— Понял. В одном из таких «замков» работает терминал поставки, угадал? — спросил Костя.

— Не угадал. Основной терминал стоит в центре города, а в Фасил-Гебби работает «шоколадка», — я помолчал, и добавил, сворачивая налево, в сторону центра. — А то и пара. Народу-то до фига.

Кастет не выдержал и достал записную книжку, куда тут же принялся что-то усердно записывать.

— Жене расскажу во всех красках! — пояснил он, на секунду подняв на меня глаза. — Ты продолжай!

— В городе все строения выполнены в различных стилях, главный из которых — бичовский. Это самые примитивные дома из глины и веток, песчаника и сланца. Деревянных практически нет, если не считать сараев, сшитых из картонок и фанерок. И все они расположены хаотично, из-за чего тут так мало нормальных улиц.

Через пару минут «пазик» выехал на шумную привокзальную площадь и остановился под яркой табличкой возле двухэтажного каменного здания с низкой и широкой надстройкой посередине. Бывший железнодорожный вокзал, ставший автовокзалом.

— Ничего себе! А ты говорил, саманные.

— Остряки шутят, что эфиопы даже переживали, что всех соседей колонизировали, а их ещё нет. Оставили без европейской архитектуры, понимаешь ли! Ну и допросились, пришли итальянцы, колонизаторы-неудачники. Всего за шесть лет они успели понастроить зданий в итальянском стиле, после чего их выперли из страны, не сказав спасибо. А здания остались. Теперь макаронники ездят туда из Базеля, ностальгируют. И у них прекрасные отношения, между прочим! Ну всё, сейчас будем выгружаться. Отдавай оружие, помогай с багажом. Проверяй салон на забытые вещи. И всё вежливо, с улыбкой!

М-да. Надо будет посмотреть, как умеет улыбаться этот волкодав.

На вокзальной площади было довольно оживленно. Сновал во встречных направлениях прибывший, пробегающий мимо и отъезжающий на арбах, велосипедах и авто люд. Тяжело разворачивались огромные повозки, пронзительно сигналили крошечные мотороллеры, рьяные гвардейцы-полицейские, вопреки здравому смыслу, занимались не регулированием движения и арестом торговцев дурью, а разгоном длинными палками без дела шатающейся молодежи с купленными здесь же косяками. Назгулы, жулики, крестьяне и водители существовали как бы в разных измерениях, по отдельности. И, тем не менее, весь этот бедлам как-то договаривался, сопрягался и сосуществовал.

— Вот это шалман… — оценил обстановку Кастет.

«Желтопузика» я отогнал на VIP-стоянку, расположенную сбоку от здания.

— За что деньги плочены, что я здесь должен увидеть с буквами VIP? — Лунев со скепсисом оглядел небольшой открытый бокс.

— Во-первых, есть большой навес. Во-вторых — прочный, хоть и не высокий забор. Ну и последнее: здесь целых два охранника.

— А на обычной платной? Боюсь представить.

— На обычной стоянке ничего нет, кроме белых полос на земле. Уполномоченные мальчишки с палками отгоняют других мальчишек, с ножиками.

— Зашибись!

— Вот и я так думаю… М-да, что-то моего коллеги не видно, опаздывает, что ли?

— Ты имеешь в виду швейцарский автобус?

— Его. Бело-голубой «Шаолинь» 68-й серии, машина для сельской местности. Салон поменьше, чем у нас, а пассажиров возит больше, Курст иной раз до семнадцати человек набивает. Грузового отсека нет вовсе, зато на крыше — целый табор на решётке. Ну всё, пойдём гулять, город посмотришь, немного времени есть. Костя!

— Что? — резко развернулся Лунёв.

— Автомат оставь. Здесь длинноствол носят только гвардейцы и бандиты. Пистолетов хватит, только за кобурой следи, а лучше к ремешку пристегни.

— А ты?

— А у меня подмышкой. Бонд, просто Бонд.

Новому гостю города захотелось пройти через фойе в колоритном здании вокзала, но я не согласился. Внутри много бездельников и нищих, замучаешься отбиваться. Пока мы огибали здание, я прочёл вводную лекцию по криминалу в эфиопской столице:

— Это, конечно, не земной Найроби, но на окраинах вполне можно оказаться одиноким оленем в угодьях волчьей стаи. Поэтому в сторону не виляем. Стреляют в Абебе редко, огнестрельное оружие стоит дорого. Пистолеты можно не прятать, самооборона с ними легальна, деятельная помощь правоохранительным органам только приветствуется. Но героев мало.

