Теоретиком литературного классицизма выступает известный ритор Марк Фабий Квинтилиан (ок. 36 г. — после 96 г.). Родом из испанского города Калагурис, он совсем молодым прибыл в Рим, где его отец был ритором[101], и получил там хорошее образование, обучаясь у Аскония Педиана, Реммия Палемона, Юлия Африкана, Домиция Афра и других видных риторов и грамматиков. Начав с адвокатской деятельности[102], он позднее стал преподавателем риторики и, прославившись на этом попроще, занял весьма высокое положение руководителя первой риторской школы, принятой Веспасианом на государственный счет[103], а в последние годы жизни — воспитателя внучатных племянников Домициана, за что был удостоен консульских отличий[104].

Преобразование риторской школы в государственное учреждение по сути дела означало то, что риторика отныне была поставлена на службу императорам. Квинтилиан в этих условиях, как официальный и влиятельный профессор красноречия, стал выразителем литературных идей и вкусов высшего общества своего времени и создателем — или, вернее, реформатором — литературного стиля своей эпохи.

Первое из сочинений Квинтилиана «О причинах упадка красноречия»[105], посвященное полемике против «нового стиля», до нас дошло только в своем названии «De causis corruptae eloquentiae». Зато последнее — «Образование оратора» («Institutio oratoria») в 12 книгах — сохранилось полностью и представляет собой свод выводов предшествующих теоретиков красноречия и обобщение своего собственного 20-летнего опыта преподавателя риторики и судебного адвоката. Писалось это сочинение с 92 по 96 гг; посвящено оно адвокату Марцеллу Викторию.

Ситуация его возникновения такова: Квинтилиан начал писать свой трактат о красноречии по настоянию друзей и учеников; долгое время он не соглашался на их просьбы, ссылаясь на многочисленные труды на эту тему в греческой и римской литературе, но впоследствии, как он пишет в предисловии к книге, уже добровольно решил взять на себя новую обязанность, еще более трудную, чем та, что возлагалась на него друзьями: собрать в одном томе результаты работ своих предшественников по ораторскому искусству, не опуская мелочей, «ибо ни в чем нельзя достичь совершенства, не познав самых начал», упорядочить теорию римского красноречия, исправить ошибки и устранить заблуждения предшествующих риторов, дать обширную энциклопедию по вопросам, связанным с проблемой образования полноценного оратора, и возвысить красноречие возвращением к древним принципам. «Труд оратора обширен и разнообразен, почти всякий день новый, и никогда о нем не будет сказано все. Тем не менее я попытаюсь изложить из традиционных правил то, что есть в них самого лучшего, а что покажется мне нужным, изменю, добавлю, отброшу» (II, 13, 17)[106].

В конце предисловия к трактату Квинтилиан намечает план его содержания, которому и следует. I книга отводится первоначальному воспитанию мальчиков в семье и у грамматика до их занятий риторикой; II — дает общий совет о занятиях в риторической школе и рассматривает природу риторики как науки; III–IX книги задуманы и выполнены как своего рода энциклопедии традиционной теории ораторского искусства; X — содержит критический обзор греческой и римской литературы по жанрам и характеристику образцов, представляющих ценность для будущего оратора; XI — посвящена внешним приемам и манерам оратора; и, наконец, завершающая XII книга рисует моральный и общественный образ оратора.

«Образование оратора» — обширный и содержательный, хорошо систематизированный труд по ораторскому искусству и ораторскому обучению, которое практиковалось во времена Квинтилиана и которое он сам признавал необходимым и единственно правильным. В нем анализируются проблемы теории и практики римского красноречия, рассматривается ряд актуальных проблем теории литературы, педагогики, этики, дается характеристика риторических школ и стилей и критически оцениваются ораторские и литературные произведения Греции и Рима.

Эстетический критерий, которым определяются взгляды Квинтилиана на ораторское искусство и литературу, в достаточной мере ясен. Это прежде всего совершенство художественной формы. Главное его требование к оратору и писателю, поскольку для него «хорошо говорить и хорошо писать — одно и то же» (XII, 10, 51), — чистая, ясная, красивая и уместная речь (I, 55, 1). Он настаивает на необходимости выбора слов, эффективности их расположения, предостерегая, впрочем, что излишний блеск слов и скрупулезность в их выборе затемняют смысл и создают искусственность; а там, где на показ выставляется искусство речи, обычно предполагается недостаток истины, говорит он (VIII, вв. 8–32; IX, 3, 102 и др.; ср. «Об ораторе», I, 3, 12). Ведь он убежден, что главное искусство оратора в том и состоит, чтобы не дать заметить искусства, скрыть его видимостью безыскусственности (IX, 4, 147; I, 10, 3).

