение классических писателей Квинтилиан считает основой риторики. Он говорит (X, 1), что философские книги должны быть прочитаны в риторическом курсе, и он рассматривает их с точки зрения воздействия на начинающего оратора. В своих оценках философов он исходит чаще всего из формально-стилистических особенностей их сочинений, лишь попутно отмечая качества их ума: Платона, например, ценит за тонкость ума в прениях и за «божественную» способность изъяснять свои мысли, Аристотеля — за грандиозную ученость и приятный стиль, Феофраста за дар красноречия. Отмечая у стоиков основательность в рассуждениях и твердость в доказательствах, он не одобряет их стиля, упрекая их в большей заботе о точности мысли, чем о красоте выражений. Эпикура, не желавшего признавать риторику наукой, он открыто осуждает, а Гераклита и Демокрита не рекомендует оратору из-за тяжеловесности их стиля.
Обстоятельна и интересна оценка Сенеки-философа, в лице которого Квинтилиан борется против «нового стиля». Он одновременно и ценит и порицает его; порицает за «рубленую» манеру речи, за пристрастие к антитезам, метафорам, аллитерациям, игре слов, ценит за многосторонний ум и огромные знания: «…он умел изумительно бичевать пороки. У него много прекрасных изречений, многое следует прочесть для улучшения своих нравов; но манера его речи изобилует недостатками, и они тем более опасны, что в высшей степени привлекательны» (X, 1, 129). По мнению Квинтилиана, Сенеку будут читать те, кто сумеет произвести тщательный отбор из его недостатков и его достоинств (X, 131).
Весьма возможно, что философ оказал влияние на Квинтилиана в этическом плане[117]. Его стоический образовательный идеал — совершенный философ, гармонично сочетающий жизнь созерцательную и жизнь деятельную («Нравственные письма к Луцилию», 34, 3–4), — несомненно в чем-то перекликается с концепцией идеального оратора Квинтилиана,
Сам себя Квинтилиан ни к какой школе не относит, напротив, он решительно отвергает приверженность к какому-то определенному учению или какому-то одному авторитету (I, вв. 11; III, 1, 22; XII, 2, 26). Источники его разнородны и многочисленны; иногда он говорит о них открыто, цитируя Аристотеля, Цельса, Платона, Гермагора, Корнифиция, Феодора Гадарского, или предпочитает использовать их без оговорок. В его учении о технике аргументации видно влияние Аристотеля; у Аристотеля же Квинтилиан заимствует советы по словесному выражению и разделение ораторского искусства на три рода (совещательное, судебное, торжественное). Учение о статусах (виды судебных казусов и мотивов) вдохновлено Гермагором (II в. до н. э.). О преобладающем влиянии Цицерона уже говорилось.
И все же влияние на него стоической школы было, бесспорно, наиболее значительным. Для стоиков риторика является наукой, которая вместе с диалектикой составляет логическую часть философии. Отсюда концепция совершенного оратора: только истинный мудрец может считаться красноречивым оратором; и определение оратора как «достойного мужа, искусного в речах», воспринятое у Катона Старшего. Вдохновлена идеями стоиков его теория языка (ясность, уравновешенность, адаптация стиля к обстоятельствам); согласуются с теорией стоиков вопросы грамматики, этики, педагогики, психологии, физики; заимствованы из стоической традиции темы контроверсий о нравственности, добре и зле; идея провиденциального управления миром также стоического происхождения[118].
В некотором роде Квинтилиан близок софистам V–IV вв., которые цель ораторского искусства видели в подготовке учащегося к практической деятельности. Искусство речи предполагает разнообразие знаний: этических, психологических, политических, физических; это искусство спорить, искусство убеждать, искусство нравиться. Чтобы научить убедительности, было два средства: диалектика (искусство рассуждать) и риторика (искусство говорить). Таким образом, их идеал — единство философии и риторики. Квинтилиан не отклоняется от этой софистической концепции риторики, но видит в риторике науку в такой же степени моральную, как и техническую: совершенный оратор должен прежде всего обладать высокими моральными достоинствами. Можно, пожалуй, сказать, что в трактате Квинтилиана эклектически соединились элементы разнородных философских теорий и научных систем. Однако этот его эклектизм был особого рода: он был не простым подражанием учению стоиков, Аристотеля или Цицерона, а критической и даже оригинальной разработкой заимствованного. Квинтилиан чужд всякого догматизма. В своей теории подражания, развитой в X книге, он отвергает категорические правила и педантическую точность в определениях и классификациях. И сам, оставаясь верным своему принципу — не следовать слепо какому-то одному образцу или одной школе (X, 2, 23), не рассматривает почерпнутые правила как абсолютные и непреложные истины, но принимает за основу, которая постоянно модифицируется. «Заключайся риторика в одном кратком правиле — ничего бы не было легче и мельче. Но многое в ней меняется в зависимости от рода дел, времени, случая, необходимости. Стало быть, для оратора главное — здравый смысл, чтобы применяться к самым разным обстоятельствам» (II, 13, 2), и дальше: «Две заботы есть у оратора в любых делах: что уместно и что полезно. Полезно же, а иногда и уместно то и дело что-нибудь менять в установленном традиционном порядке» (там же, 8). Квинтилиан не просто навлекает из традиции все самое ценное и лучшее, но считает возможным переосмыслить, переоценить заимствованное, внести свои поправки и дополнения в отдельные теоретические положения, сознавая закономерность изменений, обусловленных временем и обстоятельствами, с которыми должен сообразовываться здравый ум (VII, 1, 2–31).
