Все это нуждается в некоторых пояснениях.
До середины пятидесятых годов в моем непосредственном окружении все еще были в ходу подкрепленные якобы прагматическими соображениями расчеты на то, что англичане и американцы вскоре избавят нашу страну от военного присутствия Советов. А тот факт, что в пятьдесят пятом советские войска покинули Австрию, продолжал питать эти ожидания вплоть до четвертого ноября тысяча девятьсот пятьдесят шестого года. Положение нашей семьи я считал несправедливым и возмутительным, но непредубежденным детским разумом все-таки понимал, что взрослые в моем окружении и сами не верят тому, о чем с такой убежденностью говорят друг другу. Когда мои тети и дяди дискутировали о таких вещах, то голоса их делались приглушенными от страха и нервически тонкими от самообмана. У меня этот истерический тон всегда вызывал отторжение. Короче, я должен признаться, что за отсутствием реального выбора я все-таки собирался стать воином венгерской Народной армии. Однако свое стремление я должен был осуществить таким образом, чтобы не предать собственную семью. И в этом сомнительном в нравственном плане стремлении судьба моего деда пришла мне на помощь.
Для него, пятого ребенка в семье деревенского учителя, пятого из восьмерых, возможность реализовать рано открывшиеся исключительные способности могла дать либо военная, либо церковная карьера. Но о духовном поприще вопрос даже не вставал из-за его необузданно дикого нрава. А военной карьере мешали неколебимые антиавстрийские настроения моего прадедушки. В своем упрямстве он дошел до того, что запретил дедушке поступить рядовым даже в венгерскую армию, хотя язык в этой отчасти самостоятельной армии был венгерским и, в соответствии с соглашением 1867 года о создании Австро-Венгрии, венгерская армия могла пересечь границы Венгрии только с согласия ее государственного собрания. Но все-таки армия общая, ворчал он, и никогда его сын не будет якшаться с этими австрияками. Однако в пылу полемики мой дедушка заявил отцу: ну раз так, то сбегу из дома и пойду в танцоры. На что получил две огромные оплеухи, а на следующий день и отеческое благословение. Так он оказался в военном училище в Шопроне, которое и окончил с отличием.
Словом, мы с Премом готовились стать примерными воинами неважно какой, лишь бы венгерской армии. И для этого подвергали себя самым немыслимым испытаниям. Совершали по жаре марш-броски с набитыми камнями вещмешками. Часами лежали на брюхе в заполненных ледяной водой канавах. Забирались на самые большие деревья и прыгали с высоты. Обнаженными продирались сквозь колючие заросли и не бежали домой переодеваться, даже если одежда на нас промокала до нитки или превращалась от холода в заледеневшее рубище. Мы не боимся ни жажды, ни голода, ни жары, ни мороза, нам неведомы страх, отвращение, боль, усталость. Таковы были наши принципы. Мы часто сбегали ночью из дома и, не договариваясь заранее о месте встречи, находили друг друга. В этом отношении инстинкты наши действовали просто поразительно. Мы спали в стогах или бодрствовали, особенно если было морозно и можно было испытать себя, не замерзнем ли мы во сне. А на следующий день как ни в чем не бывало шли в школу. Мы состязались, кто дольше продержится не дыша. Иногда делали это под водой. И берегли друг друга, но не с теплым вниманием двух влюбленных, а исходя из взаимных интересов. Мы научились бесшумно ползать по сухой листве. Подражать птичьим голосам. Строить из снега такие бункеры, что в них можно было разводить костер. Мы занимались гантелями, забирались на скалы, бегали по пересеченной местности и рыли окопы. Голодали, воздерживались от питья или, напротив, ели и пили самые невообразимые вещи. Пить из лужи, питаться травой или добытыми из птичьих гнезд яйцами – все это было не самыми сложными задачами. Однажды я живьем скормил ему слизня, а он мне – поджаренного на прутике дождевого червя, и это тоже было не садизмом, а испытанием. Естественно, тела наши были вечно покрыты синяками и ссадинами, одежда превращалась в лохмотья, за что Према нередко лупили дома. А я, чтобы как-то утешить растревоженную мать, должен был изворачиваться и лгать.
