Выбор пал на четверых: на Роберта Данкера из Майами, внедрившего десятки рацпредложений в своей области во время работы на Гаити и в Доминиканской Республике, где он экспериментировал на бедняках, которые не могли позволить себе подать на него в суд; на Уильяма Ридса, практиковавшего в Лос-Анджелесе и считавшегося лучшим хирургом по носам; на Джоне Коллинзе, типе с Парк-авеню; и на Брюстере Муре, главном пластическом хирурге в «Космополитан Хоспитал» в Нью-Йорке. Последний был военным доктором, работавшим с ветеранами Вьетнама, и занимал пост главного пластического хирурга клиники уже около десяти лет. Однако у него единственного не было обширной частной практики. Мура знали в медицинских кругах как «врача врачей» и поговаривали, что он исправлял ошибки, допущенные другими хирургами.

Мери Джейн лежала в постели, в своей постели, которая с уходом Сэма казалась теперь такой большой и такой пустой, и задумчиво смотрела в потолок. Миднайт вспрыгнул ей на живот, громко мурлыкая от удовольствия, и Мери Джейн машинально погладила его, продолжая раз за разом прокручивать в голове свой план. Неужели на самом деле возможно перестать быть обыкновенной прежней Мери Джейн, с ее талантом, спрятанным под грузной оболочкой, и возникнуть не просто более симпатичной или хорошенькой, а прекрасной? Возможно ли теперь, в тридцать четыре, со значительным опозданием присоединиться к сообществу женщин, заставляющих оглядываться на них, когда они идут по улице, которые, входя в комнату, вызывают замешательство или даже благоговейное безмолвие, чьи образы возникают в мечтах, романтических фантазиях, снах только из-за взгляда, улыбки, поворота головы? Что это будет за ощущение: перестать бороться со своими бесформенными щеками, большим носом, скошенным подбородком? Никогда больше не видеть гримас, когда она заходит на перекличку актерского состава, встречается с директором, знакомится с мужчиной. Как она будет смотреться в амплуа инженю, добычи для мужчин? Не невидимки, которой Мери Джейн так часто себя чувствовала, а женщины, которую раздевают взглядом, как Бетани и другие красотки? Неужели это возможно? Сколько потребуется искусства и науки, чтобы вылепить из бесформенной глины классический точеный профиль, поднять ее обвислые груди, сделать тоньше ее мощные бедра, убрать выпуклость живота – в общем, придать ей тот облик, который считают красивым мужчины? Сколько это будет стоить? Как долго продлится операция? Будет ли очень больно? Да и вообще, возможно ли?

Медицинское образование давало Мери Джейн начальные знания о названии и технологии процедур, которые ей потребуются. Но согласится ли хирург провести их? Ведь это должен быть не просто хирург, но художник, согласный работать месяцами, может, дольше, относящийся к ней со всей серьезностью, стремящийся провести изменение, реконструкцию, но не на человеке, пострадавшем от ожогов или болезни, а на физически здоровой, но мечтающей стать красивой женщине. Врачи должны думать, что Мери Джейн избалованная или даже чокнутая. Она знала, что первое к ней не относится, но не была абсолютно уверена насчет второго. Возможно, она и есть сумасшедшая. И все равно, Мери Джейн решилась. Что еще может изменить ей жизнь к лучшему? Денег, бабушкиных денег, было недостаточно, чтобы тем или иным образом устроить ее жизнь. Конечно, Мери Джейн могла завести кредитные карточки, поехать в путешествие, но что будет, когда она вернется назад, к реальной жизни. А жить прежней жизнью она уже не могла. Поскольку Мери Джейн жила в Нью-Йорке, она начала со встреч с Коллинзом и Муром. Дрожащими руками набирала она номер на стареньком дисковом телефоне, возможно, последнем на Манхеттене, и все же назначила эти встречи. Это было нелегко. Мери Джейн пришлось использовать имя знакомой администраторши из клиники, чтобы договориться на скорейший прием у Коллинза. Сначала Коллинз, потом Мур. А после она подумает еще.