— Естественно, на бандосов не каждый может пойти с авоськой.

— Напасть могут с ножом, и только под кайфом, здесь это дело житейское, м-да… Жуют и тянут дурь многие. Ну и самогон, разумеется. Главная опасность — карманники, тут их невероятное количество. Тусят вокруг площади Маскалис, убегают в трущобы, которые в паре шагов. Не вступай в разговор с очень напористыми юношами. Такие в лучшем случае потащат в лавку «брата» или в «наливайку» со всеми вытекающими.

Мы вышли на маленькую привокзальную площадь с высохшим фонтаном и вазонами. На скамейках лежали люди в пёстрой одежде.

— Это Пиацца, отсюда начинается Проспект Черчилля, главная и единственная транспортная артерия города. Заканчивается он на площади Мескаль. Все наличные каменные дома стоят на нём и на площади. Ну что, двигаемся?

— Сколько у нас времени?

— Полтора часа.

— Трахома… Куда это годится, вы издеваетесь? — громко возмутился сталкер. — Надо дать время транзитным на нормальный осмотр города либо ехать раньше, чего на площади торчать?

— Позже нельзя, график привязан ко времени суток. Раньше пассажиры не соберутся. Пока попрощаются со всей родней, потом раз пять станцуют, песенку споют, утуку-тум-леле… И вообще, знаешь, не я расписание составлял!

Всего-то за полчаса прогулки-экскурсии, а мой напарник переполнен впечатлениями.

— Обалдеть! — Лунёв действительно выглядел обалдевшим. — Думал, что я всё уже видел, но тут! Какой-то невероятный салат из ощущений и эмоций! Здесь вообще кто-нибудь и что-нибудь не продаёт?

Аддис-Абеба — это сплошной рынок. Торгуют всем, чем попало, и везде, где попало. Чаще всего торговые лавчонки выглядят совершенно уникально, они больше похожи не на торговую точку, а на цветастые шалаши из хлама. Причём на месте можно купить любую деталь этой халабуды. Оторвут и вручат, а ты потом на новом месте соберешь новый супермаркет. Торгуют на парапетах, коробках и прямо на земле, иногда без всякой подстилки. Говоря о том, что торгуют всем, чем попало, я не шучу.

Кучками лежат осколки стекла, заново смотанные нитки и аккуратно наколотые щепки, бутыльки-пузырьки, пустые и с какой-то жижей, старые поломанные оправы и стекла от очков, жестяные банки. Дети торгуют какими-то семечками и сигаретными окурками.

Привычная картина в Аддис-Абебе — женщины самого разного возраста тащат на спине, на голове или в необъятных сумках тяжелую поклажу: огромную вязанку дров, кирпичи, мешок с цементом, двадцатилитрову канистру с водой, фрукты… А мужчины будут лежать у парапета или пританцовывать под самодельное укулеле. Понятия «слабый пол» здесь не существует, все равны — воплощение феминизма.

Попадаются и вещи серьёзные.

— Смотри, какая пушка! — я показал на необычный ствол, лежавший в витрине из реек.

— Французский пистолет MAS М 1935А, — сразу опознал Кастет и оттянул полу куртки. — Нет-нет, товарищ абебер, у нас свои!

Только мы собрались уходить, как Лунев заметил в глубине переулка ужасного вида цирюльню.

— А не сделать ли мне прическу в этой треш-парикмахерской?

— Из этого бобрика? — ухмыльнулся я. — Ну сделай. Эфиопам будет, что вечером рассказать: «Какие-то крейзи-русские по глупости забрели в наш богоспасаемый переулок. Я точил опасную бритву и думал, сумеют ли они остаться не ограбленными?».

— Не буду стричься, — буркнул Кастет.

Под краеведческие разговоры мы дошли до площади Мескаль, чтобы развернуться и пойти назад уже по другой стороне проспекта. На площади я показал Кастету статую «Иудейского льва», главного символа Эфиопии.

— У эфиопов вообще много общего с евреями и иудаизмом. Они тоже семиты, а любимой женой царя Соломона была эфиопская царица Савская.