Придавая решающее значение безукоризненности стиля, он тем не менее убежден, что не следует оставаться безразличным и к содержанию. Он настаивает на единстве формы и содержания: «Кто берет на себя важное судебное дело, должен заботиться не об одних только выражениях» (VIII, 3, 13). Речь должна быть правильной, живой и естественной, не перегруженной устаревшими и необычными словами, местными диалектизмами, иностранными словами и техническими терминами — от этого страдают ее здравый смысл и ясность (IV, 2, 44; VIII, 2, 20; IX, 3, 54).

Впрочем, оговаривается он, можно иногда для создания хорошего литературного языка пользоваться и архаизмами и неологизмами при условии выбора «из самых новых слов наиболее старых, а из самых старых — наиболее новых» (I, 6, 41). Квинтилиан возрождает здесь идеал «золотой середины»; отвергая «соблазнительные пороки» нового стиля — высокопарность и изощренность, он ратует за умеренное и уместное пользование фигурами стиля, которые украшают и оживляют речь, услаждают слух и возбуждают эмоции аудитории, подкрепляя тем самым доказательства в суде. Главное для Квинтилиана — здравый смысл и сохранение меры, всякая же крайность и всякое излишество — порок, которого следует избегать (XI, 3, 181; XI, 1, 91; ср. «Оратор», 22, 73).

Вот как он определяет свой идеал речи: «Изобилие должно иметь свои пределы, блеск — мужественную сдержанность, а изобретательность должна быть разумна. Таким образом, речь станет длинной, но не чрезмерной; изысканной, но не вычурной, смелой, по не дерзкой; серьезной, но не унылой; глубокой, но не тяжелой; веселой, радостной, но не легкомысленной, шутливой, но не распущенной; величественной, но не многословной» (XII, 10, 80. Пер. М. Е. Грабарь-Пассек).

Нетрудно заметить, что стилистический идеал Квинтилиана близок цицероновскому. Его требования к хорошей ораторской речи мало чем отличаются от требований Цицерона. И это далеко не случайные совпадения: Квинтилиан именно и стремился к реформации современного стиля красноречия путем возвращения его к цицероновским нормам. Его сочинение — это первая попытка оживить цицероновский идеал, развить классические принципы, выработанные и обоснованные великим оратором и стилистом, который тоже продолжал лучшие традиции древнегреческой теории красноречия. Умение ценить Цицерона Квинтилиан признает критерием ораторского вкуса: «Тот может считать себя сделавшим большие успехи, кому особенно будет нравиться Цицерон» (X, 1, 112).

Квинтилиан решается противопоставить его любому греческому оратору. Он сравнивает его с Демосфеном, «первым из греческих ораторов» (XII, 2, 22), находя у обоих много сходных достоинств в том, что касается нахождения, расположения и аргументации материала, но отмечая различие в изложении: Демосфен более сжат, Цицерон более многословен, первый отличается остротой мысли, второй вескостью слова, у одного ничего нельзя сократить, ко второму ничего нельзя прибавить (X, 1, 106). Словом, оба соблюдают ту самую меру в выражении, которую Квинтилиан признает основным критерием хорошей ораторской речи. Цицерону приписываются качества трех великих писателей аттической прозы; в его речах, говорит он, сочетались «мощь Демосфена, обилие языка Платона и обаяние Исократа», однако он не только возродил все лучшее, что было в каждом из них, но «прекраснейшее изобилие его бессмертного таланта породило само из себя многие, или, скорее, все совершенства» (X, 1, 108–109). Цицерон — обладатель таких редких качеств ораторского стиля, как возвышенность, великолепие, красота, сила (VIII, 3, 3), совершенный мастер, почти не имеющий недостатков (XII, 1, 20); «у потомков он достиг такой славы, что имя Цицерона считается именем уже не человека, а самого красноречия» (X, 1, 112).