Офис доктора Коллинза располагался в очень внушительном здании на Парк-авеню Шестьдесят четвертой улицы. Пол подъезда был выложен белыми и черными квадратными мраморными плитами, расположенными в шахматном порядке. Он блестел, словно только что вымытый, а золотые пуговицы на униформе швейцара сияли не меньше начищенной таблички с именем на дверях офиса. Оробевшая Мери Джейн вошла, стыдясь своего объемного длиннополого пальто и набитой черной сумки. Вид секретарши не придал ей уверенности. Женщина была худенькой, блондинкой, к тому же красивой, а волосы она заплетала сплошной «французской» косой, которую Мери Джейн ни разу не удавалось воспроизвести на своих волосах. Интересно, не потрудился ли над этой женщиной доктор Коллинз? Если нет, его можно было обвинить в ложной рекламе. Мери Джейн потратила почти полчаса, заполняя различные бланки. И опять у нее дрожали руки. Наконец секретарша проводила ее по длинному, покрытому толстым ковром коридору в кабинет Коллинза. Когда Мери Джейн вошла, доктор поднялся ей навстречу, и молниеносно окинул взглядом с головы до ног.

– Итак, мисс Морган, чем могу служить? Мери Джейн прочистила горло.

– Я – актриса.

– Правда? – Голос его поднялся на конце слова, как будто Коллинз сомневался в правдивости ее слов. Быстрым жестом Мери Джейн протянула ему документы.

– Вся трудность в том, что я не могу получить работу. Из-за своей внешности.

Боже, как тяжко! Мери Джейн посмотрела на доктора. Лицо его оставалось бесстрастным; глаза внимательны, но холодны. Мери Джейн не смогла продолжать.

– Вы думаете о пластической операции? – спросил он.

– Да.

– Сколько вам лет?

– Тридцать четыре. Почти тридцать пять.

– Что именно вы хотите?

– Все! Все, что нужно, – выпалила Мери Джейн.

– Не понимаю. Ринопластику? Или…

– Все, что нужно, чтобы сделать меня красивой! Коллинз с сожалением посмотрел на нее и вздохнул.

– Я – доктор, мисс Морган, а не волшебник.

Мери Джейн провела два дня в постели и едва не пропустила прием у доктора Мура. Однако в конце концов она решила, что может снести еще одно унижение, прежде чем покончить с собой. Сестра, работавшая с доктором Муром, мисс Хеннеси, была одной из тех воинственно настроенных дам, которых Мери Джейн во множестве повидала за эти годы. Приехала она из Квинса и была, без сомнения, настоящей сплетницей.

– Доктор не проводит пластические операции. О чем конкретно вы хотели бы поговорить? О курсе процедур? – спросила мисс Хеннеси по телефону.

– Я хочу видеть доктора, – решительно заявила Мери Джейн и заставила женщину замолчать, хотя голос у нее был при этом кислый.

Когда через два дня Мери Джейн появилась в офисе, кислое выражение переместилось на лицо мисс Хеннеси. Она молча проводила Мери Джейн в огромный, спартанского стиля кабинет. Брюстер Мур оказался маленьким, темноволосым человечком, не выше пяти футов шести дюймов. Кожа у него была бледная, но здоровая, с розовым отливом, подчеркнутым черными волосами и темно-карими глазами. На нем был темный костюм, белая рубашка и синий галстук. Мери Джейн никогда прежде не видела такого аккуратного человека: худощавый мужчина с начинающейся прямо ото лба лысиной и спокойными, выдержанными, профессиональными манерами. Она сидела перед доктором Муром, потупив глаза, сложив руки на коленях, чувствуя себя хуже, чем на приеме у доктора Коллинза, нервничая больше, чем на любом прослушивании. Боже, что же ей следует сказать? Как добиться симпатии и сострадания от хирурга? Если хирурги вообще испытывают подобные чувства!

– Чем могу помочь? – спросил Мур, и к своему величайшему изумлению и стыду, Мери Джейн разрыдалась. Она долго плакала, а доктор сидел молча и неподвижно, лишь пошевелившись, чтобы подвинуть к ней коробку с бумажными салфетками. Наконец после вздохов, высмаркиваний носа и вытирания глаз Мери Джейн посмотрела на него.

– Я – актриса!

Мур заинтересованно кивнул. Лицо его при этом не сморщилось в гримасу, но и ничего не выражало.

– Я – очень хорошая актриса. – Мери Джейн достала из кармана пальто теперь уже помявшиеся рекомендации. – Вы должны мне поверить.