Помню только один случай, когда я не мог ничего придумать в свое оправдание. Но даже это впечатление не сломило меня, хоть и потрясло. Ситуация разоблачала меня с ног до головы, но я все же не признался. С тех пор я почти привык лгать. Хитрю и недоговариваю как в малом, так и в большом. Ничего не могу с собой поделать, но на людей, с лицемерным пафосом добивающихся однозначной правды, я смотрю с большим сожалением. Однако вернемся к упомянутому мной впечатлению.
Из книг по военной стратегии я знал, что для успешного проведения операции штабная работа по обеспечению снабжения армии имеет не меньшее значение, чем вооружение, боевой дух и выучка сражающихся на передовой частей. Разумеется, важно, чтобы солдаты имели современное оружие и были внутренне убеждены в необходимости воевать, но ничуть не менее важно, чтобы снабжение войск, поставка всего необходимого следовали за реальным и ожидаемым ходом операции с точностью часового механизма. Так что и в этой области мы должны были накопить некоторый опыт.
Немало незабываемых летних дней мы провели на вокзале Ференцвароша и на сортировочной станции Ракош. Подчас нас жестоко гоняли железнодорожники, но нам все было нипочем, мы просачивались назад. Железнодорожные пути различного направления и назначения, стрелки, поворотные круги, сигнальное оборудование – вся эта четко отлаженная система и сегодня живо стоит перед моими глазами. Почерпнутым в этой сфере познаниям я во многом обязан тому социальному напряжению, которое наблюдалось между железнодорожниками и путевым рабочими. Если нам удавалось прибиться к бригаде путейцев, успешный день был для нас обеспечен. Мы пили их разбавленное водой вино, ели их хлеб и сало и наслаждались немного застенчивым отеческим покровительством, которым окружали нас эти оторванные от семьи, большей частью среднего возраста, со стороны кажущиеся чуть ли не глухонемыми мужчины. Иногда к ним наведывались прорабы или инженеры, которые походя ворчали, мол, детишек могли бы и не тащить за собой. Кроме нас, наверное, только бродяги и уголовники знали, как запросто можно было болтаться на товарной станции. Диспетчер, выглядывая из своей башни, видит только трудолюбивых, снующих по своим делам муравьев. Контролировать их количество, цвет, размеры им не под силу.
Вы можете совершенно спокойно отдалиться от муравейника, самое главное – не приближаться к будкам стрелочников, не навлечь на себя подозрение, что вы бесцельно слоняетесь по путям, и избегать станционных смотрителей.
Случалось, мы с ним путешествовали. Из всех возможных приключений самым захватывающим и рискованным было забраться в один из вагонов формируемого состава. Для этого нужно было прежде всего учесть местоположение диспетчерской башни и размахивающих своими флажками сцепщиков. Незаметно подобраться к вагону можно было с противоположной стороны. А когда мы уже в вагоне, то о том, что с нами будет дальше, можно судить по командам, поступающим с башни. Сразу после того, как с башни доносится номер вагона и его направление, вокруг автосцепок и тормозных рукавов начинается долгая, сопровождаемая матюгами возня. Затем воцаряется тишина. Теперь нужно покрепче за что-нибудь уцепиться. Никто не знает когда, но толчок непременно последует. Толчок еле заметный. Настоящее наслаждение, как всегда, заставит себя ждать.
Два грузных тела сталкиваются друг с другом, что придает стоящему на свободном пути вагону некоторую скорость. Он медленно и со скрипом приходит в движение, которое иногда прерывается с яростью переставленной в последний момент стрелкой. Если вагон окончательно замирает на месте, значит, действительно приключилась беда. Недовольные вопли с диспетчерской башни, чертыхания сцепщиков означают, что весь состав нужно сдавать назад. И возникает жуткая кутерьма, дерганье, какая-то борьба. Но если поезд все же начинает катиться по рельсам, то кайф такой, что даже не понимаешь, что с тобой происходит. Равномерное ускорение, обеспечиваемое весом состава и уклоном пути, едва притормаживаемое силой сцепления, неудержимо и с головокружительной скоростью несет тебя навстречу следующему мгновению.
